Но я бы соврала, если бы сказала, что мне было неприятно оттого, что Ханс считал меня особенной.
Я часто думала, что, может, он вообще обратил на меня внимание только поэтому — из-за моего трагического детства, — но эти мысли быстро покидали меня, потому что здесь, в лагере, было еще несколько девочек из другого детдома. И я бы даже назвала их куда красивее меня. Но Ханс все еще оставался рядом, и я не знала, кого благодарить.
— Спасибо, — снова сказала я. — Можно она останется здесь? В твоем кабинете.
—Почему? — удивленно спросил он.
— У меня будет что-то свое, а у тебя — то, что будет напоминать обо мне.
Он улыбнулся и, коснувшись моих пальцев своими, забрал медвежонка из моих рук, чтобы поставить его на полку шкафа. Ладонь обожгло теплом, а по руке, вверх, пробежала сладкая дрожь. Я поспешила спрятать улыбку, отвернувшись немного в сторону и будто смотря в окно. Ханс больше ничего не говорил. Только спросил, хочу ли я поехать к нему в эту пятницу, и я — будто бы я была в силах ему отказать! — согласилась.
========== 13. ==========
Мое шестнадцатилетие выпало на субботу, которую, традиционно, я проводила у него. Я не знала, как он запомнил день моего рождения, но в то утро на кухне я обнаружила торт, на котором глазурью была выведена цифра «16». Рядом лежала открытка, подписанная красивым, ровным и аккуратным почерком. На лицевой ее стороне был изображен пухлощекий улыбающийся малыш, ложкой поедающий торт. К шестнадцатилетию она подходила, конечно, мало, но сам факт того, что Ханс потратил на ее поиски время, заставил меня улыбнуться.
— Уже проснулась? — раздался позади его голос. Я вздрогнула от неожиданности, но повернулась к нему.
— Как видишь. Спасибо большое, — тут же поблагодарила я. — Не думала, что вообще буду как-то отмечать, знаешь.
— Шумного праздника я тебе не обещаю, но вот так, тихо, можем отпраздновать.
— Этого будет достаточно. Спасибо тебе.
— Перестань, — он махнул рукой так, будто бы не сделал ничего особенного. Но боже мой, как он ошибался. — Иди умываться, и у нас будет праздничный завтрак.
Я улыбнулась и быстро направилась в ванную.
Торт оказался запредельно вкусным — шоколадным с орехами, и есть его вместе с кофе было просто сказочно. Ханс внимательно смотрел, как я ем, будто никогда в жизни меня не видел. Мне под его пристальным взглядом было даже неловко. К тому же, он еще и не прикасался к своему кусочку.
— Он отравлен? — как бы между прочим поинтересовалась я, отложив вилку. Ханс удивленно склонил голову на бок.
— С чего ты это взяла?
— Ты его не ешь. Поэтому я делаю вывод, что с тортом что-то не так.
Он рассмеялся, покачав головой, демонстративно отломил вилкой небольшой кусочек и проглотил его.
— Довольна?
— Ты, конечно, не обязан был его есть, мне бы больше досталось, но теперь я спокойна, — невозмутимо произнесла я и доела свою порцию. А после — не выдержала, рассмеялась, смущенно краснея, и закрыла рот рукой. — Извини.
— За что? Я рад, что тебе весело. Чем хочешь заняться?
— Может, сходим погулять? Погода, кажется, хорошая. Не хочется весь день дома сидеть.
— Мне нравится твоя идея. Тогда дозавтракаем и пойдем. Наденешь свое платье? То, с длинным рукавом. Ты в нем очень красивая.
Я зарделась. Щеки покраснели, и я смущенно потерла нос.
— Хорошо. Только давай больше без подарков.
— Почему?
— Для меня и так огромное чудо, что я провожу этот день не в лагере. Поэтому не нужно ничего. Правда.
Он кивнул, соглашаясь, но я не успокоилась на этом, прекрасно зная, что вряд ли он меня послушает. Однако больше к этой теме не возвращались.
После завтрака я быстро переоделась в то самое платье, заколола волосы, зачесав их набок, и был готова идти хоть на край света. Ханс уже ждал меня в прихожей.
— Я очень рад, что ты тогда согласилась на это платье. Тебе оно очень идет.
Я смущенно улыбнулась.
— Спасибо.
— Все для именинницы, — рассмеялся он, и мы вышли на улицу.
