Поскольку я любила Чарльза, то пыталась поладить с его мачехой в ту нашу первую встречу. Она задала мне еще кучу всевозможных вопросов — о моем доме и моих родных. Я рассказала ей о папе и о Джерими. Но Уинифрид явно хотела поскорее перейти к сугубо личной беседе с Чарльзом. Всю остальную часть дня она обращалась почти исключительно к нему.
Он, естественно, интересовался ее поездкой. Она подробно описала ему визит к их общим друзьям, ныне живущим на Цейлоне, рассказала, как выиграла состязание по гольфу в Австралии. Вообще, она была очень довольна собой. Чарльз, по всей видимости, снисходительно относился к ее чрезмерному увлечению спортом, да и к ее нескрываемому самодовольству тоже. Эта громадная безобразная женщина поистине фантастически тщеславна, думала я про себя.
Я сидела тихонько, слушая их и понимая, что им нет до меня решительно никакого дела, пока Чарльз не начал время от времени поворачиваться в мою сторону, пытаясь втянуть в разговор. Это означало, что я должна говорить миссис Аллен комплименты по поводу ее успехов и осыпать лестью, которая была ей явно необходима. Надо сказать, в свой адрес я ничего лестного так и не услышала.
Она зажгла сигарету и бросила пачку своему пасынку.
— Возьми сигарету. Вы оба должны почаще приходить ко мне, как ты всегда это делал в прежние времена, Чарл! Каждое воскресенье на ужин и в любой другой вечер, когда выберете время. Я всегда буду рада вас видеть. Вас обоих, — добавила она не без некоторого насилия над собой.
— Крис живет в Дорсете, Уин.
— Ах да, я забыла. — Далее речь зашла о нашей свадьбе. — Вы не так давно познакомились. Не слишком ли торопитесь, а?
Она стала омерзительно жеманничать. Я понимала, на самом деле она хотела сказать, что период, предшествующий венчанию, нам следовало бы значительно продлить.
Но Чарльз ответил именно так, как мне хотелось:
— Мы с Кристиной очень любим друг друга и не видим никаких причин откладывать свадьбу, особенно теперь, когда нашли для себя подходящий дом.
Тут я почувствовала, как сердце мое вновь переполняется радостью. Какое значение имеет антипатия к мачехе Чарльза, с которой я никогда не найду общего языка? Главное — я люблю Чарльза. Он был моей первой настоящей любовью, и я хотела принадлежать ему. Сидя с ним рядом в его прежнем доме, я готова была отодвинуть Уинифрид в сторону, забыть о ее существовании. Единственное, чего я горячо желала, — это обвенчаться с Чарльзом, сразу же уехать с ним куда-нибудь, а затем обосноваться в собственном доме. Про себя я отметила, что воскресные ужины у Уинифрид могут превратиться в нечто угрожающее, однако вскоре забыла об этом.
Я сидела на диване рядом с Чарльзом. Моя рука потихоньку пододвинулась к его руке. Орлиный взгляд Уинифрид тут же это приметил, и она разразилась неблагозвучным гоготом:
— Подумать только — мой Чарл влюблен, держит девицу за ручку, как застенчивый мальчик. Дай Бог ему здоровья!
— Вовсе я не застенчивый! — возразил Чарльз и, наклонившись, поцеловал мою руку. Мне это понравилось, но Уинифрид — вряд ли. Для меня было очевидно, что она не только крайне недовольна нашей помолвкой и не одобряет любовь Чарльза ко мне, но ее возмущает и тот факт, что Чарльз уже упаковал свои вещи и перевез их в наш дом в Ричмонде. Впрочем, она прекрасно понимала, что, если хочет ладить со своим Чарлом, ей придется смирить собственные чувства.
— Послушайте-ка меня, вы оба, вместо того чтобы флиртовать, может, пройдемся со мной по дому? Чарл, возьми листок бумаги и карандаш, и мы запишем, что из вещей я хотела бы преподнести вам, детки, в качестве свадебного подарка. У меня масса хорошей посуды и других вещей в этом роде, а кроме того — столовое серебро твоей матери, которым я никогда не пользуюсь. Ты можешь его забрать, Чарл. К чему тратить деньги, когда я могу дать многие необходимые вещи. Гостей я принимаю редко: часто бываю в отлучке, уезжаю на всевозможные соревнования. Есть масса предметов, которые вообще никогда мне не понадобятся.
