— Хорошо, — нехотя пробурчала она, не глядя на Тенгиза, — так и быть. Я согласна.
— А вы? — Кира вопросительно посмотрела на юношу.
Тот молча кивнул.
— Ну и отлично, — весело проговорила она. — Пойдемте в гостиную, что ли. Выпьем чаю, побеседуем.
Гостиная находилась на первом этаже. Это была огромная комната, больше похожая на зал, предназначенная для пышных праздничных приемов. Иногда, впрочем, там собирались и домочадцы, посидеть за столом, выпить чаю или кофе, посмотреть телевизор и просто поболтать.
Перед тем как войти, Кира громко крикнула в коридор:
— Нюта! Организуй нам чайку, пожалуйста, и поживей!
— Хорошо, Кира Сергеевна, — отозвалась откуда-то издалека горничная.
Кира, Тенгиз и Валя молча расселись вокруг большого, овального стола, покрытого ажурной, полотняной скатертью.
— Итак, — Кира удобно откинулась на спинку стула, — выслушаем обе стороны, как в суде. Первый будете вы, Тенгиз. Не возражаешь? — обратилась она к Вале.
— Пусть болтает, — пренебрежительно разрешила та.
— Пожалуйста, излагайте свою точку зрения. — Кира вежливо кивнула Тенгизу.
Он поднял голову. Ноздри его слегка подрагивали.
— У меня одна точка зрения. Я люблю Валю. Всегда любил. Дурак был, не понимал, что могу ее потерять навсегда. Теперь понял. Если только она простит меня, рабом ей буду. Одену, обую, как принцессу. Ничего не пожалею, стану работать, как вол. Все для нее.
— Но Валя больше не любит вас, — деликатно проговорила Кира. — Она не хочет, чтобы вы так старались ради нее. И ее можно понять. Наши пристрастия меняются — так уж устроены люди.
— Мои пристрастия остались прежними, — упрямо возразил Тенгиз. — И… я не верю, что Валя забыла меня. Она просто злится, она обижена, оскорблена до глубины души. Заставьте ее поверить мне, дать шанс…
— Тенгиз, милый, я не могу ее заставить. Она самостоятельный человек и… у нее сейчас роман. — Кира лукаво из-под ресниц глянула на Валю.
Та еле заметно кивнула в знак одобрения.
— Роман? — Тенгиз недоверчиво сощурился. — Здесь, в этом доме? Не может быть.
— Может.
— Кто это? Кто-нибудь из обслуги? Он не сможет дать ей столько, сколько дам я.
Кира тонко улыбнулась.
— К моему великому сожалению, Тенгиз, Валин избранник вовсе не из обслуживающего персонала. Напротив, он — хозяин дома. Надеюсь, остальные вопросы теперь отпали сами собой?
Тенгиз смотрел на Киру, как завороженный. Выражение решительности и непреклонности на его лице постепенно уступало место безнадежности.
— Теперь слово Валюше, — произнесла Кира, видя, какое действие оказала на Тенгиза ее последняя фраза.
— Мне нечего добавить к тому, что ты только что сказала. — Валя пожала плечами. — Пожалуй, лишь одно. Еще неделю назад я опасалась дать название тому, что связывает меня с Вадимом, считала наши отношения просто далеко зашедшим флиртом. Теперь я знаю наверняка, что это. Это не флирт. Я… люблю Вадима. Он мне дороже всего на свете, без него я — ничто.
Кира неожиданно резко встала из-за стола.
— И где это Нюта запропастилась? — в голосе ее звучала досада и даже злость. — Совсем распустились горничные. Вернется Вадик, обязательно скажу ему, что нужно принять меры. — Она глянула на Валю, сидевшую с гордо поднятой головой и пылающим лицом, и проговорила чуть мягче: — Я рада, Валюша, что ты наконец сделала правильные выводы из того, что происходит. Думаю, когда Вадим приедет, вам обязательно нужно объясниться.
Дверь гостиной распахнулась, и появилась Нюта с подносом, на котором красовались три чашки, чайник, сахарница и вазочка с шоколадными конфетами всевозможных сортов.
— Такое впечатление, будто ты готовила званый обед по меньшей мере из пяти блюд, — недовольно заметила Кира, садясь обратно на свое место.
Девушка виновато опустила глаза.
— Простите, ради Бога. У Наташи зуб разболелся, делала ей полоскание.
— Пусть к врачу сходит, нечего заниматься самолечением. Ладно, ставь поднос и иди.