В том году осень была удивительно теплой, будто лето не хотело сдавать позиции и покидать свой пост, хотя была только середина сентября. Листья желтели медленно и крепко держались за ветки деревьев, не опадая и не увядая. Птицы галдели совершенно по-весеннему, не спеша улетать в более теплые страны. И все вокруг было таким невероятно радостным и приветливым, что я невольно удивилась, почему же год назад все было другим. Я помнила, что тогда лил дождь, и улицы казались серыми и мрачными, а тучи, нависшие над городом, — тяжелыми и грозными.
— О чем задумалась? — поинтересовался Ханс, заметив мой отстраненный взгляд.
— О том, что в прошлом году все было по-другому. Год назад — ровно год назад, представь только! — меня забрали в этот лагерь, а на улице лило, как в последний раз. Все было мокрое и серое, и я совсем не радовалась, что меня куда-то увозят. Боялась.
— А теперь?
— А теперь — не боюсь. Теперь я рада, что попала сюда, — честно ответила я.
— Почему?
Причина была одна, но называть ее вслух я не рискнула. Причина была в знакомстве с Хансом. Разве могло быть иначе? Может быть, еще несколько месяцев назад я бы сказала, что все не так. Но не теперь.
— Потому что это хороший опыт, — соврала я. — И мне даже нравится то, чем я сейчас занимаюсь. Это действительно интересно.
На самом деле это не было в полной мере ложью, но основными причинами точно не являлось. Но Ханс поверил — или сделал вид, — и мне этого было достаточно.
На этот раз он повел меня в парк. Я хотела спросить, почему он не показывал мне это волшебное место раньше, но он, будто предугадав вопрос, сказал, что в другое время года здесь не так красиво. И я не могла с ним поспорить не только потому, что не была здесь до этого дня, но и потому, что сейчас здесь было действительно восхитительно. На деревьях зелень мешалась с золотом и багрянцем, в воздухе пахло чуть пожухлыми, уже опавшими листьями и прелой травой. Мне казалось, что я попала в сказку — настолько здесь было красиво. Как завороженная, я смотрела по сторонам: на высокие деревья, бросавшие длинные тени на землю, на прятавшихся в тени листвы птиц, выдававших себя щебетом. И меня переполнял такой настоящий, искренний, детский даже восторг, что я едва могла что-либо произнести, чтобы выразить свои чувства.
— Я очень рад, что тебе понравилось, — произнес Ханс, а я, покоренная здешними видами, слышала его голос будто издалека.
— Здесь невероятно красиво, — выдохнула я восхищенно. — Мне кажется, я сплю.
Ханс легко сжал мое плечо, и сердце застучало сильнее.
— Чувствуешь?
Как же в тот волшебный момент мне хотелось рассказать обо все, что я чувствовала! Но я только кивнула в ответ, а он с улыбкой сказал, что я не сплю. На секунду мне даже стало обидно, что это не сон, — во сне я могла бы признаться ему и рассчитывать на взаимность. Но в суровой, даже настолько красивой реальности у меня не было такой надежды. И пришлось смириться с тем, что было.
Мы долго гуляли по парку, бродя по аллеям и наслаждаясь последними лучами солнца, а потом Ханс купил нам по мороженому. Этот день определенно нравился мне все больше и больше.
Ужинали мы остатками торта. Я наотрез отказалась от нормальной еды, и Ханс, смеясь, сказал, что в обычный бы день все равно накормил меня, но сегодня мне можно больше, чем обычно. Я уцепилась за эту фразу как за соломинку, увидев в ней свое спасение. Нет, я не собиралась глупить — все-таки не зря я считалась умной девочкой, но кое-что я могла требовать на вполне законных основаниях, выдавая это за своеобразную заботу.
Перед сном я снова сходила в душ, но переодеваться мне пришлось в халат Ханса, потому что я умудрилась за ужином испачкать платье кремом. Я расценила это как небольшой бонус от своей судьбы и как знак того, что задумка моя одобрена высшими силами. После душа я сразу ушла в спальню — кровать уже была расстелена, и я легла, стараясь не заснуть до прихода Ханса. Я лежала, вспоминая сегодняшний день, тот парк и все-все-все случайные и нет прикосновения. От них на душе было тепло и хорошо, и я очень хотела помнить эти мгновения как можно дольше.
— Спокойной ночи, — Ханс прервал мои размышления, заглянув в комнату. Он обычно ложился позже и вставал раньше, только несколько раз, проснувшись посреди ночи, я видела его на диване напротив. Сейчас же я, как никогда раньше, была решительно настроена дождаться его прихода.