Чарльз встал, протянул мне руку и заставил подняться.
— Я нахожу, что это страшно мило с твоей стороны, Уин, — с восторгом воскликнул он и обратился ко мне: — Не правда ли?
— Чрезвычайно любезно, — заикаясь от ужаса, произнесла я, поскольку уже осматривала как-то раз прежнее жилище Чарльза. Мне решительно ничего не хотелось отсюда брать. Меблировка дома совершенно никуда не годилась.
Столько лет прошло после того кошмарного дня, а я все еще содрогаюсь, вспоминая как мы ходили следом за Уинифрид и наблюдали, как она откладывает для Чарльза гору вещей, которые он беспрекословно принимал, не спрашивая моего согласия и лишь изредка коротко говоря:
— Это нам приятно будет иметь…
Время от времени я думала: сейчас соберусь с силами и скажу «нет», но все-таки продолжала отмалчиваться. Уинифрид лишала меня возможности сказать то, что я думаю. Ведь она выступала в роли щедрой благодетельницы, готовой расстаться со своими сокровищами, и, если бы я сказала, что они мне не нужны, она, без сомнения, была бы глубоко оскорблена.
Так что я с самого начала решила: пусть уж эта жуткая экспедиция продолжается. Позднее, когда мы останемся наедине с Чарльзом, я смогу выразить все свои протесты.
Я до сих пор помню дары Уинифрид. Среди них я могла смириться разве что с одной-двумя вещами. Например, она преподнесла нам спальный гарнитур из светлого дуба, который я терпеть не могу, и два небольших ковра, из тех, что я уже видела раньше, и они тоже вызывали у меня отвращение.
— Спасибо, Уин. Как раз то, что нужно, — каждый раз повторял Чарльз.
В то время я надеялась, что с его стороны это всего лишь проявление вежливости по отношению к мачехе. Однако впоследствии выяснилось, что он просто не в состоянии понять разницу между ужасающим барахлом и очаровательными вещами, которые окружали меня в родном доме. Он принял от Уинифрид даже совершенно чудовищные занавески из искусственного шелка, не подходящие по цвету ни к одной из комнат нашего нового дома.
Наконец очередь дошла до фарфора и стекла. Тут я потерпела еще большее поражение. Уинифрид преподнесла нам совершенно безобразный столовый сервиз. Ничего худшего я никогда не видала. Я слабым голосом произнесла, что у нас, мол, нет места даже для половины всех этих предметов.
Уинифрид тут же резко спросила:
— Вам что, не нравится?
— Нравится… но… то есть я хочу сказать, — начала было я, спотыкаясь на каждом слове, но сразу же замолчала, бросив умоляющий взгляд на Чарльза.
Кажется, он впервые тогда понял, что все эти дары не вызывают у меня такого же восторга, как у него. Но он знал свою мачеху, а потому поспешно сказал:
— Да, конечно же, Уин, ей нравится. Ты, пожалуйста, распорядись об отправке всех этих вещей по железной дороге в Ричмонд, я заплачу. Право, ты проявила неслыханную щедрость, и это наверняка позволит нам сэкономить кучу денег. Помню, я ел с тарелок из этого сервиза, когда был еще ребенком. Для меня он представляет ценность, можно сказать, и в чисто сентиментальном плане.
— Я так и думала! — воскликнула торжествующе Уинифрид.
Все мои собственные планы и мечты, отступили на второй план. Я не произнесла ни слова.
Позднее, когда мы ехали к себе, вопрос, конечно, снова всплыл.
— Думаю, вряд ли все эти вещи полностью в твоем вкусе, — смущенно произнес Чарльз. — Я знаю, что ты достаточно тверда в отстаивании своих взглядов, но ведь не можем же мы швырнуть подарки в лицо Уин.
— Но неужели мы будем всем этим пользоваться? — в отчаянии спросила я. — Ох, Чарльз, я с таким нетерпением ждала того дня, когда мы сможем сами выбрать все, что нам нужно. Я просто не в состоянии смириться с этим чудовищным гарнитуром из мореного дуба, состоящим из трех предметов.
