– Можно лебедку сделать, – сбоку вынырнул Тюлька. – Я тут прикинул…
– Что? – не понял Аксён.
– Лебедку. Ну, если дядя все-таки утопится, то можно будет его достать лебедкой…
Тюлька пустился с увлечением рассказывать, как лучше извлечь дохлого дядю из колодца, указывая на то, что затягивать с этим не стоит – дядя может здорово распухнуть и отяжелеть, и тогда возникнут трудности. А лебедку можно снять с «газона», который валяется в лесу, петлю зацепить за ногу и смело тянуть…
Дядя Гиляй сначала не обращал внимания, затем повернулся.
– Ты что это, Вячеслав? – спросил он писклявым голосом. – Зачем меня в колодец хочешь?
Тюлька замолчал, покраснел и прыснул в сторону.
– Так вот, – усмехнулся Гиляй. – Родного… родственника в колодец. Вот поколение, воистину ничего святого…
Дядя вытер пот и стащил с головы разноцветную шапочку, и вдруг оказалось, что у дяди густая черная шевелюра почти до плеч.
– Ого… – Аксён покачал головой.
– За ночь отросли, – пояснил дядя Гиляй. – Такое со мной иногда случается…
Он вытряхнул из комбинезона жестяную коробочку, извлек из нее толстую сигариллу.
– Ну и как тебе мой кустюм? – дядя закурил. – Сидит хорошо?
– Нормально… Зачем парашют только испортили?
– Ты куда-то прыгать собирался?
– Да нет, просто. Сами же говорили, парус можно сшить…
– Это гораздо лучше любого паруса. – Гиляй подергал за ткань. – Гораздо, гораздо лучше. Едва я увидел этот парашют, как мне пришла в голову отличная мысль…
Он замолчал.
– Какая мысль? – спросил Аксён.
– Да так… Хочу…
Дядя Гиляй вдруг закрыл глаза, задрожал, загудел и достал из воздуха конфету. Протянул Аксёну. Конфета оказалась настоящей, шоколадной и вкусной.
– Из рукава достали, – скептически хмыкнул Аксён. – Так любой дурак может, даже Чугун…
– А так? – Дядя засучил рукав до локтя.
Он продемонстрировал голую руку, совершил легкое и быстрое движение и достал еще конфету, Аксён не заметил, откуда именно она появилась.
– Как это? – спросил Аксён.
– Материализация, Иван…
– Вы не ответили, зачем конфеты-то? – повторил Аксён.
– Детям – конфеты, взрослым – сигариллы, локальные пророчества и чудеса престидижитации… У вас тут тазик есть?
– Тазик? – растерялся Аксён.
– Тазик. Приличного вида, не рухлядь…
– Ну… да, наверное…
– Отлично! – Дядя хлопнул в ладоши. – Это то, что нам нужно. Не мог бы ты…
Дядя вдруг поглядел на Аксёна с интересом.
– Какое сегодня число? – спросил он.
– Не помню…
– Не помню… – Дядя вздохнул, глубокомысленно затянулся. – Твоя когда приезжает?
– Завтра.
Приятно, подумал Аксён. Приятно слышать – «твоя когда приезжает»… И еще подумал: откуда дядя знает?
– Отлично! – обрадовался дядя. – Значит, сегодня ты совершенно свободен… Короче, давай, дружок, ищи тазик и…
Дядя поглядел на солнце.
– Короче, через полчаса мы должны быть в поезде. Поторапливайся!
Аксён поторопился, почему нет, день умрет, день с плеч. Через полчаса они были в поезде.
Пригородный кидало из стороны в сторону. Лязгали двери, звякали окна, под полом то и дело что-то гукало, вагон скрипел и визжал, по нему гуляли сквозняки, по проходу каталось ведро, все как полагается. Дядя Гиляй грыз тыквенные семечки и разглядывал Аксёна. Как-то чересчур пристально, Аксён даже не выдержал и обернулся – не прилипло ли к спине чего?
– Не прилипло, – успокоил дядя. – Я просто гляжу. На отца ты похож.
– И что? Это хорошо?
– Не хорошо, не плохо. Никак. Каждый человек всегда сам по себе. Он внешне может и походить, но это неважно. Знаешь, есть такая поговорка: «Каждый умирает в одиночку». Запомни.
Аксён фыркнул.
– Не веришь?
– Нет.
– Это так. Жить могут вместе, но умирает каждый один. Это страшно, об этом лучше не думать…
Дядя поглядел в сторону купе проводника. Достал сигариллу, спрятал за воротник – красный парашют он снял, держал его в рюкзаке и ехал по-простому, в рабочей куртке. Как обычный рядовой леспромхозовец.
