И, таща за собой на поводке пса, Олег устремился к дому…
На следующее утро друзья столкнулись перед началом уроков с Пашковым.
— Ну, что ведро цело? — немедленно полюбопытствовала Катя.
— Ведро? — удивился Лешка.
— Бабушкино, — уточнил Темыч. — Она его очень ждала.
— Ах, это, — поморщился Лешка. — Неудачный эксперимент.
— Какой эксперимент? — с интересом уставился Женька на Пашкова.
— Неважно, — явно не хотел вдаваться в подробности тот. — Долго рассказывать.
— Ясненько, ясненько, — хмыкнула Катя. — Жертв много?
— Нет, — покачал головой Лешка. — Только на чьем-то «Кадиллаке» крыша немного попортилась.
— А ведро? — тут же спросил хозяйственный Темыч.
— Там осталось, — указал пальцем куда-то в сторону Пашков. — Понимаете, хозяин «Кадиллака» вышел, и у него целых два вот таких охранника, — широко развел руки в стороны Лешка. — Ну, нам с Сашком пришлось срочно эвакуироваться.
— Так сказать, от греха подальше, — вмешалась Катя.
— Тут уж ничего не поделаешь, — встал Темыч на сторону Лешки. — Иначе его отцу опять бы пришлось…
Он не договорил. Всем, однако, и так было ясно, что пришлось бы делать Пашкову-старшему, не унеси вовремя его неугомонные сыновья ноги от испорченного «Кадиллака». Знаменитый нейрохирург Пашков-старший и без того уже в этом году заплатил большой штраф за «испытание» сыновьями лифта в собственном подъезде. Затем пришлось, по милости Лешки, компенсировать стоимость испорченных очистных сооружений в бассейне, где сдавали нормы по плаванию учащиеся девятого «В». Третьего крупного штрафа предок, по мнению Лешки, не пережил бы. Вернее, Лешку волновала собственная судьба. Крутой «Кадиллак» — это будет почище каких-то бассейнов и лифтов.
— В общем, у Лешеньки опять неудача, — сказала Катя.
— Рассчитали с Сашком все точно, — очень серьезно ответил Пашков. — Если бы еще ветер дул куда надо… А, — снова махнул он рукой. — Чего прошлое вспоминать.
Лешка и впрямь никогда не зацикливался на неудачах. Его творческая натура рвалась к новым достижениям.
— А вы-то чего меня вчера искали? — посмотрел он на пятерых друзей.
— Да вот Темыч говорит, что ваш дядя Вася ожил, — отозвался Олег.
— Как ожил? — разинул рот Лешка. — Мы же сами… сами в Клину его видели…
— Я тоже так думал, — был очень горд всеобщим вниманием Темыч. — А он мало того, что живой, так еще к нам на лестничную площадку переехал и в соседней квартире поселился.
— Чего же с ним было? — продолжал изумляться Лешка. — Ты его спрашивал?
— Нет, — покачал головой Темыч.
— Ну, ты у нас отмороженный, — с осуждением покачал головой Пашков. — Почему же не выяснил?
— Обстоятельства не позволили, — многозначительно произнес Темыч. — А главное, — понизил он голос, — я так и не понял, узнал меня Василий Николаевич или нет.
Лешка снова разинул рот.
— Может, ты его с кем-нибудь спутал?
— Потому тебя и искали, — вступил в разговор Олег. — Надо пойти и всем вместе на него взглянуть.
— Тогда пошли! — нетерпелось Пашкову своими глазами увидеть живого Василия Николаевича.
— Куда ты сейчас пойдешь? — спросила Таня. — Первым уроком у нас история.
— Тогда со второго смоемся, — предложил Пашков.
— А вторым у нас что? — спросили ребята.
— Литература, — отозвался Пашков. — Прогулять Романа — самое милое дело.
— Я не могу, — побледнел Темыч. — Меня Роман сегодня спрашивать будет. Забыли, что он мне дал спецзадание на каникулы? Десять стихотворений Лермонтова и Пушкина.
— И ты их все выучил? — внимательно поглядела на него Катя.
— Я учил, — угрюмо произнес Темыч. — Но теперь они у меня в голове как-то путаются. Так что придется вам помогать мне с мест. Книги я захватил.
И в качестве доказательства он извлек из кожаного рюкзака два толстенных тома.
— Поймите, ребята, — повторил Темыч. — Без вас мне не справиться. Без вас я пропал.
