— Стойте или я убью нас!
Робин опустил рог, схватил свой лук и, необычайно проворно подскочив к незнакомцу, закричал:
— Безумец! Ты что, не видишь, с кем решил состязаться? Да прежде чем ты бы спустил стрелу, моя уже была бы в тебе, и смерть, которой ты мне грозил, сразила бы тебя. Будь благоразумен, ведь мы незнакомы, и у нас нет серьезных причин считать друг друга врагами. Лук — кровавое оружие; положи стрелу в колчан, и уж если ты желаешь сразиться на палках, пусть будет палка: я принимаю вызов.
— Хорошо, пусть будет палка, — согласился незнакомец, — и пусть тот, кто заденет голову другого, не только станет победителем, но и будет волен распоряжаться судьбой противника.
— Согласен, — ответил Робин, — но ты учел, к каким последствиям приведет твое предложение? Если я заставлю тебя просить пощады, то буду иметь право заставить тебя присоединиться к нам.
— Да.
— Прекрасно, и пусть победит сильнейший.
— Аминь! — отозвался незнакомец.
И началось состязание в ловкости. Противники щедро наносили удары, и вскоре незнакомец был весь в синяках, хотя сам не смог задеть Робина ни разу. Задыхаясь, вне себя от злости, бедный малый бросил палку.
— Стойте, — сказал он, — я падаю от усталости.
— Признаете себя побежденным? — спросил Робин.
— Нет, но признаю, что вы сильнее меня; вы привыкли драться на палках, и это дает вам слишком большое преимущество, надо по возможности уравнять шансы. Вы мечом владеете?
— Да, — ответил Робин.
— Так не угодно ли вам продолжить биться этим оружием?
— Конечно.
Они вынули мечи из ножен. Оба прекрасные бойцы, они сражались минут пятнадцать, но ни одному не удалось ранить другого.
— Стойте! — вдруг крикнул Робин.
— Устали? — спросил незнакомец, победно улыбаясь.
— Да, — искренне ответил Робин, — а кроме того, я нахожу, что поединок на мечах — штука малоприятная, палка куда лучше: удары ею чувствительны, но менее опасны; меч же вещь жестокая и грубая. И хоть я действительно устал, — добавил Робин, вглядываясь в лицо противника, наполовину скрытое надвинутой на глаза шапкой, — я запросил передышку не только поэтому. С тех пор как я тебя увидел, меня преследуют воспоминания детства, и во взгляде твоих больших голубых глаз мне чудится что-то знакомое. Твой голос напоминает мне голос одного моего друга, и сердце мое невольно потянулось к тебе; скажи мне свое имя: если ты тот, кого я люблю и жду как самого дорогого друга, тысячу раз благословен будь твой приход; но даже если ты чужестранец, я все равно тебе рад. Я буду любить тебя и ради тебя самого и ради вызванных тобою дорогих мне воспоминаний.
— Вы говорите со мной с подкупающей добротой, господин лесник, — ответил незнакомец, — но, к великому моему сожалению, я не могу выполнить вашу учтивую просьбу. Я человек не вольный и имя свое должен держать в тайне, которую из осторожности не могу открыть.
— Вам нечего меня бояться, — ответил Робин, — я и сам из тех, кого люди называют изгнанниками. Да и не способен я предать человека, доверившегося мне, и презираю тех, кто по низости души своей выдает тайну, пусть даже случайно ставшую ему известной. Так вы назовете мне свое имя?
Чужестранец, казалось, все еще колебался.
— Я буду вам другом, — с искренним видом заключил Робин.
— Согласен, — ответил незнакомец. — Меня зовут Уильям Гэмвелл.
Робин вскрикнул.
— Уилл! Уилл! Милый Красный Уилл!
— Да.
— А я, я — Робин Гуд!
— Робин! — закричал молодой человек, и они упали друг другу в объятия. — Ах, какое счастье!
Молодые люди поцеловались, а потом радостно и с трогательным удивлением стали рассматривать друг друга.
— А я еще угрожал тебе! — восклицал Уилл.
— А я и вовсе тебя не узнал! — добавлял Робин.
— А я хотел тебя убить! — улыбался Уилл.
— А я тебя побил! — со смехом продолжал Робин.
— Ба! Да я и забыл уже… Расскажи мне скорее о… Мод.
— Мод чувствует себя прекрасно.