Валя снова, в который раз восхитилась Кириной манерой разговаривать с прислугой — будто та была от рождения царских кровей, и всю жизнь только и делала, что командовала и распоряжалась, а не скромно трудилась в средней школе. «Мне бы такой характер», — вздохнула она про себя. Горничная послушно поставила поднос на стол и бесшумно вышла.
— Кто какой чай любит? — совсем другим, светским тоном полюбопытствовала Кира. — Кому покрепче, кому послабей?
— Мне послабей, — отозвалась Валя. — Мне Антошку кормить.
— А мне, наоборот, покрепче, — попросил Тенгиз.
Он странным образом успокоился, будто выполнил поставленную перед собой задачу и, хоть и не добился результата, все равно чувствовал облегчение. В глазах его больше не было гнева и злости, выражение лица стало бесстрастным и отрешенным.
Кира разлила по чашкам заварку. Потом поискала глазами на столе и досадливо всплеснула руками.
— А молоко-то! Эта дурында забыла подать молочник! Валюша, тебе обязательно нужно добавить в чай молоко, для лактации.
Валя и сама мечтала именно о чае с молоком. Кормление отнимало у ее организма большое количество энергии, восполнить которую могли лишь молочные продукты.
— Я схожу, принесу. — Она встала из-за стола, радуясь, что хоть на несколько минут избавится от необходимости находиться рядом с Тенгизом.
— Сходи, дорогая, сходи. Уж прости, что приходится тебя тревожить.
— О чем ты? — Валя улыбнулась Кире и легкой походкой вышла из гостиной.
Она дошла до кухни, залезла в холодильник, достала оттуда новый, нераспечатанный молочный пакет. Вскрыла его, налила немного молока в фарфоровый кувшинчик и вернулась обратно, к столу.
Тенгиз и Кира сидели молча, каждый погруженный в свои мысли. Чашка Тенгиза уже была пуста. Валя разбавила свой чай молоком и положила туда три ложки сахара.
— Пожалуй, я поеду, — как-то не совсем уверенно произнес Тенгиз, глядя в пол, — раз все так плохо…
— Для вас, — с улыбкой уточнила Кира. — Для Валечки совсем даже не плохо, а, наоборот, очень хорошо.
— Да, согласен. — Он скользнул беглым взглядом по Кириному лицу и тут же снова отвел глаза.
— Может быть, еще чаю? — вежливо, но равнодушно поинтересовалась Кира.
— Нет, спасибо. — Тенгиз решительно поднялся и пошел к дверям.
— Счастливо доехать по такому ливню, — бросила ему в спину Кира.
— Постараюсь. — Он исчез в коридоре.
Кира с облегчением выдохнула и размашисто перекрестилась.
— Слава тебе, Пресвятая Дева Мария! Ну, и козел!
— Конечно, козел, — подтвердила Валя, с удовольствием глотая сладкий и теплый чай, — ты еще зачем-то защищала его.
— Я не защищала, глупышка. Я просто не хотела, чтобы дошло до рукоприкладства. Кавказцы — народ горячий, у них от любви до ненависти один шаг. В доме одни женщины, что бы мы стали делать, если бы твой Тенгиз надумал поучить тебя уму-разуму с помощью кулаков?
— Ты, как всегда, права, — улыбнулась Валя. — Тебя, наверное, ученики обожали. Ты все всегда знаешь.
— Если бы обожали! — Кира грустно усмехнулась. — Школа — это отдельный разговор, лучше сейчас его не начинать.
— А Антошка-то где? — спохватилась Валя. — Ты оставила его в манеже?
— Твой Антошка давно спит сном праведника. Я попросила Наталью покараулить его, хотя, думаю, он проснется лишь к утру.
— Но ведь еще целое кормление.
— Брось, — отмахнулась Кира. — Парню уже девять месяцев, он вполне может обойтись и без этого.
— Нет, я все-таки покормлю его, — возразила Валя и неожиданно почувствовала, как у нее слипаются глаза.
Сказывалась давешняя бессонница и колоссальное нервное напряжение, которое она только что испытала в присутствии Тенгиза. Ее буквально клонило к столу, не осталось сил даже чай допить.
— Что с тобой? — встревоженно проговорила Кира, глядя на поникшие и обмякшие Валины плечи. — Тебе нехорошо?
— Спать хочется. Так бы и вздремнула часок, другой.
