Шура вспомнил, как Лёня спас его, и ласково согласился:
— Ну, ладно, Лёня. Пойдём дальше.
Но тут и Лёня совершенно неожиданно сдался. Мягкий и уступчивый по натуре, он не мог устоять перед ласковой Шуриной покорностью. Он всегда великодушно уступал, когда ему уступали.
— Ну, уж ладно, Шурик, ищи свое золото, а я пойду ягод поищу, есть хочу до смерти.
— Вот это правильно! — обрадовался Шура.
Они положили сумки на большой камень. Усталый козлёнок лег в тени этого камня, а ребята разошлись в разные стороны. Лёня полез вверх по склону, а Шура, опираясь на лопату, пошёл вдоль ручья, глядя под ноги. Осмотрев внимательно песок, он принялся рыть. Вырыл яму в полметра. Взобравшись на склон, содрал кору с березы и сделал ковш для промывки песка. Настоящий ковш он потерял во время бегства от медведя.
Через несколько минут Шура, набрав песку из ямы, промывал его в ручье. Долго кружил он и вертел посудину из бересты, пока в ней не осталось со столовую ложку черного порошка — шлиха. Шура стал его рассматривать. Порошок состоял из черных крупинок, кое-где попадались мелкие гальки рудного кварца, желтого и изъеденного.
«Черный порошок — это магнитный железняк, — сообразил Шура. — Правильно! Раз есть магнитный железняк и рудный кварц, значит, ниже должно быть золото!». Прихрамывая, он побежал к яме и принялся копать с новой энергией. Он не слышал даже, как звал его Лёня, притащивший целое беремя черники, нарванной с травой. Лёня с жадностью стал поедать чернику, потом накормил козлёнка и пошел к Шуре. Шура выкопал яму глубиной уже более метра.
— Вот посмотришь, Лёнечка, сейчас золото будет, — не утерпел Шура, чтобы не похвастаться. Он набрал в ковш песку и захромал к ручью. Лёня с любопытством последовал за ним. Когда в ковше осталось не более горсти шлиха, Шура увидел все тот же магнетит. В нем сверкали ярко-красные зерна.
— Это что, золото? — широко раскрыв глаза, спросил Лёня.
— Нет, это кристаллы граната, — уныло сказал Шура.
— А золото где?
— Не знаю, нету, — совсем печально ответил Шура. Лёня засмеялся, показывая щербину.
— У тебя, Шурик, плохое чутьё!
Но тут ему стало жаль товарища, и он уже другим тоном добавил:
— Ну, ладно, Шурик, мы и так много нашли. Идем лучше, поищем, где переночевать, а то солнце садится.
Шура взял лопату и печально поплёлся за товарищем. Сразу сильно заболели ноги и захотелось есть. Нет, после такой муки он не может возвратиться домой, не найдя золота! Он должен найти золото и найдет его. Чутьё у него хорошее, он знает, что золото именно здесь, в этой долине, только прячется от него. Шура остановился и долго смотрел назад, и ему казалось, что он видит, как блестит что-то в песке.
Пещеру ребята себе не нашли, зато в одном месте камни были так нагромождены, что образовали узкий коридор. Только сверху он прикрыт не был.
— Ничего, крышу мы сделаем, — сказал Шура. — Видишь, над нашим будущим домом висит каменная глыба. Она может оборваться и придавить нас. Чтобы этого не случилось, мы её столкнем. Она упадет на наш домик и образует крышу.
Измученному Лёне такая задача показалась непосильной и он возразил:
— Но ведь она может скатиться ниже и крыши у нас опять не будет.
— Попробуем, — коротко сказал Шура.
Они поднялись вверх по склону и стали толкать каменную глыбу, нависшую над их будущим жилищем. И глыба в самом деле скатилась и легла на стены коридорчика, образовав крышу.
— Теперь неси сюда сумки и Аметиста, а я пойду собирать сушняк. Сегодня будет холодная ночь, — сказал Шура, посмотрев на небо.
— Что, тебе сорока на хвосте принесла такое известие? — почему-то с раздражением сказал Лёня. Раздражение моментально передалось Шуре, и он с презрением ответил:
— Если не понимаешь ничего, так молчи.
Голод, усталость и неудачи делали ребят сварливыми.
Утром, когда ещё сильно чувствовалась ночная прохлада, ребята уже сидели на песке и завтракали: ели чернику и противную несолёную рыбу.
— Уй-юй-юй! Какая гадость! — жалобно сказал Лёня, откусывая кусочек рыбы. — Даже тошнит.
Он опять вспомнил ватрушки с творогом. Потекла тягучая, противная слюна, и он выплюнул разжеванную рыбу.
— Когда придем домой, скажу бабушке, чтобы она ватрушек с творогом состряпала и сразу съем штук десять. Нет, двадцать! И целую крынку молока выпью! — с жаром сказал Лёня, и у него жадно заблестели глаза. У Шуры тоже потекла слюна, он плюнул на песок и сердито сказал:
— Сто съешь! Развез: «молоко, ватрушки»… Все кишки вывернул.
Лёня обиженно замолчал, обрывая с черничника ягоды, а Шура добавил:
— Хотя бы картошки вареной с хлебом и с солью поесть. Кажется, целый чугун сел бы.
— Пойдешь искать? — мрачно спросил он через некоторое время.
— Пойду, — пискнул Лёня, — Аметиста с собой возьмём?
— Возьмём, что ему здесь делать, — ответил Шура и медленно пошел по горячему уже песку. Аметист поплёлся за ребятами, как собачонка. Сегодня Шура уже начал сомневаться, что они на найдут золото, но уходить ни с чем все-таки не хотелось. «Хоть с голоду пропаду, а найду», — зло и упрямо думал он.