— А она…
— Она по-прежнему очаровательна и любит тебя, Уилл, только тебя и любит; она бережет для тебя свое сердце и отдаст тебе руку. Славная девушка так тосковала из-за разлуки с тобой; ты много выстрадал, бедный мой Уилл, но если ты все еще любишь добрую и красивую Мод, ты будешь счастлив.
— Люблю ли я ее! Как ты можешь меня такое спрашивать, Робин? Да, я люблю ее, и да благословит ее Бог за то, что она меня еще не забыла! Я ни на минуту не переставал думать о ней, ее милый образ всегда был в моем сердце и придавал мне мужество и на поле битвы, и в темнице королевской тюрьмы. Она была для меня, милый Робин, моей мечтой, моей надеждой, моим будущим. Благодаря ей я сумел перенести самые жестокие лишения и самые ужасные тяготы. Бог вложил в мое сердце неистребимую веру в будущее; я был уверен, что снова увижу Мод, стану ее мужем и проведу с ней все годы, что мне еще предстоит жить.
— Ваши надежды близки к исполнению, дорогой Уилл, — сказал Робин.
— Да, я надеюсь, или, лучше сказать, питаю сладостную уверенность в этом. Чтобы доказать тебе, друг Робин, как много я думал о своей дорогой девочке, я поведаю тебе сон, который видел в Нормандии; я и сейчас его помню во всех подробностях, хотя прошел уже целый месяц. Я был в тюрьме, руки у меня были связаны, и на мне были тяжелые цепи, а Мод стояла в нескольких шагах от меня, бледная как смерть и вся в крови. Бедная девушка умоляюще протягивала ко мне руки, и ее посиневшие губы шептали какие-то жалобные слова; смысла их я уловить не мог, но понимал, что она ужасно страдает и зовет меня на помощь. Я уже сказал тебе, что на мне были оковы; я стал кататься по земле и от бессилия грызть железные цепи на руках — одним словом, прилагал нечеловеческие усилия, чтобы добраться до Мод. Вдруг сковавшие меня цепи распались, я вскочил на ноги, подбежал к Мод и, прижав ее окровавленное тело к своей груди, покрыл пламенными поцелуями ее мертвенно-бледные щеки, и мало-помалу кровь, остановившаяся было, заструилась в ее жилах — сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Губы Мод порозовели, она открыла прекрасные черные глаза и взглянула на меня так нежно и признательно, что взгляд ее проник до глубины моей души; сердце у меня затрепетало, и из пылающей груди вырвался глухой стон. Я и страдал, и в то же время был бесконечно счастлив. Тут я проснулся и соскочил с постели с твердым решением вернуться в Англию. Я хотел увидеть Мод, которая, должно быть, страдала и нуждалась в моей помощи. Тут же, немедля, я подошел к своему капитану; этот человек когда-то служил управляющим у моего отца, и я полагал, что могу рассчитывать на серьезную поддержку с его стороны. Я сказал ему, что хочу вернуться в Англию, но умолчал о причинах, потому что мое беспокойство могло вызвать у него только смех. Он довольно резко отказался дать мне отпуск, но неудача не остановила меня: мной овладело неодолимое желание увидеть Мод. Я стал умолять его, человека, которому раньше приказывал, и заклинал его выполнить мою просьбу. Вы станете жалеть меня, Робин, — добавил, краснея, Уилл, — но это не имеет значения: я хочу рассказать вам все. Я встал перед ним на колени, но он только усмехнулся, увидев мою слабость, и пнул меня ногой так, что я упал навзничь. Тогда, Робин, я поднялся; меч был при мне, я вырвал его из ножен и, ни минуты не раздумывая и не колеблясь, убил негодяя. С тех пор меня разыскивают, и я не знаю, потеряли ли они мой след. Надеюсь, что так. Вот почему, дорогой Робин, приняв вас за чужака, я отказался назвать вам свое имя; да будет благословенно Небо, приведшее меня к вам. Но поговорим о Мод: она по-прежнему живет в усадьбе Гэмвеллов?
— В усадьбе Гэмвеллов, дорогой Уилл? — переспросил Робин. — Так вы не знаете, что произошло?
— Ничего не знаю. А что случилось? Вы меня пугаете!
— Успокойтесь; вашу семью постигло несчастье, но удалось кое-что исправить, а время и покорность судьбе стерли все следы горестного события: и замок Гэмвеллов, и деревня разрушены.
— Разрушены! — воскликнул Уилл. — Пресвятая Богоматерь! А матушка, Робин, а мой дорогой отец, а мои бедные сестры?
