Это что же такое! То БЧП, то шароглот, то медное чудище! И каждый норовит сожрать! Мысль эта мелькнула у Авки со скоростью полета. А полет длился секунду. Авка вдохнул пахнувший чайной заваркой пар и темноту. И они с Лучиком понеслись (опять как по желобу) внутри изогнутого туннеля. Авка был уверен — в кипяток!
Слава Богу — не в кипяток. Но в кипение и бурление радостной толпы. Авка и Лучик оказались в ней, едва «носик» выбросил их внутрь гигантского чайника.
Множество рук подхватило мальчишек, понесло, завертело и под крики «ура» доставило на широкое, покрытое синим бархатом возвышение. Здесь стояли четверо толстых мужчин в белых париках и золотых мундирах с алыми лентами через плечо. Они аплодировали.
Толпа тоже аплодировала. Тысячи людей стояли на кольцевых ярусах, и Авка понял наконец, что он в громадном цирке. Сквозь прозрачный купол хрустально сияло солнце. «А сверху казалось, что медный», — мелькнуло у Авки.
— Да здравствует наш избавитель от мрака!.. Слава юному зажигателю солнца!.. — слышно было среди общего гула.
— Вляпались, — шепнул Авке на ухо Лучик. (Он так и не выпустил Авкину руку. Настоящий друг!) — Откуда они узнали?
— Может, шароглот разнюхал и разболтал? — Авке вспомнились черные ноздри над круглой шароглотовой губой.
— Может быть…
— Что делать? Мне же надо к Дву… к Половинкусу…
— Попробую перехватить инициативу… — Да, Лучик был находчивый малый! Он поправил бант и вскинул руки. — Господа! Почтенные и уважаемые жители Глубинного мира! Мы просим тишины!.. — Видно, Лучику было не впервой выступать перед массой слушателей. Голос его звеняще врезался в беспорядочный гвалт. — Да! Мы просим тишины! Ну, успокойтесь же, пожалуйста, ёлки-палки, черт побери!!
Последний вопль возымел действие. Шум стал угасать, и скоро внутри цирка-чайника прекратилось всякое бурление. Лучик помахал воздетыми руками.
— Господа! Я автор многих стихов Лучезар Крылатый! Мне посчастливилось первым встретить того, кто принес нам долгожданный солнечный свет! И это дает мне право от имени всех нас обратиться к нашему другу и герою с поэтическим приветствием!
Левую руку Лучик заложил за спину, а правую устремил к слушателям. И закричал звонче прежнего:
О, здравствуй, Август наш Головка!
Самоотверженно и ловко,
И даже не жалея глаза,
Ты солнце подарил нам разом!
И дальше — то, что Авка уже слышал при знакомстве:
Мечтал наш весь Глубинный мир,
Чтоб вместо маленьких светил
Взгорелось новое светило
И чтоб на всех его хватило!
И вот пришел сей светлый пир!
Секунды три многотысячное собрание молчало. Видимо, от восхищения. Потом гигантский чайник забурлил с новой силой. Рукоплескания и восторженные вопли достигли такого кипения, что запросто могла сорваться и улететь прозрачная крышка.
Лучик не растерялся. Он раскланивался, поворачиваясь вокруг оси и прижимая левую руку к банту. А правой толкнул Авку в поясницу:
— Кланяйся тоже…
Авке что делать? Он деревянно растопырил локти и равномерно, как игрушечная лошадка, нагибал голову. И при этом понимал, что все это ужасно: никакой он вовсе не героический, а нелепый, встрепанный, с перемазанными болотный грязью ногами, в жеваных штанах с перекрученной лямкой, в растерзанной рубахе и с клочьями сена в волосах…
«Как я до сих пор не помер от всего, что случилось?»
Один из четырех мужчин — самый полный, в самом пышном парике и с самой широкой лентой через плечо — шагнул к Авке и Лучику. Его лицо с пухлыми щеками и тремя подбородками излучало восторг, счастье и благодарность. Было видно, что он по-настоящему, без всяких подвохов, добрый дядька. Голос его радостно булькал:
— Блистательные наши юные друзья!.. Благороднейший маэстро Лучемор…
— Лучезар, ваше превосходительство… — деликатно сказал Лучик.
