— В-ваша высокоученость… простите… здравствуйте… я… —
Авка начал выбираться из кресла. Он понял, что перед ним знаменитый академик Уко.
Раньше Авка думал, что этот великий ученый — личность ростом под потолок, с могучей седой бородою и в профессорской шапке, как у тыквогонского Кантонелия Дадана. А оказалось — вон что… Но борода была! В самом деле могучая. Два широких белых крыла, которые на концах скручивались в сосульки. И она не оставляла сомнения — Авка попал к тому, к кому хотел.
— Простите, ваша высокоученость, я…
— Сиди, сиди! Я про тебя все знаю! Это ты запалил в зените негаснущий источник света! Молодец! Мне самому давно следовало заняться этим, да руки не доходили! Но мне тут забот еще хватит! Надо ведь, чтобы солнце временами пряталось за горизонт, население не выдержит вечного дня! Тем более что все привыкли к слабеньким искусственным светилам… Ну, ничего, с этой проблемой я разберусь!.. А у тебя, почтеннейший Август, какие теперь проблемы? Не знаешь, как выбраться к себе наверх?
— Господин Двуполовинкус, я…
— Двуполовинус… Впрочем, это неважно! Как меня только не называли в разные времена, в разных пространствах! Ты, друг мой, представить не можешь, сколько во Вселенной этих пространств! И в скольких мне пришлось жить!..
Академик говорил очень оживленно (даже мелкие брызги летели с губ). Нос его при этом дергался и качался. Это был удивительный нос. Похожий на коротенький хобот со складками на переносице. На складках косо сидели круглые очки. Почти такие, как надевал Авкин папа, когда садился за сверхурочную работу со своими ведомостями. Только у папы оба стекла были целые, у академика же одно с трещиной, а вместо другого вообще пустота. Сквозь такие странные очки блестели два маленьких желтых глаза.
«Ох… — мелькнула у Авки догадка, — неужели…» И он не удержался:
— Ваша высокоученость? А не вас ли звали раньше Рапа… мапа… Ну, то есть Сумчатый Слон?
— Конечно, конечно! Вот из-за этого! — Уко Двуполовинус похлопал по животу. Там к переднику был пришит обширный, тяжело отвисающий карман. — В этой сумке, с которой я не расстаюсь, у меня замечательный аппарат. Он обладает колоссальной магнитной памятью и способностью к быстрым размышлениям…
Авку дернуло за язык:
— Со ржавыми стружками, да? Ой…
К счастью, академик не обиделся.
— Не совсем так, не совсем… но в основе своей… впрочем, это долго объяснять. Эту штуку я всегда ношу с собой и в случае необходимости подключаю к голове… А откуда ты знаешь мое прозвище?
— Большая Черная Пустота про вас говорила… Как вы с ней беседовали, когда провалились сверху…
— Не провалился! Не провалился, молодой человек, а отправился в подземные области с научными целями!
— Простите…
— А что, неужели эта неприятная особа все еще болтается между Верхним и Глубинным мирами? Давно следовало заняться ею, да нет времени.
— Она уже не болтается! Она куда-то подевалась, когда я… когда зажегся свет.
— А! Прекрасно! Одной заботой меньше… Ну а у тебя-то, любезный Август Головка, какие заботы? Что привело тебя в обитель старого, ссохшегося над загадками природы отшельника? А? Если хочешь домой, то…
— Нет… То есть я очень хочу, но сперва…
— Сиди, сиди… Вдохни поглубже… Теперь не спеша выдохни… Вот так. И начинай спокойно рассказывать.
И Авка, так и не выбравшись из кресла, начал рассказывать. Конечно, не очень спокойно, однако без икоты. (Кстати, оказавшись в Глубинном мире, он ни разу не икнул. Даже в самых невероятных обстоятельствах.)
Академик Уко Двуполовинус сидел напротив — верхом на лавке. Поглаживал на животе отвисший карман. Левый глаз прикрыл, а правым — сквозь пустую оправу — понимающе глядел на Авку. Иногда кивал. От такого молчаливого понимания Авка осмелел. И просьбу о сближении материков изложил совсем уже ровным голосом, как отличник на экзамене.
Уко Двуполовинус покивал опять (нос его покачался, очки чуть не упали).
— Как всё повторяется, — со вздохом произнес он. — Разные пространства, разные времена, а сюжет все один и тот же… Когда мне было столько лет, сколько тебе, и меня звали Вовка Лисичкин, и нос у меня был не такой, а вроде твоего, одна девочка тоже… Она звала меня «мой Лисёнок». Хотя потом… Но не будем о грустном! Надеюсь, у тебя все сложится иначе! Например, как у юного принца Реокассо Белокурого, которому я на планете Зеленая Шулеглоба помог отыскать принцессу по имени Светка Никанорова. Впрочем, она не была принцессой. Но это неважно…
— Значит, вы мне поможете?! — подскочил над креслом Авка. — Ой, простите, что перебил…
— Ничего, ничего. Если меня не перебить, я могу предаваться воспоминаниям до бесконечности. Вспоминания, друг мой, сладкий удел старости, и… А что ты сказал?