— Успокойтесь, все чувствуют себя хорошо; ваша семья живет в Барнсдейле. Попозже я расскажу вам об этих роковых событиях во всех подробностях, а сегодня вам достаточно знать, что сделали это жестокое дело норманны и оно дорого им обошлось. Две трети отряда, посланного королем Генрихом, мы убили.
— Королем Генрихом? — переспросил Уильям. И с сомнением добавил: — Вы ведь сказали, Робин, что вы главный лесничий этого леса, и, естественно, жалованье вам платит король?
— Не совсем так, белокурый мой братец, — смеясь, возразил молодой человек. — За мои труды мне платят норманны, точнее сказать богатые норманны, потому что с бедных я ничего не беру. Я действительно охраняю этот лес, но для себя и своих веселых братьев. Одним словом, Уильям, я сеньор Шервудского леса и готов отстаивать и защищать свои права и привилегии перед кем бы то ни было.
— Я не понимаю вас, Робин, — удивленно промолвил Уильям.
— Я объяснюсь яснее.
И, произнеся эти слова, Робин поднес рог к губам и трижды громко протрубил в него. И едва пронеслись над лесом эти резкие звуки, как из чащи и с поляны, слева от Уильяма и справа от него, появилась сотня человек: все они были одеты в нарядные зеленые куртки, и этот цвет очень шел к их мужественным лицам. Все они были вооружены луками, щитами и короткими мечами. Они молча стояли, окружив своего главаря. Уильям широко раскрыл глаза и с изумлением смотрел на Робина. Некоторое время Робин наслаждался удивлением и восхищением, которое вызвали у его двоюродного брата почтение, выказываемое ему прибежавшими на звук рога людьми, а потом, положив свою сильную руку на плечо Уильяма, сказал со смехом:
— Ребята, вот человек, который, сражаясь со мной на мечах, заставил меня просить пощады.
— Он?! — воскликнули разбойники, с любопытством глядя на Уильяма.
— Да, он победил меня, и я горжусь этим, ибо у него твердая рука и храброе сердце.
Маленький Джон, видимо, меньше был восхищен силой Уильяма, чем Робин. Он вышел на середину круга и сказал молодому человеку:
— Незнакомец, уж если ты самого доблестного Робин Гуда вынудил просить пощады, ты должен обладать редкостной силой, но да не будет сказано, что ты имел честь победить главаря веселых лесных братьев, а его заместитель не побил тебя немножко. Я весьма силен в драке на палках, хочешь помериться со мной силами? Если тебе удастся заставить меня крикнуть «Хватит!», я провозглашаю тебя самым сильным в нашем краю.
— Дорогой Маленький Джон, ставлю колчан со стрелами против тисового лука, что этот храбрый парень и на этот раз победит.
— Согласен на двойную ставку, хозяин, — сказал Джон, — и если незнакомец выиграет, то его можно будет назвать не только лучшим в веселой Англии фехтовальщиком, но и лучшим здесь бойцом на палках.
Услышав, как Робин Гуд называет Маленьким Джоном большого загорелого мужчину, стоявшего перед ним, Уилл почувствовал, что сердце его сжимается, но он и виду не подал. Он придал своему лицу грозное выражение, до бровей надвинул шляпу и, ответив улыбкой на знаки, которые ему делал Робин, с достоинством поклонился противнику, взял палку наизготовку и стал ждать нападения.
Но в ту минуту, когда противник был готов уже броситься на него, Уилл воскликнул:
— Как, Маленький Джон, вы хотите драться с Красным Уиллом, с вашим милым Уильямом, как вы обычно его называли?
— Боже мой! — воскликнул Маленький Джон, опуская палку. — Этот голос! Эти глаза!..
Он сделал несколько шагов, пошатнулся и оперся на плечо Робина.
— Ну да, это мой голос, братец Джон, — закричал Уилл и, сняв шляпу, бросил ее на траву, — посмотрите же на меня!