— Так вздремни, в чем проблема? — Кира отодвинула от себя чашку. — Пойдем, я отведу тебя наверх.
— Пошли, — согласилась Валя.
Кира почти волоком дотащила ее на второй этаж. В детской стояла тишина, нарушаемая лишь едва слышным сопением Антошки. Его сонное, ровное дыхание подействовало на Валю еще более расслабляюще. Она с трудом доковыляла до дивана, скинула шаль и свернулась клубком под одеялом.
— Спи, — напутствовала ее Кира.
— Через два часа обязательно разбуди меня. Будет одиннадцать, и я покормлю малыша.
— Разбужу, не волнуйся.
Валя хотела еще что-то сказать, но язык отяжелел настолько, что им невозможно стало пошевелить. Перед глазами поплыли причудливые видения…
…Ей снилась Танька. Она была совершенно здоровая, веселая и босоногая, только остриженная под мальчишку, колючим ежиком. В руках у Таньки был большущий, янтарно-желтый банан. Она кусала его острыми, мышиными зубками и пристально смотрела на Валю.
— Тебя выписали из больницы? — спросила та у сестренки.
— А я и не лежала в больнице. — Танька равнодушно пожала плечами и заглотнула зараз половину банана.
— Как не лежала?
— А так. Мамка тебе наврала. Чтоб ты денег побольше слала.
— Ты что такое говоришь, негодяйка! — рассвирепела Валя. — Как тебе не стыдно на мать наговаривать? Вот как сейчас тресну по башке!
— А вот и не треснешь! — с издевкой запела Танька, подскакивая на одной ноге и тряся пустой банановой кожурой. — Не треснешь!
— Почему это? — с подозрением спросила Валя.
— Потому! Обманули дурочку на четыре курочки! Обманули дурочку на четыре курочки!
Валя замахнулась, чтобы дать вредной Таньке тумака, но та ловко увернулась в сторону. И исчезла.
Валя недоуменно пошарила вокруг себя глазами, но сестра как в воду канула. Вместо нее по грязной, истоптанной тропинке к ней приближался какой-то путник, усталый, заросший темной бородой.
«Видать, издалека идет», — мелькнуло у Вали в голове.
Путник поднял лицо. Выбившееся из-за облаков, скупое солнце осветило его, и она узнала Вадима. От радости у нее перехватило дыханье.
— Ты приехал! — Валя бросилась к нему, повисла на шее, стала целовать: в лоб, в виски, в колючие, небритые щеки.
Вадим молчал, глядя на нее со смесью нежности и жалости. Наконец она остановилась, опустила руки.
— Ты что? Что-то случилось?
— Ничего. — Он смотрел прямо на Валю, в глазах его была грусть.
— Но ты… какой-то не такой.
— Обыкновенный. Я просто вспомнил Лику.
— Ты… все еще любишь ее? — с горечью спросила Валя, делая шаг от Вадима назад.
— Нет. Я не люблю ее больше. Я люблю тебя.
— Меня, — повторила Валя.
Ей показалось, она сейчас умрет от счастья. Что-то внутри лопалось, не давая дышать. Она протянула к Вадиму руки, но он вдруг исчез, как только что исчезла Танька. На дорожке, в грязи четко пропечатались два следа от его ботинок.
— Вади-им! — крикнула Валя, что было мочи. — Вадим! Вернись!
Сердце билось, выпрыгивало из груди. Блестящая, черная грязь чавкала под ногами. Она тянула к себе, манила — вот-вот упадешь в нее лицом, захлебнешься жижей. Валя ощутила, что не удерживает равновесия, и… открыла глаза…
…В комнате было светло. Дождь больше не барабанил по стеклам. Вокруг стояла удивительная, почти мертвая тишина.
«Что это? Утро? — испугалась Валя. — Я что, проспала всю ночь? Где Антошка?»
Она резко выпрямилась и села на постели. Голова сразу же пошла кругом, Вале показалось, что еще секунда и ее стошнит. С трудом превозмогая дурноту, она тревожно оглянулась по сторонам. Детская кроватка была пуста, крохотная подушечка тщательно взбита, одеяльце аккуратно сложено. Антошка куда-то делся.
Валя ощутила, как по спине пополз холодный пот. Господи, что же произошло, пока она спала? Почему Кира не разбудила ее, как обещала? Что-то случилось? Что-то страшное, непредвиденное?