— Значит, вы мне поможете?
— Вернуться домой?
— Да нет же! Сблизить материки! С помощью китов!
— О-о-о! — академик Уко Двуполовинус будто проснулся. Глянул на Авку двумя глазами. — Дитя мое, ты ставишь глобальную задачу!
Авка утонул в кресле по макушку. И горько прошептал оттуда:
— Значит, нельзя?
— Что значит «нельзя»? И что значит «можно»? — Академик слез со скамьи и зашагал среди шаров и приборов. — Все относительно, друг мой! И чтобы не нарушить гармонию природных сил, следует выяснить, соответствует ли важность причины масштабам предстоящих действий.
Причина явно не соответствовала. Авка провалился еще глубже, и у него намокли глаза. Уко Двуполовинус мельком глянул на него и заходил быстрее. Почти забегал.
— Подожди, подожди! Я ведь не сказал «нет»! Я пока просто рассуждаю. Материки двигать — не в чопки играть… С одной стороны, постановка вопроса абсурдна. А с другой… мало ли случаев, когда именно абсурдный подход приводил к позитивным сдвигам космического масштаба? Взять, например, случай с планетой Кактуселла и… Впрочем, это неважно… А в нашем случае… Я мог бы написать научную книгу «Любовь как движущая сила глобальных геопреобразований». Мой вечный оппонент магистр Яконако Будитто из Обратного мира опять придет в ярость, но, в конце концов, так ему и надо…
И ученый муж забегал с такой скоростью, что Авка не успевал вертеть головой, — вокруг кресла, среди приборов, между книжных груд! А один раз академик даже пробежался по вертикальной плоскости! По ковру, который висел на единственной не закрытой полками и аппаратами стене. Он видимо, сам смутился этого поступка. Перескочил через бочку с оранжевым кактусом и остановился перед Авкой. Расправил крылья бороды.
— Так о чем же мы говорили?
— О китах, ваша высокоученость.
— Да! Именно!.. И вот в чем вопрос! Как эти самые киты отнесутся к нашей проблеме? Воспримут ли они ее в нужном ракурсе?
— А если их очень-очень попросить?
— Хм… попросить… Ты думаешь, с ними легко беседовать? Наверно, тебе кажется, что они — обыкновенные морские киты, только очень крупного размера?..
— А разве нет? — осторожно сказал Авка из кресла.
— Ох, мальчик… Все зависит от точки зрения. Правильнее всего этих «китов» следует рассматривать как три философские категории. Как три идеи мира… Так называемый Мудрилло — это разум, способность к анализу и умение выбрать оптимальный вариант развития. Храбрилло — устремленность и движущая сила. А Хорошилло — эстетика, стремление к наиболее полной гармонии мира… Ты меня понимаешь?
— Конечно! — соврал Авка. И спросил: — А поговорить-то с ними все-таки можно?
— Попробуем, попробуем… И если тебе хочется видеть в них именно китов, то… Может быть, это даже облегчает задачу…
— А долго до них добираться? — опасливо спросил Авка и подумал: «Неужели опять куда-то вверх тормашками?»
— Добираться никуда не надо. Это делается иначе… вот так! — Уко Двуполовинус ухватил два крыла бороды, свел вместе их острые концы. Между ними проскочила трескучая искра (Авка подпрыгнул в кресле). Со стены шумно упал ковер. Под ним открылась штукатурка с трещинами. Но тут же трещины растаяли, стена стала прозрачной и зеленой. За стеклом колыхнулась толща воды. В ней различимы были пузырьки и водоросли.
Авка широченно раскрыл глаза.
Из водорослей показалась рыжая кошачья морда.
— Мр-р… — донеслось из-за стекла.
— Подожди, голубушка, — слегка досадливо отозвался академик. — Пообщаемся позже. А пока посиди у себя в раковине. Иначе можешь уменьшиться до размеров молекулы, у меня эксперимент с перестройкой масштабов.
Кошка скорчила обиженную мину. Вильнула туловищем, и… оказалось, что тело у нее кошачье лишь спереди, а сзади — большой рыбий хвост.
— Ой! — не сдержал удивления Авка.
Уко Двуполовинус оглянулся:
— Это Агнесса. Раньше она была обыкновенной кошкой, но ужасно любила свежую рыбу, и в конце концов такая страсть привела ее к биологической перестройке. Видишь, получилась кошка-русалка… Доказательство того, что все хорошо в меру… Впрочем, по натуре она осталась обычной кошкой. Иногда приходится брать на руки и чесать за ухом. На основе этого случая мною написана статья для «Межпространственной) биологического вестника», но в редакции сидят такие ретрограды… Ты знаешь, кто такие ретрограды?
— Ага… — опять соврал Авка. — Ваша высокоученость, а как с китами-то?
— Ах да! Киты, киты, киты… небывалой красоты… Пам-парам-парам… там-там… Надо спроецировать их на эту поверхность в приемлемых размерах… мерах… мерах… Там-та-рам… — Академик опять соединил волосатые сосульки бороды. На этот раз электричеством шарахнуло так, что по углам подпрыгнули стеклянные шары, Авка громко сказал «ой». Кошачья русалка Агнесса метнулась за стеклом и пропала.