— Не робей, поможем! — ободряюще хлопнул его по плечу Пашков. — У меня же аналитический ум. Сейчас на истории обмозгую, как тебе лучше подсказывать.
Тут из школы послышался звонок. Друзья побежали штурмовать раздевалку.
— Значит, с Темычем дело уладим, — пробиваясь сквозь толпу учеников, говорил Пашков. — А потом навестим все вместе Василия Николаевича.
— Именно так, — согласились пятеро друзей.
Глава VI
МУКИ ТВОРЧЕСТВА
Урок истории прошел спокойно. Андрей Станиславович на сей раз остался своими питомцами доволен. Усмехнувшись в пшеничные усы, он заметил, что, если бы каждый раз ему удавалось довести тему до конца, было бы просто здорово. Моя Длина, томно вздохнув, ответила, что весь класс будет очень стараться. А Марат Ахметов ей посоветовал говорить в следующий раз за себя, а других не трогать. Школьникова хотела вступить с ним в дискуссию, но тут урок кончился.
Пятеро юных детективов и Пашков немедленно отправились к своему любимому подоконнику на лестничной площадке.
— Ну? — с надеждой поглядел Темыч на Пашкова. — Говори, что будем делать.
— Спокуха, — рубанул ребром ладони воздух Лешка. — С Пашковым не пропадете. Есть гениальный план.
— Живы останемся? — насмешливо спросила Катя.
Темыч, который всегда с большой опаской относился к проектам Пашкова, на сей раз, как утопающий, был рад и соломинке.
— Не мешай ему, — строго одернул он Катю.
— Мне-то что, — пожала плечами девочка. — Тебе пропадать.
— Не бойся, Темыч, не пропадешь! — воодушевленно воскликнул Лешка. — План у меня простой, безопасный и гениальный. Будем использовать сочетание суфлерской техники с пантомимой.
— Это как? — хором спросили друзья.
— Ну, я, например, буду показывать жестами, что происходит в стихотворении, — начал объяснять Лешка. — А кому-нибудь из вас надо шептать текст, как суфлеры делают в театре.
— Но у нас же всего по одной книге, — спохватился Темыч.
— Срочно в библиотеку! — распорядился Пашков.
Друзья, сорвавшись с места, кинулись на третий этаж в библиотеку. По счастью, она оказалась открыта.
— Нам одного Лермонтова и одного Пушкина! — проорал прямо от двери Женька.
— Тише, мальчик, — нахмурилась пожилая библиотекарша. — Вам, наверное, нужно «Героя нашего времени» и «Капитанскую дочку»?
— Ни фига! — выпалил Женька. — Наройте нам стихов! И побольше!
— Ну и лексикончик, — поморщилась библиотекарша.
— Скорее! — взмолился Темыч. — У нас Урок.
— Заранее нужно заботиться, если хочешь хорошо учиться, — не удержалась от нравоучения библиотекарша.
— Если вы прямо сейчас ему Пушкина с Лермонтовым не дадите, он двойку схватит, — сказал Пашков.
Библиотекарша вошла в положение Темыча, и вскоре он стал счастливым обладателем двух точно таких же фолиантов, как притащил из дома.
Друзья побежали назад. Женька вызвался быть суфлером. Он сказал, что у него «громкий шепот», что для такого случая очень подходит.
— Самое главное, — за полторы минуты до звонка давал последние напутствия друзьям Лешка, — ты, Женька, шепчи так, чтобы Роман не услышал.
— Как же он может не услышать? — не понимал Женька.
— От Романа рукой закроешься, а шепот направишь в сторону Темыча, — растолковал ему Лешка.
— А ты зачем, в таком случае? — удивились остальные.
— Чтобы Темычу было понятней, — с чувством большого внутреннего превосходства проговорил Лешка. — Если он не расслышит, то увидит.
Тут раздался звонок.
— Пошли, — поторопил Олег. — Не будем лишний раз злить Романа опозданием.
Они вбежали в класс и спешно расселись по партам. И почти тут же в дверях возник высокий и толстый пожилой учитель Роман Иванович. В две тысячи первой он преподавал с незапамятных времен. И успел привить многим поколениям выпускников этой школы стойкую неприязнь к литературным произведениям, которые входили в программу. Даже у Андрея Станиславовича однажды случайно вырвалось: «Роман вообще-то мужик неплохой, но кого хотите изведет своим занудством». Правда, классный руководитель девятого «В» немедленно спохватился и сказал, что шутит, однако подопечные ему не поверили.