Валя принялась лихорадочно натягивать на себя одежду. Дрожащими руками кое-как переплела косу, прихватила ее на затылке заколкой, соображая, что же теперь делать. Бежать вниз, найти кого-нибудь из прислуги?
Дверь детской широко распахнулась, и в комнату вошла Кира с Антошкой на руках. Обычно бледное лицо ее слегка разрумянилось, глаза весело блестели.
— О! Ты проснулась, спящая красавица! — приветствовала она Валю.
Малыш, одетый в прогулочный комбинезон, с увлечением грыз сухарь, пуская на него слюни.
Валя так и замерла на месте, уронив на пол щетку для волос.
— Где вы были? Я чуть с ума не сошла!
— Зачем сходить с ума? — проговорила Кира с недоумением в голосе. — Мы ходили прогуляться. Дождик наконец перестал, погода просто дивная. Ты спала, мы не стали тебя будить.
— Но ведь я просила! — с укоризной произнесла Валя. — Два подряд пропущенных кормления — это же хулиганство!
— Милая, — Кира расстегнула «молнию» на Антошкином комбинезоне, — неужели лучше было бы, если бы ты слегла с какой-нибудь болезнью? Видела бы ты себя вчера вечером после ухода твоего мачо — краше в гроб кладут. Тебя просто шатало от усталости и недосыпа. Ты заснула моментально: еще голову на подушку не успела положить, а глаза уже закрыла. Мне стало тебя ужасно жалко, я решила — пусть спит до упора, сколько влезет. Что я, не человек, не могу понянчиться с ребенком? Да, мой ангел, да, мой сладкий? — Кира звонко чмокнула малыша в пухлую щечку, перепачканную сухарными крошками.
— Ты бы хоть записку оставила, — не унималась Валя, у которой внутри по-прежнему все дрожало от только что пережитого волнения. — Я уже Бог знает, что вообразила!
— Моя дорогая, ты слишком впечатлительна, — Кира мягко улыбнулась. — Ну, посуди сама, что может случиться? Мы и вышли-то всего на полчасика, думали вернуться до твоего пробуждения.
— Ладно. — Валя подавила судорожный вздох. — Чем ты его кормила?
— На ночь кефиром, а с утра кашкой. Он прекрасно все скушал, правда, золотце? — Кира снова затормошила Антошку, засюсюкала с ним.
Малыш бросил сухарь на ковер и потянулся вымазанными ручонками к Вале.
— Ну иди, иди к своей маме, — недовольно проговорила Кира, — ишь, извертелся весь.
Валя пропустила мимо ушей то, как Кира назвала ее, схватила Антошку в охапку, прижала к себе.
— Солнышко! Я так испугалась!
— Ма-ма-ма, — громко залопотал малыш.
Валя и Кира переглянулись.
— Я же говорю, он скоро станет звать тебя мамой. — Кира сняла плащ, отнесла его в гардеробную и, вернувшись, уселась в кресло.
Валя так и продолжала стоять, держа Антошку у груди и задумчиво глядя на него.
— У ребенка должна быть мать, — тихо и твердо произнесла Кира, — и, смею тебя заверить, Вадим это отлично понимает.
— Ты хочешь сказать, что он… что я нужна ему только потому, что Антошка ко мне привязан? — Валя не поверила своим ушам.
— Вовсе я не это хочу сказать. Просто, вспомнила наш вчерашний разговор за столом. Время, Валюша, все расставило на места, показало, кто есть кто. То, что ребенок свое самое первое, самое сокровенное слово адресовал тебе — не случайность, а закономерность. Он… как бы это объяснить… решился и, наконец, узнал тебя. Узнал в тебе мать, которую потерял при рождении. Следующим этапом решится Вадим. Он узнает в тебе женщину, без которой не может существовать.
Валя почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Какое счастье было слушать Киру — если бы, если бы все так и случилось, как она предсказывает! Невозможно и мечтать о большем. Вадим и Антошка — два самых близких ей человека, двое ее мужчин. Никогда не расставаться с ними, быть всегда вместе — вот самое заветное ее желание.
— Ты что, плачешь? — удивилась Кира, глядя на мокрое Валино лицо.
— От радости. Подумала, что твои слова могут оказаться правдой.
— Они и есть правда.
В коридоре послышался быстрый топот ног. Дверь открылась, и в детскую ворвалась Наталья.
— Кира Сергеевна, Валюша! Только что Вадим Степаныч звонил. Он летит в Москву. Вечером будет дома.