— Да-да! Талантливейший Лучезар Окрыленный! Вы своими стихами выразили наши общие чувства и настроения. Ваша поэтическая речь войдет в летописи! Будучи восхищен ею, я, мэр Глубинной столицы Полупомпилий Квадратус, считаю необходимым вручить вам от имени всего нашего населения Большую серебряную медаль «Поэтический глас народа»!
— О, ваше превосходительство… — выдохнул обомлевший от счастья стихотворец Лучезар. И на его белой курточке засверкало что-то похожее на монету с атласным голубым бантом.
— А вы, несравненный Август Головка… — Счастливый мэр обратил сияющее лицо к Авке. — Вы, наш несравненный друг, свершили такое, что достойны самой высочайшей награды Глубинного мира! И я считаю за честь вручить вам ее. Это Орден Всех Созвездий! Он таинственными путями попал в наши края из Верхних стран и долгие годы хранился в столичной сокровищнице. А ныне нашел своего достойного кавалера!..
У Авки гудело в ушах. Стыд какой! Ведь ничего же он не сделал героического, только разок треснул себя по глазу! Надо немедленно объяснить это, иначе — полновесная гугнига!
Но объяснить ему не дали. Три напудренных золоченых чиновника столпились перед Авкой и — под восторженный вой зрителей — прицепили к нему орден. Это была большущая звезда со множеством переливчатых камешков и золотой штуковиной посередке. Она увесисто оттянула вниз рубаху (от которой пахло болотом и сеном).
— Но ваше превосходительство…
— Не надо! Не надо благодарить! Ваш подвиг выше всяких наград!..
«Провалиться бы куда-нибудь…» — хныкнуло внутри у Авки. И даже Звенкин образ исчез из памяти.
— Господин мэр… — Это негромко, но внятно вмешался Лучик. — Прошу прощения, но в протоколе встречи возникла неточность. Вначале я должен был сопроводить Августа Головку к его высокоучености господину Уко Двуполовинусу. Ведь это он отвечает за способы сообщения между разными пространствами. Будет весьма неловко, если мы заставим его ждать.
— Да! Да! Ни в коем случае! Сию минуту!.. Только попрощайтесь с массами! — Его превосходительство Полупомпилий Квадратус помахал массам руками. Лучик тоже. Пришлось так же поступить и Авке (при этом орден царапал булавкой кожу под рубашкой). После чего мэр что-то шепнул ближнему чиновнику. Тот кивнул. Топнул блестящей туфлей. Бархатная площадка шевельнулась и плавно пошла вниз.
«Вот и проваливаемся», — с облегчением подумал Авка. Арена оказалась на уровне глаз и уплыла вверх. Мэр со свитой и Авка с Лучиком оказались в круглой комнате. Светили пузатые фонари. Освещали широкий выход с лестницей.
— Юные друзья, представители мэрии проводят вас!
— Нет-нет! Не беспокойтесь! — Лучик ухватил Авку за рукав. — Я знаю дорогу! Здесь недалеко!
— Но не забывайте, что в семь часов вечера во дворце Городского собрания торжественный банкет!
— Да-да! Благодарим! — И Лучик потянул Авку к лестнице. Мэр и чиновники махали им вслед пухлыми ладонями в кружевных манжетах.
Лестница вывела в сад с густой желтой акацией. Авка бухнулся на ближнюю скамейку.
— Лучик, подожди. Я… как разбитая бутылка, у которой перемешали все осколки…
— Какой замечательный поэтический образ!
— Да ну тебя с образами… Надо отдышаться.
— Надо, — послушно сказал Лучик. И с минуту смирно сидел рядом. А потом: — Можно я посмотрю орден? — И придвинул лицо к сверкающей звезде. Авка тоже скосил на нее глаза. В центре звезды блестел золотой знак Цветущей императорской тыквы. А лучи были усыпаны разноцветными кристалликами. Неужели драгоценные?
— Какая прелесть, — шепотом восхитился Лучик.
— Надо как-то вернуть. Мне его по ошибке дали.
— С чего ты взял, что по ошибке! Ты зажег солнце!
— Я нечаянно…
— Это неважно! Не выдумывай! А то получится, что и мне… по ошибке…
— Что?
