Тут он как-то подошел к Лавренковой, заговорил и уже собрался пригласить куда-нибудь, но вдруг Маринка ляпнула что-то типа «А мы с Катей…». И оба смутились, и у обоих возникли правильные благородные мысли:
«Нехорошо, не успев расстаться с одной, сразу бежать к другой. И не просто другой, а ее лучшей подруге. А Катя, между прочим, не хотела расставаться и не заслуживает того, чтобы ее обижали».
«Нехорошо бросаться на бывшего парня одноклассницы, когда он только-только освободился, если считаешь эту одноклассницу лучшей подругой».
Правила легче соблюдать, когда не видишься. Но если раньше они почти не пересекались вне школы, то тут, как назло, одна за другой посыпались случайные встречи всех трех сторон: Антона, Марины и Кати. Да еще этот в нагрузку, лавренковский приятель Кирилл.
Раньше Мажарин считал, что Кирилл – Маринкин брат. Оказалось, нет, не брат. Но и не парень. Друг детства, типа любимого плюшевого медведя. Хитро пялится на мир глазками-бусинками. Что еще? Постоянно цапается с Катей. И, кажется, оба получают от этого удовольствие. А Антон чувствует себя неприкаянным, лишним, потому что Марина старается без крайней надобности не смотреть в его сторону. А Мажарину и самому не хочется наблюдать, как она сыплет словами, предназначенными исключительно для Кати и Кирилла. А уйти он не может – не получается.
Однажды он вызвался проводить Марину, когда Катя внезапно сбежала по неотложному делу. Марина не возразила. И как хорошо ему было просто молча идти рядом с ней, а потом мимолетно расстаться у подъезда.
– Пока!
– Пока!
И больше ничего.
А сегодня они опять встретились, и опять случайно. Антон даже немного растерялся, огляделся по сторонам, словно ожидал, что сейчас откуда-нибудь выскочит Катя Булатова или дружок Успенский. Но нет, никого. Даже странно.
– Привет! – сказал Антон. – А ты куда?
– Я? – Марина почему-то смутилась, но пояснила, чуть запинаясь: – Я в магазин… зоо… за наполнителем для кошек.
– А! – произнес Антон, чтобы хоть что-то сказать. – Это где?
– На Парковой. Там точно всегда есть. И подешевле, чем в других.
Очень романтичный разговор, и тема такая душевная. Что может быть возвышенней кошачьих наполнителей?
– Не знал, что на Парковой зоомагазин есть.
Марина подтвердила:
– Есть. Там еще ветлечебница очень хорошая.
– А у тебя дома кошка?
– Ну да, даже две. Точнее, кошка и кот.
Из слов медленно вывязывалось полотно разговора, которое раскатывалось под ногами в общую дорогу. И Марина не спешила выяснять у Антона: «А почему ты идешь рядом? Разве тебе тоже надо в зоомагазин?» А Антон вполне заинтересованно беседовал о кошках, хотя животных в доме не очень любил. Шерсть от них, грязь и все такое.
Между прочим, улица Парковая потому так и называется, что частично идет вдоль парка, не слишком, правда, большого и не слишком ухоженного.
Со стороны Парковой его начали обустраивать, но до этого края еще не дошли. И здесь парк больше походил на пустырь, кое-где густо заросший кустарником и небольшими деревцами, под которые всякие несознательные личности не стеснялись сваливать мусор.
Внешне не слишком привлекательное место, и Антон с удовольствием перешел бы на другую сторону улицы, вдоль которой тянулись фасады домов и узкие полоски газонов, осенью тоже не особо красивых, но все же поприятнее, чем замусоренный пустырь. Но Марина не обращала внимания на убогость окружающего пейзажа и даже свернула с асфальтовой дорожки на хорошо протоптанную земляную тропку, надеясь срезать угол и побыстрее выйти к нужному месту. Она и по сторонам не очень смотрела. Наверное, поэтому Антон увидел это первым.
В сумраке зарослей среди переплетения голых веток и пожухлых, но все еще бодро торчащих травяных стеблей сверкнули глаза.
Вовсе не страшно. Но от неожиданности Антону стало как-то жутковато… хотя понятно, что в городе не водятся волки и тем более всякие непонятные чудовища.
Как бы не так! Водятся.
Кусты зашевелились, и из них высунулось нечто. Антон мог бы решить, что это ожившая куча мусора или ком грязи, если бы не глаза.