К этому стоит еще добавить, что начинал славную педагогическую деятельность Роман Иванович в Суворовском училище. С той далекой поры он стал стойким приверженцем «железной дисциплины», которую неизменно пытался внедрить на своих уроках. Вот почему схватить у Романа двойку считалось подлинным бедствием. Учитель не успокаивался, пока ученик не сдаст именно ту тему, на которой потерпел неудачу.
Больше всех от этого страдал Темыч. При всей начитанности, он очень плохо запоминал стихи. И почти каждое стихотворение, которое Роман задавал выучить наизусть, выливалось для несчастного Темыча в мучительную полосу пересдач. Как раз перед весенними каникулами он едва справился с отрывками из «Евгения Онегина». Поставив, наконец, Теме четверку, Роман Иванович заявил, что считает своим долгом «способствовать развитию у Мартынова навыков запоминания великой русской поэзии». Темыч в глубине души полагал, что никакой необходимости в подобном развитии нет. Однако спорить с Романом не решился. А потому получил от того на каникулы задание выучить пять стихотворений Пушкина и столько же Лермонтова.
— Уверен, Мартынов, ты справишься, — ободрил его под конец старый учитель. — Не совсем же ты безнадежный.
И вот каникулы кончились. Настал час расплаты. Роман Иванович бодрой походкой прошествовал к доске.
— Ну, — оглядел он класс. — Отдохнули. Теперь пора и за дело приняться.
Темыч спрятался за широкую Женькину спину. «Хоть бы Роман про меня забыл», — пронеслось в голове у несчастного. Однако надежды у Темыча было мало. В свои преклонные годы Роман Иванович умудрился сохранить светлую голову и блестящую память.
— Так, так, — прогудел он густым басом. — Полагаю, урок мы начнем с того, что попросим отчитаться Мартынова. Он, видите ли, по моей большой просьбе, нам к сегодняшнему дню подготовил сюрприз.
— Какой сюрприз? — крикнул с места Марат Ахметов.
— Встать! — гаркнул Роман Иванович. Марат послушно поднялся на ноги.
— Ты что, не знаешь, Ахметов, что выкрикивать с места во время урока не полагается?
— Разве, Роман Иванович? — тут же встряла Моя Длина, которая никогда не возражала против того, чтобы сорвать очередной урок литературы.
— И ты встань! — велел ей Роман Иванович.
«Может, он все-таки про меня забудет?» — вновь затеплилась надежда в душе у Темыча.
Роман Иванович, похоже, действительно переключился на Ахметова и Школьникову. Лысина его, обрамленная седыми вьющимися волосами, покраснела. Однако, вопреки чаяниям Темыча, вступать в длительную дискуссию учитель с нарушителями спокойствия не стал.
— Сядьте, — коротко распорядился он. — И ведите себя как следует. А Мартынова, — повернулся он к Теме, — попросим пройти к доске.
— Попух наш Темыч! — закричал Ахметов.
Но Роман Иванович на сей раз даже ухом не повел.
— Так, Мартынов, — смерил он пытливым взглядом приковылявшего на негнущихся ногах к доске Темыча. — С чего ты хотел бы начать?
Темыч едва не ответил, что ему вообще не хочется начинать. Ибо еще на пути от парты к доске он понял, что все выученные стихотворения напрочь улетучились из памяти.
— Ну, Мартынов? — вновь обратился к нему учитель. — Неужели не выучил?
— Я учил, — твердо ответил Тема.
— Тогда говори, с чего начнешь.
— С чего хотите, — заявил от отчаяния Темыч.
— Я бы хотел услышать от тебя знаменитого «Беглеца», — выспренне произнес учитель.
— «Беглеца» так «Беглеца», — ничего не оставалось, как согласиться Темычу.
Набрав побольше воздуха в легкие, он жалобно посмотрел сначала на Женьку, затем на Пашкова. Те принялись бурно искать по закладкам «Беглеца». Причем оба подсказчика искали это стихотворение одновременно и у Лермонтова, и у Пушкина. Женька при этом мысленно проклинал «подлого Романа», который, «будь он добрее», мог бы по крайней мере назвать вместе с заглавием и автора! Наконец, текст «Беглеца» отыскался. Женька, прикрывшись рукой от учителя, воодушевленно шепнул:
Гарун бежал быстрее лани.