— Медаль. Ведь мне ее дали за то, что я т е б я приветствовал! — И Лучик прижал серебряный кругляк к курточке. Не хотелось ему отдавать.
— Тебе дали за талант!
— Не просто за талант, а за стихи про тебя!
Авка нерешительно посопел. Обижать Лучика было никак нельзя. Вон сколько раз уже он выручал Авку! С дружеским бесстрашием! Ну и, кроме того, Лучик… он, наверно, немножко прав. Потому что солнышко-то вон оно, светит в точности как в тыквогонском небе…
— Ладно… Только я его все-таки сниму. — Авка отцепил и затолкал колючий орден в карман. — Его надо на парадном камзоле носить, а я как чучело на тыквенных грядках…
— Если хочешь, зайдем ко мне, у меня найдется костюм и башмаки. Конечно, брюки и курточка тебе широковаты, но мама ушьет…
— Бедная мама! Вот обрадуется, когда увидит такого оборванца!
— Мама будет счастлива!.. Только мы живем за Северным мостом, на другом краю города.
— Это снова через всякие горки-чайники? Я помру на полпути…
— Тогда пошли так! Все равно ты герой!
— Подожди…
Рядом булькал струями маленький фонтан. Авка поболтал в мраморном бассейне ногами, смыл остатки болотной грязи. Прохлада вернула силы. Не все, правда, а частичку. Авка вытянул из волос несколько соломин.
— Лучик, у тебя есть гребешок?
— Разумеется!
Авка расчесал кудлатую голову. Поддернул штаны, раскрутил лямку, заправил рубашку. Лучик наблюдал с одобрением. Потом спросил:
— А помнишь, что сказал его превосходительство?
— Что? Он много там говорил…
— Про фамилию…
— А! Полупомпилий Квадратус!.. По-моему, лучше бы ему называться Круглус.
— Нет, про мою фамилию! Про поэтическую. Он ошибся и сказал не «Крылатый», а «Окрыленный». По-моему, это звучит лучше. Как ты думаешь?
— Думаю — да… Идём!
ЕГО ВЫСОКОУЧЕНОСТЬ
Представьте себе великанские, размером с цирковую арену тарелки. Представьте, что они сложены вверх дном в стопки разной (но очень большой!) высоты. И что десятка полтора этих кособоких ребристых башен кое-как сдвинуты друг с другом. Представили? Тогда знайте, что именно так выглядел дом самого ученого человека в Глубинном мире — академика Уко Двуполовинуса.
В одной из «тарельчатых» башен была прорезана дверь. Вернее, прямоугольный проход. Лучик за руку втащил оробевшего Авку в темный коридор, где пахло почему-то листьями орешника. Сперва шли почти на ощупь. Но шагов через десять замерли и зажмурились от разгоревшегося света.
— Кто такие? — спросил неприятный голос. В нем была странная смесь кошачьего мяуканья и жестяного скрежета.
Коридор перегораживала кирпичная стена. В ней блестела тяжелая, с начищенными медными узорами дверь. У двери в кресле сидел… сидела?., сидело?., существо. Ни на кого не похожее. С туловищем из клепаного железного ящика, с торчащими, как у гигантского кузнечика, суставами длинных, по-всякому согнутых лап. С головой, напоминающей шароглота, но маленького — размером с тыкву-неваляшку.
— Кто такие? — повторило существо. Без всякого дружелюбия.
— Мы… это… — промямлил Авка. — Мы хотели…
— Выражайтесь короче и конкретнее.
Тогда Лучик поправил медаль и задрал пухлый подбородок.
— Вы видите перед собой Августа Головку, которой зажег солнце. А я — его полномочный представитель в Глубинном мире, Лучезар Окрыленнный, лауреат Большой серебряной медали «Поэтический глас народа»!
— Поэт, значит… — сказало существо. Круглые, как пуговицы, глаза его сощурились, а толстые красные губы сложились в ироническую улыбку.
— Поэт! — с вызовом отозвался Лучик.
— Ну и что? — сказало существо.
— Что «ну и что»? — возмутился Лучик.
— Сюда-то вы зачем явились?
— У нас крайне важное дело к его высокоучености.
— Какое?
— А вы, собственно говоря, кто такой? — опять рассердился Лучик. — Почему вы нас допрашиваете?