– Мамочки! – выдохнула Марина и застыла на месте.
Испугалась, наверное. Ее можно понять.
– Не бойся. Идем дальше! – Мажарин потянул Марину за собой.
Лавренкова развернулась и посмотрела на Антона:
– Как идем? – В ее взгляде совершенно не было страха. Было недоумение, возмущение, сочувствие. – Разве можно ее тут бросить?
– Кого «ее»?
– Ее! – Маринка махнула рукой в сторону маленького мерзкого чудовища. – Бедная псинка. В таком состоянии… Что с ней случилось?
– Ты думаешь, это собака?
Антон внимательнее вгляделся в существо, но толком ничего не разобрал, только испытал еще большее отвращение и бессознательно попятился.
– А кто, по-твоему? – Маринин вопрос прозвучал слегка даже неприязненно.
– Не знаю, – честно признался Антон и против воли брезгливо поморщился.
Если и собака, то не настоящая, а вылепленная совсем маленьким ребенком или мастером, у которого руки не из того места растут. Из чего вылепленная? Из мусора, грязи и прочей гадости, о которой лучше не задумываться. Антон сглотнул.
– Почему она такая?
– Не знаю. Надо попробовать ее выманить и отнести в ветеринарку.
Лавренкова решительно шагнула к зарослям, но Антон ее остановил:
– Лучше не надо!
– Почему?
– Вдруг она больная? Заразная?
– И что? – Марина глянула недоуменно, а в голосе ее появилось еще больше неприязни, и вроде даже презрение: – Тем более надо отнести. Или пусть она мучается?
Отнести? Взять на руки эту непонятную дрянь, возможно, еще и опасную?
Антон опять сглотнул, напрягся, стараясь волевым усилием сдержать тошноту.
– Может, им позвонить, и они сами придут?
– Где я сейчас возьму их номер? – удивилась Марина. – Да и вряд ли они пойдут. В выходные всегда посетителей много.
Она все-таки подошла к кустам, присела на корточки, произнесла ласково:
– Ну, кто ты там? Иди сюда, бедненький! Иди, не бойся! Ну!
Существо доверчиво двинулось навстречу.
– Марин, не надо!
Лавренкова словно не слышала, никак не отреагировала, увлеченно уговаривала ужасное чудище, которое вылезло из кустов, открыв всю свою мерзость. Марина протянула руку, кажется, хотела погладить, но смысл-то – гладить мусорную кучу? А главное…
Антон не выдержал, отвернулся, с силой втянул в себя воздух. А Маринка сняла курточку, накрыла ею чудовище и обернулась к Мажарину.
– Ты поможешь? Она тяжелая. Не знаю, вдруг не удержу.
«А ты вон какой здоровый и сильный».
– Я… нет… я… – Антон старательно пялился в асфальт.
– Ты поможешь?
– Марин, я… пойми, ты… Если нельзя позвонить, давай тогда дойдем до ветеринарки, расскажем там, и пусть они сами идут…
Лавренкова не стала выслушивать его до конца.
– Знаешь, Мажарин! Лучше ты иди! Ты сам иди отсюда! – Каждое слово произносилось все четче и громче. – Понял? Обойдусь без тебя! Убирайся!
– Но, Марин! Ну послушай!
– Не буду я тебя слушать! Убирайся! И больше никогда… Слышишь? Больше никогда не подходи ко мне!
Наклонившись, Марина ухватила слабо шевелящийся сверток, с трудом приподняла его и снова зло пробормотала сквозь стиснутые зубы:
– Убирайся! Катись отсюда!
Она права. Самое лучшее, что сейчас может сделать Антон, это уйти. Иначе станет еще хуже.
Катя
– Катя! – окликнул кто-то со стороны.
Катя не сразу обратила внимание: имя не слишком редкое, и не факт, что зовут именно ее. Да и голос она не узнала… поначалу. Отреагировала только, когда кто-то приблизился почти вплотную. Повернулась, посмотрела.
Очень хотелось надеяться, что на лице и в глазах сохранилось выражение спокойствия и бесстрастности. Но это вряд ли. Скрыть удивление точно не удалось, и удача, если за ним не так заметны остальные чувства: замешательство, смущение и, возможно, даже испуг.
– По-моему, ты стала еще красивее.