До Темыча донеслось следующее: «Горбун бежал быстрее Вани». «Какой горбун?» — в ужасе подумал мальчик и в панике поглядел на Пашкова. Тот, скорчив зверскую рожу, почему-то пожал плечами, затем изобразил руками, будто бы у него растет нос, потом сделал вид, что куда-то торопится, и, наконец, обрисовал ладонью в воздухе нечто вроде горба.
Темыч принялся лихорадочно совмещать в мозгу видео- и аудио ряды. Все вроде бы совпадало. У Женьки «бежал» и у Пашкова кто-то бежит. Горбун тоже и там и там. Темыч, конечно, никакого горбуна у Лермонтова что-то не запомнил. «Но, видимо, он все же в стихотворении был», — подумалось мальчику. Открытым оставался вопрос с Ваней и длинным носом, наличие которого у неясного пока Вани продолжал многократно подчеркивать Пашков.
— Да не волнуйся ты так, Мартынов! — подбодрил учитель. — Начинай!
Темыч перевел взгляд на Романа Ивановича, и в его голове мигом всплыла первая строчка другого стихотворения Лермонтова: «Собранье зол его стихия». Он даже уже открыл рот, чтобы эту строчку с выражением продекламировать. Но, словно бы вопреки своей воле, произнес:
Горбун бежал быстрее Вани!
В классе повисла тишина. Часть девятого «В» просто решила, что именно так «Беглец» и начинается. Они ждали продолжения и удивлялись, почему Темыч медлит со следующей строкой. Остальные в ужасе разинули рты. Пашков сперва схватился за голову, затем покрутил пальцем возле виска, после чего вновь показал Темычу длинный нос и большой горб.
Роман Иванович, похоже, на некоторое время утратил дар речи. Лишь меняющийся Цвет лица свидетельствовал, что внутри старого учителя проистекают какие-то бурные процессы. Лицо да лысина литератора сперва покраснели, затем приобрели угрожающий лиловый оттенок. Наконец, плотно сомкнутые губы Романа. Ивановича разжались, и он произнес всего два слова: — А дальше?
Темыч к этому времени впал в окончательный ступор. Сил у него хватило лишь на то чтобы перевести отчаянный взгляд с Романа Ивановича на Женьку. Однако от долговязого друга пользы сейчас было немного. Женька, уткнувшись в однотомник Лермонтова сотрясался от беззвучного хохота. Теперь оставалась надежда лишь на Пашкова. Тот не подкачал. Оскалив верхние зубы, Лешка скосил глаза к переносице, затем изобразил руками длинные уши и под конец этими же руками начал размахивать как крыльями.
«Напоминает курицу на насесте, — лихорадочно суммировал информацию Темыч. — Только при чем тут зубы? Ага! Понял. Это мутант».
— Дальше, — чуть громче прежнего проговорил Роман Иванович.
— Роман Иванович, я сейчас вспомню, — пылко пообещал Тема. — Там что-то с мутантом связано.
— Какой мутант? Какой Ваня? — грянул Роман Иванович.
— Ну, такой. С длинным носом, — вяло откликнулся Тема.
В классе уже начиналась истерика. Теперь даже Марату Ахметову сделалось ясно, что Темыч читал не «Беглеца» Лермонтова. Хохот учеников перекрывал вопли, наконец окончательно вышедшего из себя Романа Ивановича. Отчетливо слышал учителя один лишь Тема. Впрочем, тот именно к нему и обращался. Заявив, что за долгую педагогическую практику его до такой степени не оскорблял еще ни один ученик, литератор поставил Теме в журнал единицу, добавив, что клятвенно обещает вывести ему единицу в году, если на следующей же неделе не будут сданы все десять стихотворений.
Темыч с минуту молча глядел на разгневанного учителя. Затем у него словно бы что-то щелкнуло в голове, и он, к немалому своему удивлению, вдруг без запинки продекламировал:
Гарун бежал быстрее лани,
Быстрей, чем заяц от орла.
Бежал он в страхе с поля брани,
Где кровь черкасская текла…
— Прекратить! — рявкнул басом Роман Иванович. — Я думал, Мартынов, ты просто не выучил, а теперь выясняется, что ты издеваешься над великой русской поэзией!
— Я не издеваюсь, — пытался оправдаться Темыч.