Только с тазиком.
И с философским настроением. Это Аксён понял еще в самом начале. Едва они устроились в вагоне, дядя взялся учить жизни. Тупо и неинтересно. Изложил концепцию личности, максимально свободной от условностей буржуазного общества: семьи, государства, карьеры. Семья – рабство. Государство – жандарм, который пьет кровь. Карьера – каторга и бессмыслица, в любой момент Землю может протаранить метеорит.
– Деньги – они везде, – разглагольствовал дядя, устроив ноги на соседнюю полку. – Надо только уметь их брать – свобода в этом. Конечно, это не миллиарды, но вольному человеку Господь не даст умереть с голоду. Птичка божия не знает ни напряга, ни труда, а все клюет по зернышку, радуется солнышку…
Дядина концепция Аксёну совершенно не понравилась, но спорить он не стал. Было видно, что сам дядя, напротив, поспорить не прочь, однако Аксён решил ему подобного удовольствия не доставлять. И просто слушал.
Дядя Гиляй быстро утомился и переключился на семечки, они, по уверениям дяди, прекрасно прочищали желудочно-кишечный тракт и нормализовывали перистальтику. Впрочем, семечки тоже занимали дядю недолго, а может, тракт у него был уже хорошо прочищен, так или иначе, дядя с семечками покончил, но к этому времени в голову ему подоспела новая порция мыслей, и он сказал:
– Я вот уже много пожил, и видел тоже много. К сожалению. Люди все разные. Знаешь, мне кажется, что человек, он не зависит от окружающих. От родителей, от друзей, даже от себя самого. Человек такой, каким он получился. Кучу раз видел, как в семье самых настоящих упырей появлялись такие отличные ребята… И наоборот тоже. Родители вроде люди, а вырастает говно просто. Кто хочет прорваться, тот прорвется, в жизни такой закон.
– Неправильно говорите, – возразил Аксён. – Совсем не так.
– Да?
– Да. Не получается так, как вы говорите. Не пробивается тот, кто должен пробиться. Вот вы поглядите на Тюльку… На Славку. Он хороший, добрый, нормальный мальчишка. А вокруг что? Вокруг Чугун. Думаете, он хорошим человеком вырастет, с Чугуном-то?
Дядя хмыкнул.
– Я знаю, вы хотите сказать, что я тоже виноват…
Гиляй принялся щелкать ногтями по столу.
– Ну да, виноват… А с чего я-то буду другим, а? Я с ними, ничуть не лучше.
– Ты сейчас, мне кажется, влюблен, – сказал вдруг дядя Гиляй.
И как-то так он это сказал, без издевки, без глума, даже с завистью какой-то, так, что Аксён не стал возражать. И ничего глупого не стал говорить.
– Это сложный период в жизни. – Дядя смотрел в окно. – Сложный. Но все это пройдет…
– Не пройдет, – упрямо возразил Аксён. – Ничего не пройдет.
– Пройдет.
Аксён отвернулся. За окном бежал лес. Поезд шел по дуге, насыпь была видна далеко вперед, яркая, похожая на лоскутное мусорное одеяло.
– Видишь ли, Иван, в этом мире есть множество законов. Ну, я не про физику говорю, ты понимаешь. Эти законы почти всегда реализуются. Не рой другому яму – сам в нее попадешь. Первая любовь не бывает счастливой. Ну и все в том же духе. Или вот – если в кино на стене висит ружье, оно обязательно выстрелит.
– При чем здесь ружье? – насторожился Аксён.
– Ружье? Нет, ружье ни при чем, ружье – это метафора такая. Это я к тому, что если некоторым событиям суждено случиться, повлиять на это никак нельзя. Они случатся. Тот, кого должны повесить, никогда не утонет. Это железно. Вот сейчас ты влюблен. А через пять лет будешь вспоминать про это с улыбкой.
– Не буду.
– Будешь. Сейчас дышать тяжело, а потом…
– Это вы так говорите, – перебил Аксён. – Вы. Вам, старым, просто хочется, чтобы у нас все как у вас было!
– Может быть, – не стал спорить дядя.
Аксён подумал, что зря он на Гиляя наехал, дядюшка, в общем-то, не такой уж и плохой. Даже интересный. И если бы не всё уже давно его окружающее, он, наверное, поговорил с дядей по-хорошему…
Поэтому Аксён решил помириться.
– Вы тогда про ворона рассказывали, – сказал он. – Помните?