Длинные шелковистые рыжие локоны упали ему на плечи, и Маленький Джон в немом восторге устремил свой взгляд на смеющееся лицо Уилла, а потом бросился к своему двоюродному брату, обнял его и произнес с невыразимой нежностью:
— Добро пожаловать в веселую Англию, Уилл, дорогой Уилл, добро пожаловать в родительский дом, которому ты своим приездом вернул радость, счастье и покой. Завтра в Барнсдейле будет праздник, завтра его обитатели смогут обнять того, кого уже и не надеялись увидеть. Да будет благословен тот час, когда Небо вернуло тебя нам, любимый Уилл, я так счастлив… счастлив… видеть тебя. Если ты видишь слезы у меня на глазах, Уилл, то не подумай, что у меня слишком мягкое сердце; нет, Уилл, я не плачу, нет, я счастлив, я очень счастлив.
Бедный Джон не мог больше говорить; руки его, обнимавшие Уилла, вздрагивали, и он молча плакал.
Уилл был очень взволнован. Робин ненадолго оставил их одних, и двоюродные братья так и стояли обнявшись.
Когда они немного оправились от волнения, Маленький Джон как можно короче рассказал Уиллу о страшном несчастье, заставившем семью покинуть поместье Гэмвелл. Когда он окончил рассказ, Робин и Джон показали тайные убежища, которые веселые братья построили для себя в лесу, и Уилл попросил, чтобы его приняли в отряд в звании заместителя главаря, что ставило его в один ранг с Маленьким Джоном.
На следующее утро Уилл заявил, что хочет отправиться в Барнсдейл. Желание это было вполне естественным, и Робин тотчас же вознамерился сопровождать его вместе с Маленьким Джоном. Братья Уилла ушли в Барнсдейл еще два дня назад: там готовились отпраздновать день рождения сэра Гая. А возвращение Уилла должно было сделать этот праздник еще радостнее.
Сделав нужные распоряжения своим людям, Робин Гуд с двумя друзьями направились в Мансфилд, где они собирались взять лошадей. Шли они весело. Робин чистым и звучным голосом распевал спои самые лучшие баллады, а Уилл, обезумей от радости, прыгал рядом с ним и невпопад повторял припевы песен. Иногда и Маленький Джон что-нибудь фальшиво подхватывал, и тогда Уилл оглушительно смеялся, а Робин вместе с ним. Если бы какой-нибудь посторонний увидел их в это время, он бы несомненно решил, что это после обильной трапезы у щедрого хозяина возвращаются друзья, потому что, воистину, опьянение радостью может напоминать опьянение вином.
Они уже были недалеко от Мансфилда, когда их шумное веселье оборвалось мгновенно и сразу. Из лесу вышли трое в одежде лесников и с решительным видом загородили путникам дорогу.
Робин Гуд и его друзья остановились; Робин внимательно оглядел незнакомцев и спросил повелительным тоном:
— Кто вы и что вы здесь делаете?
— Я хотел о том же спросить вас, — ответил один из лесников, крепкий широкоплечий малый, вооруженный палкой и кривой сарацинской саблей и по виду вполне способный дать отпор кому угодно.
— Да неужели? — спросил Робин. — Ну, что же, я счастлив, что избавил вас от труда задавать мне вопросы, потому что если бы вы себе позволили такую дерзость, то я, по всей вероятности, так вам ответил, что вы бы до конца жизни в ней раскаивались.
— Уж очень ты гордо говоришь, парень, — насмешливо сказал лесник.
— Но не так гордо, как если бы вы все же имели неосторожность задать мне вопрос: я не отвечаю, я спрашиваю. Итак, я вас последний раз спрашиваю: кто вы и что вы здесь делаете? Вот уж, воистину, глядя на ваш надменный вид, можно решить, что Шервудский лес — ваша собственность.
— Слава Богу, парень, язык у тебя хорошо подвешен. Итак, ты милостиво обещаешь мне взбучку, если я задам тебе тот же вопрос. Прекрасно! Теперь, веселый незнакомец, я, чтобы научить тебя вежливости, тебе отвечу. А потом покажу тебе, как я расправляюсь с дураками и наглецами.
— Идет, — весело ответил Робин, — быстренько назови мне свое имя и звание, а потом, если сможешь, поколоти меня, я согласен.
— Я лесничий в этой части леса и под моей охраной вся земля от Мансфилда до перекрестка больших дорог, который находится в семи милях отсюда. А эти люди — мои помощники. Я на службе у короля Генриха и по его приказу оберегаю оленей от разбойников вроде вас. Все понятно?
— Безусловно; но если вы здешний лесничий, то я и мои друзья кто такие? До сих пор я полагал, что я один имею право на этот титул. Правда, я его ношу не милостью короля Генриха, а по своей собственной воле, но здесь она кое-что значит, потому что называется правом сильного.