— Ханс, — позвала его я. Он замер в дверях.
— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил он.
— Нет-нет, все в порядке, — поспешила заверить я, садясь на кровати. — Можно тебя попросить?
— Конечно. Что такое?
— Можешь считать это подарком, раз тебе так нравится мне их дарить.
С каждым моим словом он все больше хмурился, и я решила, что лучше сказать все резко и сразу, а не оттягивать возможную неприятную концовку.
— Ложись со мной, — выпалила я, зажмурившись в ожидании ответа. Но тянулись долгие секунды, Ханс молчал, и я нерешительно приоткрыла глаз. Ханс выглядел удивленным. — В том смысле, что на кровати ведь достаточно места для двоих. Не обязательно ютиться на диване, когда можно спокойно лечь здесь, — тут же пояснила я, пока он не успел себе чего-нибудь надумать. И добавила: — Я тебе доверяю.
Какое из этих объяснений повлияло на его решение больше остальных, я не знала. Но он кивнул.
— Хорошо, — немного погодя сказал он. — Раз уж у тебя сегодня день рождения, то все для тебя.
— Не только сегодня. Ну, неужели тебе так хочется пытаться улечься на диване?
— Я нормально умещаюсь на нем.
— Ханс, пожалуйста, — у меня кончились аргументы, и я изо всех сил надеялась, что этой нескрываемой мольбы в голосе будет достаточно, чтобы он согласился.
— Зачем тебе это? — тихо, сдаваясь, поинтересовался он, садясь на край кровати.
— Я пытаюсь хоть как-то отплатить тебе за твою заботу. Это все, что я могу сделать для тебя.
— Ты не обязана это делать.
— Я знаю, — я кивнула. — Но ты ведь тоже не обязан обо мне заботиться. И тем не менее, ты это делаешь.
— В твоих словах есть логика, — наконец признал он. — Хорошо. Пусть будет по-твоему. Только не жди меня, я ложусь поздно.
Я кивнула и под его внимательным взглядом снова легла на подушку.
Конечно, я не обещала ему не дожидаться его, у меня, в конце концов, были свои планы, но он удивился, увидев, что я не сплю, когда пришел спать. Он лег рядом, на другой стороне кровати и на приличном от меня расстоянии, и только потом спросил:
— Я разбудил тебя?
— Нет, все хорошо, я сама проснулась, — уверенно соврала я.
— Врешь, — даже не спросил — просто констатировал факт. Но я не сдавалась.
— Нет.
— Хорошо. Спи, завтра вставать рано.
Я повернулась к нему лицом и послушно закрыла глаза. Я слышала рядом его дыхание, и на душе становилось спокойнее. Я чувствовала себя на своем месте, но мне очень хотелось, чтобы он был ближе. Еще ближе.
На свой страх и риск я немного подвинулась к нему и повернулась спиной, будто бы я просто ворочаюсь во сне. Никакой реакции не последовало, и я, выждав пару секунд, подвинулась еще. Его дыхание изменилось — он словно замер в ожидании моего следующего действия, и я не стала обманывать его ожиданий, сдвинувшись еще на несколько сантиметром. Он усмехнулся и, наконец, обнял меня, прижимая ближе к себе.
— Довольна? — с теплой улыбкой в голосе поинтересовался он. Я энергично закивала головой, слушая его хрипловатый смех.
От Ханса слегка пахло сигаретами и мылом, а еще чем-то знакомым из детства, но чисто его запахом, и я уснула — вот так просто, в его объятиях, — пытаясь вспомнить, что это за запах.
Утро встретило меня холодом, потому что Ханс, конечно, проснулся раньше. Но я совсем не расстроилась, довольная своей маленькой победой.
========== 14. ==========
До Рождества время тянулось долго, дни казались серыми и мрачными. Их разбавляли только нечастые визиты Ханса и его крепкие объятия, когда мы спали вместе. В первую ночь он, конечно, попытался отшутиться и уйти на диван, но я не позволила, напомнив ему, что он обещал мне в прошлый раз.
Я ждала этих ночей, желая поскорее оказаться в его теплых руках. Может быть, это казалось ему странным. Я старалась об этом не думать. Может быть, он обо всем догадался и просто щадил меня, не желая ранить отказом. И эти мысли я гнала прочь. Я не знала, как объяснить происходящее и то, что он потакал моим капризам, но я не хотела ничего менять. Ханс был мне дорог, и я старалась быть рядом с ним всегда, когда это представлялось возможным. К тому же, он не возражал. И мне этого было достаточно.