– Про ворона? – Дядя наморщил лоб. – С чего бы это… Какой ворон? Валька Ворон, так он сейчас в Инте…
– Нет, про другого. Там стихи еще такие. Прилетел ворон, накаркал всякого. Мрачняга такая.
– Я стихи вообще не читаю, ты что-то путаешь, дружочек, – ответил дядя. – Вот если бы газетку какую. Тут газеток нет?
– Нет, это же пригородный.
– Жаль. Мы, кажется, уже подъезжаем? Это Неходь?
За окнами поплыли опилочные дюны.
– Пора переодеваться. – Дядя закинул за плечи рюкзак и направился в сторону туалета.
Аксён стал смотреть в окно. Необычно так. Раньше взрослые никогда с ним не разговаривали. Хотя нет, Савельев, участковый, иногда пытался, но не очень у него получалось.
Неправ только дядька. О том, что все проходит. Ничего не проходит. Ничего. Каждую секунду… Стоп! А зачем он все-таки меня с собой потащил?
Неходь осталась позади, теперь только деревья мелькали. Зачем потащил? Зачем…
Так…
Мгновенно вспотел лоб. Аксён поежился.
Он это сделал затем, чтобы я зашел к ней. Специально! К ней. От вокзала по Советской, затем на Кирова и вверх два квартала, так, чтобы справа стала видна новая водокачка, а потом Набережная и туда, к мосту, четыреста двадцать семь шагов, это если считать от колонки. Ага! Сейчас! Побегу просто! Как Жужжа! Как Бобик! С вытянутым языком! И прыгать буду! Эй, погляди на меня, я тут! Я хороший, я готов, только посмотри на меня, и я прыгну с моста, да что там с моста, я прыгну с телевышки вниз башкой, стекло буду кусать…
Появился дядя в оранжевой балдахинине. Немногочисленные пассажиры разглядывали дядю с интересом, сам Гиляй ни на кого внимания не обращал, лицо у него было нирваническое. Уселся напротив Аксёна, улыбнулся кротко, агнец просто.
– План у нас такой: к двенадцати, – дядя поглядел на часы, – к двенадцати выдвигаешься к базару. Там уже буду я. Ты меня не знаешь. Стоишь в сторонке. Потом будто случайно проходишь мимо. Я тебя останавливаю. Твоя задача – помалкивать и слушать меня. Понятно?
– Ну да…
– Я буду выглядеть… несколько нетривиально. Внимания не обращай. Все. После встречаемся в четыре часа на остановке возле поликлиники. Ясно?
– Да.
– Тогда в тамбур. До двенадцати можешь погулять.
Так и есть. До двенадцати еще полтора часа, значит, могу погулять. По Советской, затем по Кирова, вверх… Ну и так далее.
– Все равно не так все, – сказал Аксён и направился в тамбур.
Он выскочил на перрон и, не заглядывая в вокзал, двинулся в город. По улице Советской. Но на Кирова не повернул, пошагал прямо. Улица Советская заканчивалась музыкальной школой, Аксён два раза прочитал расписание занятий, после чего отправился обратно. За полтора часа он четыре с половиной раза промерил Советскую и ни разу не повернул на Кирова, даже не посмотрел в ту сторону, на пятом заходе он повернул к рынку.
По поводу субботы рынок расползся далеко за свои обычные границы. Приехало много вьетнамцев, молдаван и торговцев неопределимых национальностей, все галдели, кричали, размахивали руками, местное население с самодовольным видом болталось между, покупало мало, шопинг совершался в основном для души. Аксён погрузился в толпу и стал бродить туда-сюда, стараясь увидеть дядю. Дяди не наблюдалось.
Его не наблюдалось довольно долго, Аксён заскучал и даже испугался, что дядя попал, что, возможно, его повязала милиция.
Но тут дядя объявился.
Шагал сквозь толпу. Похожий на апельсин. На грейпфрут, красный, с оранжевыми точками. Ничего не говорил, просто шагал, руки держал перед собой, перебирал четки и блаженненько улыбался. Тазик держал под мышкой.
Перед дядей расступались, кто-то смеялся, большинству же было на это просто плевать – мало ли кого занесло, в Костроме всяких чудиков хоть волком ешь, а в Москве и подавно, тесно им там, вот и путешествуют, несут безумие в массы.
Иногда дядя останавливался и улыбался встречным, те по большей части шарахались, но некоторые смотрели с любопытством.
Интересно, зачем ему тазик?