У Лёни кружилась голова. Ноги не хотели идти, веки опускались сами собой.
«Наверное от плохой еды», — вяло подумал Лёня.
Сказал, улыбаясь невесело, как сонный:
— Шурик, теперь уж, наверное, в огороде огурцы выросли.
У Шуры неприятно сжалось сердце. Ему захотелось сказать Лёне что-нибудь ласковое, ободряющее, но он ничего не мог придумать и долго шел молча, сосредоточенно глядя под ноги.
— Лёня, когда приедем домой в Сосновку, хочешь, я отдам тебе тот пенал, который мне подарила Лида? — наконец спросил он.
Шура знал, что его пенал Лёне нравится и думал, что Лёня такому подарку обрадуется.
— Пенал? Хочу, — вяло протянул Лёня после долгого молчания. Но Шура видел, что Лёня сейчас думает совсем не о пенале. Тогда он решил испытать ещё одно средство.
— Если мы найдём золото, то нас велосипедами премируют, мы для своей страны принесем большую пользу, — внушительно сказал он.
Но Лёня шёл сзади, устало опустив голову, и молчал, будто ничего не слышал. Шуре стало немного страшно. «Может быть вернуться? — опять спросил он себя. — Но ведь здесь золото!» Он остановился и посмотрел на жалкую изнуренную фигурку Лёни.
— Лёня, вернись, пожалуйста, и отдохни. Я один пойду искать, — тихо попросил он.
Лёня выслушал его безучастно.
— Ну, ладно, — так же безучастно согласился он и побрел обратно, с трудом передвигая ноги. Аметист пошел за ним. Шура окинул взглядом горы, долину и зашагал вперед.
Он остановился в том месте, где русло высохшей реки заворачивало вправо. У него появилась такая мысль: здесь, на повороте у правого берега, течение воды было медленным, значит, здесь должны были оседать все тяжелые частицы минералов, а следовательно, и частицы золота, как самого тяжелого металла. Шура стал копать песок. Вырыл яму глубиной около метра, набрал в ковш песку и пошел к ручью промывать. Промывал как-то механически, ни о чем не думая, а когда поднес ковш к глазам, на секунду зажмурился: в черном порошке магнитного железняка блеснули чешуйки золота.
— Есть! Есть! — задыхаясь от волнения, прошептал он и хотел закричать Лёне, бежать к нему, но раздумал.
ЛЕНЯ приподнял странно пустую, словно выдолбленная тыква, голову. Аметист копался в куче увядшего черничника. Изо рта у него свисала травинка — это первое, что увидел Лёня. Он повёл глазами: от гор через долину протянулись длинные вечерние тени. Они напомнили Лёне что-то очень знакомое. Да, конечно: в это время суток дома, в Сосновке, так же тянутся через пыльную улицу длинные тени тополей. Стадо идёт домой. За селом гудит трактор. На площади ребятишки играют в городки, в футбол. У клуба поёт громкоговоритель, играет музыка. Как хорошо!
Он опустил голову на песок и закрыл глаза. Не хотелось двигаться, не хотелось ни о чём думать. Легкие туманные воспоминания проплывали, как в полусне. Над самым ухом слышался хруст травы на зубах козлёнка.
«Уже вечер, а Шуры нет», — равнодушно подумал Лёня и задремал.
Разбудили его какие-то звуки. Долина уже вся погрузилась в тень, только вершины гор освещались солнцем. Низко над землёй, тонко посвистывая крыльями, летели большие рыжие птицы с белой головой и с белыми пятнами на крыльях.
«Утки-варнавки. Должно быть, на ночлег», — подумал Лёня. Дрожащими от слабости руками он взял лук, стрелу и натянул тетиву. Но птицы уже улетели, Лёня уронил лук и опустился на песок. Закружилась голова, к горлу подступила мучительная тошнота. Опять вспомнил Шуру. Стало ясно, что Шуры уже нет в живых. Дважды одно и то же не повторяется: один раз он спас Шуру, а теперь и ему, и Шуре — гибель.
Лёней овладела гнетущая тоска. Он закрыл глаза и прижался щекой к прохладному песку.
— Кончено. Только бы скорей.
Не было страха перед смертью, жалости к себе, желания жить. Было пусто и тоскливо.
Опять тонко засвистели над головой крылья. Несколько уток-варнавок летели на север.
— Надо убить, — подумал как будто не Лёня, а кто-то другой. И этот другой поднял его тело. Лёня нащупал камень и, не целясь, бросил в птиц. Утки с шумом взлетели кверху, а одна из них перевернулась в воздухе и глухо шлепнулась на песок.
Лёня подполз к птице и взял её. Она была теплая и тяжелая, из клюва у неё выступила капелька крови.
«В голову попал», — сообразил Лёня.
Внутри проснулся свирепый голодный зверь, он рвал кишки, царапался, требовал пищи. Опять подступила тошнота и закружилась голова. Лёня дрожащими непослушными пальцами стал обрывать перья. Потом, спотыкаясь, собрал сушняку, надрал берёзовой коры. На пасеке запылал костёр. Лёня нетерпеливо подгребал угли и жарил убитую утку. Однако, поел совсем мало: начинался жар и озноб одновременно.
Костёр погас. Лёня уполз в пещеру, как они называли по привычке своё новое жилище, и уснул тяжелым сном.
Ночью он проснулся, дрожа от страха и обливаясь холодным потом, и сам не мог понять, что его так испугало. Он не открыл глаз, не шевельнулся, а затаил дыхание, стараясь сдержать пытавшееся выскочить из груди сердце.
Так он лежал несколько минут. И вот «оно», — это страшное, что разбудило его, — мягко, осторожно коснулось его ноги ниже колена и быстро бесшумно отдернуло руку или лапу. Лёня чуть не лишился сознания.