— Я привратник академика! Господин Двуполовинус изготовил меня специально, чтобы я не пускал всяких… кто с дурацкими изобретениями и глупыми просьбами.
У Авки противно застонало внутри. Ясно, что его просьба покажется академику сверхглупой.
Но Лучик задрал подбородок выше прежнего.
— У нас вовсе не то! Наше дело такое важное, что мы можем говорить о нем только лично с его высокоученостью. А если вы нас не пропустите, последствия могут быть не-об-ра-ти-мые.
Привратник мигнул. Прошелся выпуклыми синими глазами по обоим.
— Ладно. Поэт пусть проходит. А босому нельзя. Неприлично.
— Но ведь именно Ав… господин Головка должен изложить дело!
— Я сказал — нельзя.
— А вот мы посмотрим! — Лучик ухватил Авку за руку и шагнул к двери. Но механическое создание выбросило поперек пути несколько многочленистых ног. А одну угрожающе согнуло:
— Щас вделаю по лбу!
Лучик отскочил.
— Вы не имеете права! Мы пожалуемся господину Полупомпилию Квадратусу!
— Хоть генеральному судье, — с удовольствием сказал привратник.
— Сразу видно, что в голове у вас ржавые стружки, — мстительно заявил Лучик.
— Разумеется! — ничуть не обиделся привратник. — Железная окись лучше всего годится для магнитной памяти. У этой технологии великое будущее…
— Зато у вас… — опять начал Лучик, но Авка дернул его сзади за куртку.
С точки зрения Авки Лучик вел себя глупо. Совершенно по-дурацки! Ну обругают они эту упрямую железяку, а дальше что? Возвращаться с носом?
— Господин привратник, извините нас, мы погорячились. Потому что очень устали… Вы, конечно, правы, босиком неудобно. А можно мне взять у… господина Окрыленного его башмаки и пойти в них? А господин Окрыленный подождет меня здесь… — и Авка опять дернул Лучика: не спорь!
Привратник прикрыл жестяным веком один глаз. В голове у него тихонько поскрежетало.
— Пожалуй, это наиболее адекватный вариант. Обувайся и ступай. А поэт пусть посидит со мной. Он придумает про меня стихи.
— Еще чего!
— Он придумает! Поэты они все такие: сперва упрямятся, а потом сочиняют! — И Авка ткнул приятеля в поясницу. Лучик надулся, но больше не спорил.
Белые атласные туфли оказались тесноваты, но ничего, терпеть можно. Привратник вытянул ногу-щупальце к двери, нажал медный завиток. Дверь с переливчатым звоном повернулась. Привратник предупредил:
— Там, где коридор делится на два, свернешь налево. Это самый короткий путь… — И кажется, хихикнул.
Авка кивнул насупленному Лучику — жди, мол, не скучай — и шагнул через порог. В нем звенело нетерпение. Такое, что робости почти не осталось. В самом деле, хватит уже приключений! Пора наконец решить дело с китами! Звенка… она ведь, наверно, помнит и ждет…
Авка заспешил по мраморному коридору. Светили круглые лампы. Скоро коридор и правда разошелся в две стороны. Авка повернул налево — как было сказано. Сделал еще несколько шагов… и полетел вниз.
Который уже раз за сегодняшний день!
Впрочем, опять ничего страшного не случилось. Авку поймало в свои объятия глубокое пушистое кресло.
Стояло кресло посреди обширной комнаты. Здесь было столько всего непонятного, что даже бесполезно разглядывать, все равно не разберешься. Стеклянные шары, изогнутые трубы, полированные ящики, незнакомые деревья в кадках. И груды большущих, как кожаные чемоданы, книг.
Из-за одной такой груды суетливо выбрался старичок. Сухой, кривоплечий, ростом едва ли больше Авки. В зеленом вязаном колпачке, в длинном кожаном переднике.
— А, посетитель! — весело закричал он тонким голосом, который называется фальцет. — Прямо с потолка! Это, конечно, проделки Пустобрехуса! Мой привратник любит такие шуточки. Чтобы в люк — и бултых! Ума немного, но чувства юмора не отнимешь! Не обижайтесь на него, он раньше служил почтовым ящиком в редакции журнала «Смех и грех»!..