— Мне кажется, он принадлежал моей матери, — несколько натянутым тоном заметил он.
Я почувствовала, как лицо мое залилось краской. Ужас какой! Ну и ляпсус я допустила! Мне не хотелось обижать Чарльза, и я торопливо произнесла:
— Да что ты, я совершенно убеждена, что твоей матери он принадлежать не мог. Для этого он слишком нов. Наверняка это собственность Уинифрид.
— Ну что ж, я не хочу ее огорчать… — начал он.
— Ну понятно, я тоже не хочу, — сказала я.
На самом же деле мне не хотелось огорчить Чарльза. Я видела, что ситуация для него создалась слишком трудная, так что простила его.
Пожалуй, тот день должен был ясно показать, сколь велика разница между вкусами Чарльза и моими собственными, а также послужить предостережением насчет полнейшего отсутствия у него чувства юмора. Ведь он мог рассмеяться, и с проблемой было бы разом покончено.
Так или иначе, стало ясно, что меня ждет нелегкая задача — обставить дом так, как хочется мне.
Впрочем, со временем я настояла на своем. Конечно, все вещи из Саут-Норвуда, которые я находила такими отвратительными, были отправлены в Ричмонд. В те дни мне не оставалось ничего иного, как принять их. Однако вскоре наступило время, когда Чарльз настолько глубоко ушел в свои дела, что перестал замечать сокровища Уинифрид или придавать их судьбе какое-либо значение. Когда я сообщила ему, что пристроила ужасающую спальню в подвале и отправила туда же большую часть посуды, он ограничился лишь тем, что пробормотал что-то невнятное. Более того, в конечном итоге он стал восхищаться антикварными вещами, которые я приобретала в результате азартных поисков.
Чарльз в сущности не был мелочным, но Уинифрид не простила мне того, что я не воспользовалась в полной мере ее подношениями, и то и дело спрашивала, куда подевались вещи, которые она послала нам.
В день нашего венчания я забыла даже про свою антипатию к Уинифрид. Я была счастлива, так невыразимо счастлива, что выхожу за него замуж. Церемония проходила в приходской церкви в Шерборне.
Свадьба прошла очень хорошо, и в моем родительском доме — Вайн-хаусе — был устроен чудесный прием. Папа приложил все старания, чтобы выдать меня замуж как положено. Джерими получил отпуск и был у нас шафером. Из города приехали Джордж Вулхэм, Фрэнсис и Стив, Разумеется, пришли и все друзья, жившие в нашей округе.
Чарльз был очень красив и обаятелен. Должна признать, что женихом он был прямо-таки идеальным. У него были чистые сияющие глаза, часто встречающиеся у блондинов. Уинифрид сделала все, чтобы казаться как можно более доброжелательной. Никогда не забуду ее наряд, который она называла своим подвенечным одеянием. Платье цвета сомон со множеством рюшек — и громадная соломенная шляпа, плохо сочетавшаяся с цветом лица. Она была слишком румяной и слишком мужеподобной для всех этих оборок. Джерими, хихикая, сказал мне, что она похожа на гигантскую порцию мороженого «Кокосовый орех». Я не могла удержаться от смеха — лучшее сравнение трудно было придумать.
Мы с Чарльзом собирались провести свой медовый месяц на юге Франции. Первую остановку предполагалось сделать в Канне. Когда мы сидели в «моррисе» — первую брачную ночь мы провели в Лондоне, — к машине подошла Уинифрид.
— Как только вы вернетесь, тут же дайте мне знать, — сказала она, обращаясь к нам обоим. — Я настаиваю, что должна быть первой, у кого вы отобедаете по возвращении. Теперь, дорогая моя Крис, вы стали миссис Чарльз Аллен. Я надеюсь, вы немножко пополнеете и заставите Чарла научить вас держать в руках клюшку для гольфа, а? Что вы на это скажете?!
Видно, она пыталась шутить, но пронзительный смех, слышавшийся и после того, как машина тронулась, долгое время неприятно звучал у меня в ушах — да, даже этот смех, которым она разразилась в день моей свадьбы!..