Он всегда начинал разговор с чего-нибудь приятного: с комплимента или улыбки. Даже три года назад, когда был совсем юным и вроде бы, как принято считать, наивным. Он умел расположить к себе любого, особенно девчонок. И голос у него был для этого подходящий: бархатный и вкрадчивый. Окутывал туманом, лишал определенности и ясности мысли и поступки.
«Он», «у него» – никаких имен… Только так.
Имя Катя хорошо помнила, но произносить его не хотела ни вслух, ни про себя. Вообще ничего произносить не хотела.
Она собрала волю в кулак, сосредоточилась и изменила удивленное выражение на хмурое и недоуменное.
Теперь изумился и расстроился он:
– Ты что, меня не узнаешь?
Надо было ухватиться за эту идею, воскликнуть независимо и холодно: «Абсолютно тебя не помню. Ты кто такой?», но Катя слишком растерялась, поэтому ответила честно:
– Да нет, почему же?
Она бы хотела забыть навеки и действительно перестать узнавать, но пока не получалось. И ничего не ощутить при виде него тоже не получалось, хотя она так надеялась, что уже давно ничего не чувствует по отношению к нему.
Ведь целых три года прошло, целых три года! Кате казалось, что она повзрослела, стала сильнее и увереннее в себе.
Ну и куда вдруг подевалась вся ее уверенность? Стоило взглянуть в глаза цвета ясного неба да услышать бархатный голос, и Катя снова превратилась в ту давнюю девочку-семиклассницу, наивную дурочку. Нет, больше не влюбленную, но по-прежнему беззащитную и податливую.
Неужели один раз оказавшись слабее, так и будешь признавать чужое превосходство? Всегда. И хотя больше всего на свете хочется развернуться и уйти, будешь стоять и ждать: а что решит он, как распорядится?
Распорядится тобой!
– Как хорошо, что я встретил тебя! – С такой искренней радостью… – Ну что, пойдем?
– Куда? – Это вместо «нет!» или «вот еще!».
– Да никуда. Просто прогуляемся.
«Не хочу я с тобой гулять!» – это в мыслях.
А вслух почему-то получилось нерешительное, тихое:
– Ну-у, не знаю…
И тут очень вовремя раздался истошный кошачий вопль.
Тот, кого Катя называла только местоимениями, стал ошарашенно озираться, и она снисходительно улыбнулась. Пожалуй, даже усмехнулась. Потому что кот орал из кармана Катиного пальто. Точнее, не кот, а мобильник. Такой рингтон Катя поставила на звонок от Лавренковой: чередование короткой мелодии и громкого утробного «ма-а-у». Но музыку карман заглушил, а вот мяуканье прозвучало в полном объеме.
Катя вытащила телефон:
– Да?
– Кать! – виновато протянула Лавренкова. – Я дневник не могу найти. Что нам по алгебре задали?
Катя сразу представила вечно несобранную, неуклюжую Маринку. Ее дневник наверняка лежит где-то на видном месте, под самым лавренковским носом, но та его в упор не видит.
– Я сейчас на улице, – объяснила Катя. – Но уже домой иду. И как приду, сразу тебе перезвоню. Жди.
Она уверенно глянула в голубые глаза:
– Ну вот. Я тороплюсь.
А он…
Нет, хватит местоимений! Хватит придавать особое значение незначительным вещам, например имени. Самому обычному имени. Не слишком распространенному в наше время, может быть, но все равно вполне заурядному. А заодно и фамилии. Она уж точно незамысловатая.
Итак, легко и невозмутимо: Эдик Калинин.
Эдик не успел ответить, потому что Катя спешно развернулась и помчалась на выручку бестолковой Лавренковой. Вездесущей Лавренковой. Поразительной Лавренковой.
* * *С Эдиком Катя училась в одной школе с первого класса. Но мало ли в школе учеников? Всех поголовно знать невозможно. Вот и Катя о существовании Эдика не подозревала до седьмого класса. А потом произошло что-то невероятное. Катя даже не представляла, что так бывает.
Первого сентября все собирались перед школой на торжественную линейку. Катя, конечно, стояла вместе со своим седьмым «А», рядом с подругой Ирой.
Девчонки рассматривали одноклассников, сравнивая, как кто изменился за долгие летние каникулы. Мальчишки остались почти такие же, какие были в шестом, – мелкие и бестолковые. Только некоторые вытянулись и повзрослели немного, но не настолько, чтобы обращать на них особое внимание.
