^{Его напарник, лысый, обрюзгший мужчина средних лет, исподлобья оглядывая ели и кедры, шел сгорбившись.Когда ему под ноги, тоже обутые в кирзовые сапоги, попадали тоненькие деревца, он не задумываясь вминал их в жирную почву. Таким способом он утверждал свою власть над тайгой и отчасти пытался ей отомстить.Не одну пару сапог истоптал он по таежным тропам, а чувствовал себя здесь тем не менее всегда чужим и лишним. Не давалась ему тайга, не признавала своим.Петру Маслову не по душе открытая натура Степана. «Притворяется. Все притворяются, и этот притворяется»,— хмыкал он, когда Степан начинал горячо восторгаться красотой сибирского леса или подолгу наблюдал за какой-нибудь пичужкой, чем выводил Петра из себя. «Нет. С таким непременно влипнешь в неприятную историю».Петр привык вести себя в лесу тихо, мирно. Если увидит человека, то постарается за версту его обойти, чтобы на глаза лишнему свидетелю не попасться. Зачем, спрашивается, ненужная встреча? К чему? В лес не душу лечить ходят, а за мясом и пушниной... Каждый живет как умеет. Умные, вроде Степана, цветочки нюхают, а те, что не способны понять прекрасное, мясо круглый год жуют да пухлые животы поглаживают... Каждому свое.— Петро,— раздался громкий голос Степана.— Иди погляди, какой я муравейник нашел. Чуть поменьше Ключевской сопки. Иди. Не пожалеешь.—Да чтоб тебе провалиться,— негромко выругался Петр и не подумал пойти на голос Степана.— Надоело. Баста. Весь день кормит нравоучениями... Этика... Эстетика... Гуманность... Понабрался всяких заграничных слов и мелет без передышки… Учитель... Под носом бы у себя лучше вытер. По зайцу не выстрелил. В двух шагах заяц поднялся. Рано, говорит, вот в ноябре настреляемся. А то не знает, что до ноября их всех перехлопают. Упаси боже,— Петр посмотрел на верхушки деревьев, словно надеялся увидеть на ветвях самого бога,— если я еще раз пойду на охоту со Степаном. Это же первая сволочь. Сегодня прикидывается другом, а завтра за руку схватит. И поведет куда надо. Не задумываясь, поведет. Ишь, озирается как. Опять что-то увидел... Любуется... Ну и пусть любуется,— Петр ухмыльнулся. А все-таки он провел Степана...Они шли вдоль озера Тайгал, Степан шел у кромки воды, высматривая уток. Из камышей изредка поднимались утки, но тянули сразу на озеро. Стрелять по таким бесполезно. Если и подстрелишь—все равно не достанешь.Метрах в ста от берега шел Петр, досадуя, что связался с этим придурком. Уже дважды поднимались козы, а он все не решался нажать на спуск. Но когда неожиданно прямо на него выскочила молоденькая козочка, он не выдержал, поймал упругое тело на мушку и выстрелил.Петр продолжал идти вперед как ни в чем не бывало, заприметив, однако, сломленный дубок, под которым, истекая кровью, осталась лежать издыхающая коза.На вопрос подошедшего вскоре напарника: «По кому стрелял?» Петр не задумываясь ответил:—Косач поднялся. Промазал.Теперь ему хотелось только одного: избавиться от слишком совестливого партнера. «И дернул же нечистый связаться с ним,— досадовал Петр,—Думал, мужик просто трепется. А оказывается, нет. По глазам видно».Изнывая от собственного бессилия, Петр с ненавистью смотрел в открытое лицо напарника.Степан не замечал откровенно враждебных взглядов и только, когда Петр шел очень медленно возбужденно кричал.—«Не отставай»,— передразнивал его Петр, которого так и подмывало развернуться на сто восемьдесят градусов, послать к чертовой матери Степана и поспешить к добыче.Люди пробирались девственным лесом. Шли тихо, как положено ходить на охоте, ожидая в любой момент встречи с лесным зверем. Впереди открылась узкая лощинка,заросшая высокой сухой травой, убегавшая к мари изогнутым клином. Странный шум, донесшийся с той стороны лощинки, основательно заваленной буреломом, привлек их внимание.Среди бурелома и зарослей дикой малины явно ощущалось какое-то движение.Охотники спрятались за крупным кедром, взяли на изготовку ружья и до боли в глазах стали всматриваться в мелькающих между деревьями зверей.—Волки,— прошептал Петр, прижимая к плечу приклад.Тем временем живая ленточка из разномастных зверей побежала по тропинке, протоптанной по дну лощины копытами лосей. Они бежали в тридцати шагах от притаившихся людей.—Тьфу ты,— сплюнул Степан. — Это же самые настоящие собаки. —Тише, Степа,— затравленно оглядываясь по сторонам, зашептал Петр.