4
Мой медовый месяц
Мне грустно писать об этом. У меня в то время не было критериев, по которым я могла бы оценить Чарльза как любовника. Это было не то, чего я ожидала, но говорить о полном разочаровании не приходится. Он был со мной откровенен и еще до нашей женитьбы рассказал, что в бытность его студентом в Кембридже была одна молодая девушка, посвятившая его в волнующие тайны секса. Однако, сказал он, взволновать его душу ей не удалось. Я его истинная любовь, и меня он любит и телом, и душой. Со мной все будет по-другому. Это он тогда так говорил!
Если бы дружеское общение, существовавшее между нами на протяжении двух недель во Франции, сохранилось и дальше, мне в последующие годы фактически не на что было бы жаловаться. Думаю, что, даже если я встретила бы тогда Филиппа, вряд ли у меня возникло бы искушение тайно бежать к нему из дома или вообще когда-либо изменить мужу. Мне хотелось и впредь любить Чарльза. Я по натуре не склонна к беспорядочным половым связям и согласна с теми, кто говорит, что нормальные мужчины и женщины, получающие достаточное удовлетворение в интимной жизни, редко думают о сексе. Ко для тех, кто испытывает в любовной сфере глубокое разочарование, секс приобретает непомерно важное значение.
Однако вернемся к моему медовому месяцу. Я, конечно, понимала, что это будет своего рода испытание, поэтому в нашу первую ночь в лондонском отеле «Савой» не обошлось без некоторых осложнений.
Чарльз проявил подобающую случаю щедрость и снял восхитительный номер, выходивший окнами на реку. На юную девушку из Дорсетшира, привыкшую к простой жизни, роскошь обстановки произвела должное впечатление. Она испытала даже некий благоговейный трепет, а если учитывать, что этой провинциальной девушкой была я, заказанный Чарльзом колоссальный букет гвоздик, стоявший на туалетном столике, произвел на меня еще большее впечатление. От чувства благодарности у меня затуманились глаза, и я без конца твердила ему:
— Спасибо! Спасибо!..
Как всякая невеста, я немножко робела и нервничала, втайне спрашивала себя, что я буду испытывать, впервые полностью принадлежа мужу. Оглядываясь назад, я думаю: до чего же трогательно глупой была, возлагая надежды на то, что Чарльз прекрасно понимает, как следует вести себя, и сделает все, что требуется, чтобы я почувствовала, что не разочаровываю его, да и он сам в свою очередь не разочарует меня.
Так вот, по правде говоря, из нас двоих более робким оказался он. Когда Чарльз вошел в комнату, я была уже в постели. Он сбросил халат и лег рядом. Затем выключил настольную лампу. Летняя ночь была очень теплой. В открытые окна вливался лунный свет. После продолжительной поездки на автомобиле, а также от усталости, связанной со свадебными хлопотами, голова у меня слегка кружилась. Если не считать приглушенного шума уличного движения на Стрэнде и набережной, тишина была полной. Я почувствовала, как его рука прикоснулась к моим волосам, щеке, а затем спустилась к моей груди. Во время нашей помолвки мы не позволяли себе каких-либо страстных ласк. Чарльз был мужчиной иного типа, и я уважала его за это. Но сегодня я вся — с головы до ног — была женщиной, целиком принадлежавшей ему, и мне хотелось, чтобы меня любили безумно и без оглядки.
В тот раз я впервые поняла, что Чарльз отнюдь не любовник. Конечно, никакого личного опыта в этой области у меня не было, так что по-настоящему никаких сравнений делать не могла, но мне приходилось обуздывать кипевшие во мне страсти и уверять себя, что я просто чудовище. Чарльз явно не ждал какой-либо инициативы с моей стороны и был убежден, что она должна исходить исключительно от него.
Я удивилась, когда он в ту ночь выключил свет. У меня была очень хорошая фигура, и мне хотелось, чтобы он ею полюбовался. Но Чарльз предпочитал заниматься любовью в темноте. Тогда я не понимала, какая печальная символика содержится в этом факте.
В конце концов он заключил меня в объятия и дал себе волю, отбросив чисто британскую сдержанность и напускную стыдливость, каковые — клянусь Богом — есть прямой результат суровой дисциплины и самоконтроля, которым обучают мальчиков в наших школах. И тут я перестала о чем-либо думать. Однако все кончилось очень быстро, и я пришла к убеждению, что в физической близости нет ничего такого уж восхитительного, как это обычно расписывают.