Аксён вспомнил: в Солигаличе собралась секта, адепты которой мыли друг другу ноги в тазике, а затем ставили клизмы. Аксён даже испугался: а вдруг дядя как раз из этих? Клизматиков? Сначала конфетой угостит, затем бац – и клизму. С виду-то все нормальные, а чуть ковырнешь, такие восхищения проскакивают…
Хотя дядя, конечно, на буддиста больше похож. На этого, Саи Бабу, его в новостях часто показывают, и в «Светлой Силе» рекламируют, он тоже что-то там материализовывает. И тоже лохматый…
Но на всякий случай Аксён решил быть настороже, напустил на себя равнодушный вид и стал медленно приближаться к родственнику по синусоиде. Когда расстояние сократилось до трех метров, дядя Гиляй вдруг остановился и указал на Аксёна пальцем.
Аксён неуверенно приблизился.
Дядя электрошоково затрясся, неожиданно зазвенел и неуловимым движением карточного шулера извлек из эфира конфету. После чего с идиотской улыбкой протянул ее Аксёну.
Аксён конфету взял. Почему-то ему подумалось, что под оберткой никакой конфеты не будет, только воздух, но под «Мишкой на Севере» оказался именно «мишка», все как полагается, чуть горький и с толченым орехом.
Вкусно.
Аксён хотел попросить еще, но дядя уже прошествовал мимо, к нему подскочил посторонний парнишка, дядя зазвенел и извлек еще конфету, после чего дело пошло вообще хорошо. Весть о том, что какой-то дурачок раздает конфеты, распространилась стремительно, скоро вокруг дяди стало не протолкнуться от детей и некоторых взрослых. Дядя улыбался совсем уже идиотски, извлекал из воздуха конфеты и еще какие-то зеленые штучки. Конфеты доставались детям, зеленые предметы взрослым, приглядевшись, Аксён понял, что это маленькие пузыречки, размером с полмизинца.
Народу собралось много, все галдели и тянулись к дяде, а тот гнул свое – сорил конфетами и мизинцами. Аксён все ждал, что дядя пустится в разглагольствования о всевозможных чакрах, кундалини и прочих упанишадах, а потом предложит публике исцеление от артрита, грудной жабы, ну и, само собой, беседы с загробными жителями, и все это по прейскуранту и совсем недорого. Но дядя молчал, только колокольчиками брякал.
Аксён удивлялся. Он не очень хорошо был знаком с методикой работы пророков и провозвестников, однако полагал, что быка надо брать за рога сразу. Для чего тогда дядя приперся на базар? Не просто же так это все? Не из-за щедрот душевных Гиляй сорил косолапыми? Конфеты и пузыречки – а это наверняка были целебные конфеты и пузыречки – следует продавать, и не задешево – тогда поймут, что туфта, а подороже – тогда целебное действие проявится значительнее. Еще надо быть истеричным и болезненно-пронзительным, провозглашать Конец Света, призывать к покаянию и очищению, клеймить, обещать агнцам мятные карамельки, козлищам же непременно трясины огненные – авторы «Талисмана» и «Светлой Силы» всегда так делали. Ну и цитировать надо, лучше всего, конечно же, Библию, лучше всего, конечно же, из непонятного. Чтобы там такие слова были, как «воздел», «десница», ну и все в том же…
А дядя ломал стереотипы.
Хотя время было самое подходящее – начинать проповедовать, стенать и трястись, заодно предлагая желающим скинуться на починку крыши Храма Мудрости, покрышки Колеса Сансары, да мало ли чего надо наладить в хозяйстве мироздания, но дядя не спешил. Он вспомнил про тазик. Откуда-то появилась табуретка, дядя устроил на ней тазик… Тут Аксёна оттеснили в сторону и даже чуть-чуть развернули, а когда он увидел дядю снова, в руках у того была проволочная петля, он выписывал ею в воздухе восьмерки, приплясывал и, кажется, даже присвистывал.
Людей стало больше как-то вдруг, разом, точно каждый из толпы взял и просто удвоился, отбросил двойника. Вот только что перед ним стояла женщина с глупым лицом, и вдруг этих женщин сделалось две…
Аксёну стало интересно, он оттолкнул костлявого мужика с прыщавой шеей и протиснулся поближе. Гиляй перестал размахивать проволокой, окунул ее в тазик и вытянул на воздух громадный мыльный пузырь, размером с большой мешок. Пузырь завис над толпой, оторвался и медленно, как разноцветный прозрачный дирижабль, поплыл по воздуху. Люди выдохнули, дети засмеялись, а дядя выстрелил вслед пузырю гигантскому еще несколько пузырей, но уже меньшего размера. Пузыри мелкие догнали большой, окружили его, и стало ясно, что это не просто какие-то мыльные образования, а целая семья – большая мамка и ее глупые детишки.