— Они хуже волков. Ты не смотри в их сторону. Они нас не трогают, и мы их не тронем.—Прекрати пускать слюни,—сквозь зубы прошипел Степан.— Заряжай картечью и пали по счету три. Понял?—Понял.Они подняли двуствольные ружья, уставившиеся черными пустыми зрачками на ничего не подозревающих псов, готовые послать им навстречу смертоносную картечь.—Стой,— Петр мелко дрожащей ладонью прижал к земле стволы соседа.—Семь. Восемь. Одиннадцать,— считал он.—Господи, да сколько же их?Собаки продолжали следовать по лощинке мимо ошеломленных людей. Они бежали без единого звука и лишнего движения, подчиненные какой-то сверхъестественной силе.Как зловещие тени, как призраки, промелькнули псы мимо опешивших охотников. Петру сделалось не хорошо. Он весь измучился от мысли, что его коза может достаться на обед какому-нибудь зверю, и вдруг еще напасть эти чертовы собаки...К горлу неожиданно подкатил ком тошноты. Петр поспешно отвернулся и опустился на корточки. Облегчившись, он поднял лицо.—Сколько их было?—спросил он, испуганно оглядываясь по сторонам. Теперь ему в каждом пне мерещились волки, собаки и разная лесная нечисть.—Восемнадцать,— убитым тоном ответил Степан, жалея, что не открыл пальбу.—А мы хотели стрелять. Ведь они бы нас разорвали.—Глупости. На нашей стороне большое преимущество— внезапность. Могли пол стаи перестрелять. А теперь— ищи ветра в поле,— Степан безнадежно махнул рукой.— А красивы, черти. Красивы. Особенно рыжий, что бежал первым. Прямо великан собачий. Такого и убивать жалко. А поступь какая! Поступь! Ты обратил внимание?—Обратил,— поспешно согласился Петр.—«Обратил»,— передразнил его Степан.— Ты так расчувствовался, что от одного твоего вида у меня мурашки по коже забегали.—Сам не понимаю,— виновато заговорил Петр.— Впервые со мной такое. Я тебе, может, не рассказывал, что меня в детстве бродячие собаки чуть насмерть не загрызли. Спасибо одному прохожему — отбил. Ты уж извини. Сам не соображу, как все получилось. В голове вдруг почему- то все перемешалось. Словно наяву увидел, будто лежу я на снегу, а рядом здоровенный кобель стоит, на горло мое смотрит — давить или не давить.—Да,— сочувственно кивнул Степан.— Детская память— она цепкая. Врежется, так на всю жизнь.—Вот, вот,— подтвердил Петр, продолжая думать об ускользающих от него двадцати килограммах мяса. «Как же взять их, если поблизости бродячие собаки? Загрызут, проклятые»,— он тяжело вздохнул. — Слушай,—предложил Степан.— У нас же бинокль есть. А что если мы поднимемся на эту горушку? Может, с нее псов увидим. Мне интересно узнать, кого они преследовали.—Давай,— радостно согласился Петр, беспокоившийся за судьбу подстреленной козы.С небольшой горушки открывался прекрасный вид на озеро, в свете солнца казавшееся голубым. Издали озеро выглядело пустынным и безжизненным.—Если псы не изменили направление, они непременно должны выскочить на марь,—высказал предположение Степан и с досадой посмотрел на малорослые сосенки с негустыми кронами, пустившие корни в каменистой почве. Сосны росли именно с той стороны, где сквозь редкий частокол ветвей проглядывала интересовавшая их долина.Не долго думая Степан повесил на грудь бинокль и полез на крайнюю сосну. Устроившись поудобнее, он принялся осматривать местность. На желтой мари -отчетливо вырисовывались редкие островки чахлых кустарников, одинокие деревца...Степан водил биноклем уже добрых пять минут, но ничего существенного не заметил. Отчаявшись увидеть собак, он поднялся выше и стал разглядывать озеро. Плотные ряды камышей плавно покачивались, наползая на синеватую гладь воды. Кое-где чернели табунки уток.Ему понравилось разглядывать озеро, и чем дольше он смотрел на нега с высоты, тем больше восторгался, не выражая сокровенные чувства вслух.Он полюбил озеро за первозданность, дикость и суровую простоту. Не оскверненное следами цивилизации — консервными банками, бутылочным стеклом, обрывками газет,— оно смотрело на мир добросердечными глазами косуленка, и потому казалось совершенно радостным и счастливым.Сам того не ведая, что его радостное дыхание ощущается всюду, откуда он слышен и откуда виден, Тайгал невольно вливал силы во все живое, обитавшее на его. берегах. Степан тоже испытал его магическое влияние.—Ну, что там?— с дрожью в голосе нетерпеливо спросил Петр, заметив, что напарник разглядывает Тайгал и совсем перестал интересоваться бродячими псами.