В этом году на Рождество нас тоже отпустили по домам. Ханс еще за неделю до праздника сказал мне, что был бы не против повторить наши прошлогодние посиделки, и я с радостью согласилась, потому что сама хотела того же.
Я ждала его, стоя у окна — совсем как в прошлом году — и наблюдая за отъезжающими машинами. В голову лезли мысли о том, как много всего изменилось за прошедшее время. Как изменилась я сама, и как изменилось все вокруг меня. Я смогла признаться — хотя бы самой себе, — что влюблена в Ханса, что он многое для меня значит. Это признание не далось мне нелегко, но оно повлияло на мою жизнь. Теперь все воспринималось иначе: все его слова, все его прикосновения — все то, что он делал, теперь рассматривалось мною через совсем другую призму. Через призму влюбленности и привязанности.
Он подошел неслышно, как тогда, и на меня накатило сильное ощущение дежа вю. Будто бы все это уже было, уже случалось в моей странной жизни. Но вместе с тем — все ощущалось иначе, по-новому.
— Ты готова? — спросил он. Я кивнула. Конечно, я была готова уже утром, потому что знала о том, что он меня заберет. — Поехали, машина уже ждет.
Я надела куртку, и мы спустились вниз. Он открыл мне дверцу машины — все еще ухаживал за мной, как истинный джентльмен, — и захлопнул ее за мной, как только я устроилась на сиденье. Сам он сел вперед, и машина тут же тронулась с места.
Я ехала в предвкушении этих нескольких дней с ним. Хотела снова почувствовать эту сказку, которую помнила с прошлого Рождества. Мне не нужны были его подарки, не нужно было этого — только он и его тепло, ощущение крепкого плеча рядом и та безопасность, которую я чувствовала рядом с ним. Я знала, что мне нельзя его любить. Он старше, он опытнее, он совсем другой, не то, что я. Но я любила и ничего не могла поделать с этим чувством, с каждым днем растущим и крепнущим внутри все больше и больше. Оно согревало меня изнутри и дарило уверенность в завтрашнем дне. Вело меня через все препятствия, встречающиеся на пути — да, они были несерьезными, только тренировки и бесконечная усталость от них, но все равно казались значительными. Особенно для шестнадцати лет, когда все казалось большим, чем было на самом деле.
— Ты такая задумчивая, — вдруг произнес Ханс, вырывая меня из размышлений. Я смущенно улыбнулась и заправила выбившуюся из косы прядь волос за ухо. — Что-нибудь случилось?
— Все в порядке, — заверила я. — Просто вспоминаю прошлое Рождество.
У меня не было причин ему врать, как нечего было скрывать от него. Лишь об одном я молчала, но это оставалось между нами и пряталось в жестах и за словами. Об этом необязательно было говорить вслух.
— Надеюсь, вспоминаешь с радостью.
— А как иначе?
Он рассмеялся, а я ведь даже не шутила. Я не помнила ничего плохого, связанного с Хансом. Он был для меня идеалом, хотя я знала, что идеальных людей не существует. Он был особенным, и рядом с ним особенной себя ощущала и я сама.
Перед тем, как подниматься в квартиру, я ехидно спросила:
— На этот раз я тоже найду какой-то сверток до самого праздника?
— А хочешь? — с улыбкой поинтересовался он. Я рассмеялась.
— Ты ведь знаешь, что нет.
— Знаю. Поэтому — не найдешь.
— А на сам праздник?
— А это сюрприз, — уклончиво ответил Ханс, и все остальные мои вопросы остались без внимания. Он шутил, шутила и я. И эти мгновения нельзя было передать словами.
Вечером первого дня мы так же, как в прошлый раз, нарядили елку. В этом году я заметила несколько новых игрушек и вывесила их вперед, на видные места. Мы занимались украшением дома под тихую музыку граммофона, сталкивались руками и шутливо воевали за место игрушки. Атмосфера была теплой как никогда раньше. По спине ползли мурашки от его близости, но было так хорошо, так правильно находиться там, смеяться над его шутками, слушать тихое шуршание пластинки. Мне хотелось улыбаться всему — этому миру, этому солнцу, выглянувшему из-за снеговых туч на несколько коротких мгновений, этому серому небу. И ему. Прежде всего — ему.