Вдруг Ирка толкнула Катю в бок и взволнованно зашептала:
– Кать, смотри, смотри! А вон Эдик идет.
– Какой еще Эдик? – равнодушно поинтересовалась Катя, не торопясь оглядываться.
Ирку потрясло отсутствие восторженного энтузиазма в ее голосе.
– Ну Эдик. Калинин. Из седьмого «В». Ты что, не знаешь?
– Нет, – честно ответила Катя, и тут ей стало любопытно.
Оказывается, в «В» есть какой-то особенный Эдик, о котором полагается знать всем без исключения нормальным девочкам.
– По нему уже Митина и Петухова сохнут, – округлив глаза, многозначительно поведала Ира. – И даже Зеленина из восьмого.
Да что ж это за Эдик такой?
Катя наконец обернулась. Эдик как раз проходил мимо – вроде бы обычный. Ростом с Катю, волосы темные, глаза голубые.
Катя успела определить цвет глаз, поскольку случайно встретилась с Эдиком взглядом. И не отводила. И он не отводил. Так и смотрели друг на друга, наверное, целых полминуты. А Ирка смотрела на них обоих. Пристально так.
– Ну и? – спросила Ира, когда Катя наконец вспомнила о ее существовании. Кроме любопытства в ее голосе прозвучала легкая нотка ревности.
Неужели и она сохла по Эдику?
Катя пожала плечами. Невозмутимо и бесстрастно.
Очень старалась, чтобы получилось именно невозмутимо и бесстрастно.
Ведь это ужасная глупость – влюбиться с первого взгляда в человека, о котором не знаешь ничего, кроме того, что по нему сохнет несколько девчонок, включая твою подругу.
Неужели Катя – очередная овца из общего стада? Все туда, и я туда. Кругом целый луг, а они, как дурочки, вцепились всем скопом в одну травинку.
Всю торжественную линейку Катя либо болтала с Ирой, либо старательно пялилась на выступающих, но ни за что не позволяла себе повернуть голову влево, в сторону седьмого «В». Правда, перед ним стоял еще седьмой «Б», а за такой толпой Катя в любом случае не разглядела бы Эдика.
Да и что это за имя такое – Эдик? Эдуард. Фу.
Зато глаза у него ясные и светлые, совсем как… как небо. Удивительные такие глаза.
Жаль, что все три урока сегодня у седьмого «А» в одном кабинете. А у «В» – в совсем другом. Даже на другом этаже и в другом крыле здания. Зато заканчиваются уроки у всех одновременно, и значит, можно случайно встретиться, выходя из школы.
Или совсем не надо встречаться! Что за глупости?
Митина, Петухова, Зеленина из восьмого, Ирка. Только Кати не хватает для комплекта. Но она и не собирается присоединяться к их компании усыхающих, увядающих, сумасшедших.
Да только все Катины праведные порывы и разумные мысли рассеивались, стоило только Эдику появиться в поле ее зрения. Хотелось смотреть на него, не отрываясь, без конца и надеяться, что сейчас он тоже посмотрит. И он смотрел. Глаза в глаза.
Так они украдкой играли в гляделки, и Катя упивалась их маленькой тайной. А потом, оставшись одна, негодовала: ну как можно придавать значение подобной ерунде?
Мало ли кто на кого смотрит просто потому, что нельзя же все время пялиться в потолок или в пол и совсем не смотреть на окружающих. И взглядами люди тоже часто встречаются – случайно и без всякого особого смысла. Так с чего Кате терять разум из-за какого-то Эдика и придумывать несуществующие истории про невероятно содержательные взгляды?
Глупо, глупо, глупо. Но справиться с собой не получалось.
Утром неслась в школу с единственной целью – встретить Эдика. Но во время урока не видишь никого, кроме учителя и своих одноклассников. А вот в перемену можно пройтись по школе в надежде наткнуться на седьмой «В» – ценность перемен возросла в сто раз.
Дома, чтобы скрасить безрадостное ожидание следующего учебного дня, Катя заходила «ВКонтакт» на Эдикову страничку. Хорошо, что в качестве аватарки у него стояла не дурацкая картинка, как у большинства, а настоящая фотография. Классная фотография – крупный план, и хорошо заметно, какого удивительно ясного цвета у Эдика глаза. А главное, на фото он улыбался. Такой открытой, милой улыбки Катя не встречала еще ни у кого.