Да пока ничего,— ответил Степан и, сразу погрустнев, перевел взгляд на безжизненную марь. Побежали перед глазами высокие осенние травы, искривленные одинокие березки в выцветших желтых платьицах, яркая зелень осок, окруживших невидимый с горы ручей, мелькнула рощица орешника, и вдруг он увидел заставившую его содрогнуться жуткую картину... Без всякого сомнения, это были те самые псы, поразившие людей беспощадной, твердой поступью каких-то двадцать минут назад.Теперь они, подобно языкам степного пожара, стлались над землей в стремительном беге за двумя косулями: матерью и детенышем.—Вижу!— возбужденно закричал Степан.— Вижу. Что делают, гады! Что делают! Живодеры.—Да в чем дело?—нетерпеливо спросил напарник.— Кто живодеры?Они самые... Собачки... Мы их пожалели, а они вот косуль не пожалели. Да,— раздался печальный вздох. — Крышка теперь козочкам. Не вырваться. Прижали к самому озеру.Что произошло дальше, он не разглядел. Кусты и редкие малорослые деревья скрыли от его глаз финал погони, но для него и так было все ясно: косулям уйти не удалось.—Проклятые,— ругался Степан, слезая с дерева.— Что вытворяют? Ты что же, раньше никогда их не видел, Или они появились здесь совсем недавно? Чего молчишь? Сам же хвастался, что знаешь Тайгал, как свои пять пальцев.—Знаю,— утвердительно пробурчал Петр.—А вот собак не видел. Хоть убей, не видел. Следов много попадалось, особенно возле пещер, но я почему-то думал, что это волчьи, и, откровенно говоря, на храбрость себя, не испытывал, старался обходить пещеры стороной. Что я могу еще сказать?—Петр с раздражением выпалил в воздух.Они сели на вросший в Землю плоский камень, по краям припудренный серым лишайником. Степан подумал о неисчислимых бедах, причиняемых тайге бродячими псами. И вдруг предложил Петру пойти и разведать пещеры несмотря ни на что. Петр категорически отказался, про себя чертыхнулся и решил поскорее возвращаться домой, подальше от чересчур совестливого напарника и от этих «Лесных пиратов двадцатого века».}ВРАГ^{Шайтан отлично знал свои обязанности. Ему, как вожаку стаи первому надлежало выяснить, кто и зачем появился на Тайгале.Высоко подняв голову, Шайтан грозно зарычал, поднял хвост и помчался к каменистой горке. Пробежав по мари сотню метров, он понял свою оплошность и круто свернул влево, где вплотную к озеру подходил лес. Теперь он был незаметен....Шайтан услышал человека. Твердые упругие шаги, как размеренные удары озерных волн, разрушали лесную тишину, внося в ее первозданность хаос и тревогу. В шагах чувствовалась непонятная решимость и скрытая сила.Шайтану чаще встречались люди с потаенной лисьей походкой, когда даже треск сухих сучьев казался приглушенным, словно сучки заранее обкладывали мхом.Этого человека не интересовала тишина, он принципиально разрушал ее, производя вокруг себя адский шум. Казалось, будто не он, а огромной силы порыв ветра залетел в тайгу, спустился на поляну и побежал по кустам и травам только ему видимой тропой. Потом Шайтан увидел его широкую спину с коричневым рюкзаком, на плече висело ружье. Человек шел напролом, не выбирая дороги. Можно было подумать, что за ним гонятся, но в таком случае он непременно бы оглядывался.Несомненно что-то другое руководило его стремительной поступью. Одержимый одному ему известной целью, не озираясь по сторонам, не замечая шумно взлетавших сереньких рябчиков, он упорно шел к озеру Тайгал.От ладной, подтянутой фигуры ощутимо исходила легкая волна недовольства собой и гордость. Так могут ходить уверенные в себе люди, кто привык смотреть другому прямо в глаза. Такие люди обычно доброжелательны к бродячим псам. Они выше того, чтобы исподтишка запустить камень в зазевавшуюся собаку. Но когда сила подымается на силу, они становятся беспощадными.Шайтан бессознательно догадывался, что между ними началась незримая война. Война за безраздельное господство над тайгой с одной стороны и за право жизни на земле с другой.Вожак слышит надвигающуюся грозу. Она всегда там, где появляются эти люди.Незаметно Шайтаном овладели тоска и тревога. На Тайгале появился сознающий свою силу настоящий хозяин. Он не захочет делиться властью с бродячими псами. Они для него вне закона.Рыжей лохматой тенью, перебегая от дерева к дереву, прячась за толстыми стволами, крался за охотником пес. Продолжая оставаться верным врожденной осторожности, в открытых местах он полз на животе.}