И наступила звенящая тишина.
КУРС ВЕСТ-НОРД-ВЕСТ
Прошла минута.
Зелень за громадным стеклом просветлела. В ней обрисовались три… чего три? Какие-то темные полушария… с глазами и пастями… О-о-о! Китовые головы! Авка перепуганно сжался в кресле. Не китов он испугался, а того, что вот он, этот момент!
Уко Двуполовинус вскочил на стопку книг-чемоданов.
— Приветствую вас, господа! — возгласил он фальцетом.
— Добрый день. Прекрасная погода, не правда ли? — отозвалась левая пасть.
— А чего надо-то? — не так любезно сказала правая. — Давайте сразу к делу.
— Очевидно, у вас проблемы, профессор? — солидно осведомилась средняя.
Голоса были — даже и не голоса, а будто мягкие толчки пространства. Казалось, что стекло слегка выгибается.
— Проблемы не у меня! — обрадованно закричал Уко Двуполовинус. — Они вот у этого молодого человека!.. Август Головка, поприветствуйте господ Мудриллу, Храбриллу и Хорошиллу!
Авка выскочил из кресла, встал навытяжку и трижды сделал школьный поклон — как на экзамене.
Громадные головы в воде слегка пошевелились — видимо, в ответных поклонах. Затем средний кит (наверняка Мудрилло!) солидно попросил:
— Нельзя ли узнать суть дела?
— Можно! — подпрыгнул на книгах академик. — Суть проста! Мальчик влюбился! А предмет его обожания находится на другом континенте! На черепахином! Представляете ситуацию?! Средств сообщения никаких, техника еще не доросла, а у мальчика изболелось сердце!
— Угораздило пацана, — хмыкнул правый кит. — Плюнул бы да забыл! Поближе нет, что ли, никого?
— Ах, что вы говорите, Храбрилло! — возразил тот, что слева. — Сердцу не прикажешь. Любовь — одна из главных сил мировой гармонии, и относиться к этому чувству следует трепетно.
— Ну и трепещи, — буркнул Храбрилло. — А мне эти сердечные страдания по фигу…
— Как вы можете так рассуждать!
— Господа, не ссорьтесь! А то опять будет землетрясение, — вмешался рассудительный Мудрилло. — Профессор! Чувства этого симпатичного мальчика заслуживают уважения, но… влюбленных мальчиков множество, и если по желанию каждого двигать материки…
— Господин Мудрилло! В вашем суждении есть определенная логика, однако же… в большинстве случаев девочки находятся от влюбленных мальчиков недалеко. А здесь ситуация уникальная. И Август Головка нашел оригинальнейший способ ее решения. Впервые в истории! Мы должны уважать приоритеты!.. А?
— Должны-то должны… А что скажет население?
— А ему не все ли равно? — осторожно вмешался Авка. — Если ехать потихоньку, никто ничего и не заметит.
— До поры до времени, — возразил Мудрилло. — А когда начнется сближение…
— Это будет прекрасно! — перебил Хорошилло. — Возникнет возможность общения многих человеческих душ!
— Гм… — сказал Храбрилло.
— Почему «гм»? Я вас не понимаю!..
— Пилить куда-то через весь океан… не зная, что из этого выйдет.
«Бзяка-бояка!» — стиснул зубы Авка. Но промолчал, конечно.
А Хорошилло не промолчал:
— Можно подумать, что вы не Храбрилло, а Лентяйло.
— Одно другому не мешает, — философски зевнул Храбрилло.
— Но это же не составит вам никакого труда! — опять вступил в спор Уко Двуполовинус. — Один раз шевельнете хвостами и дальше поплывете по инерции. В конце концов, какая разница: быть в неподвижности или плыть? Ведь неподвижность — всего лишь одна из разновидностей движения!
— В ваших суждениях есть логика, — опять согласился Мудрилло. — Однако я боюсь, что…
— А я не боюсь! — вдруг гаркнул Храбрилло. Так, что стекло выгнулось полушарием. — И терпеть не могу, когда кто-нибудь боится рядом! Плыть так плыть! Меньше слов, больше дела!
— Но… — опять начал Мудрилло.
— Никаких «но»! Сколько можно торчать на одном месте? У меня пузо обросло ракушками! Да здравствует экспедиция!
— Хорошо, пусть да здравствует, — глубоко вздохнул Мудрилло. — Я подчиняюсь большинству, хотя последствия непредсказуемы… Но куда же плыть-то? Профессор укажет направление?
— Разумеется! Если обозначить географический северный полюс нулевым градусом, то курс будет — двести девяносто два! Или, выражаясь по-старинному, вест-норд-вест! Но вам надо согласовать систему прокладки курса. Известно, что у господина Мудриллы внутри гирокомпас, не подверженный магнитным влияниям. Господин Храбрилло, наоборот, привык ориентироваться по магнитным силовым линиям. А господин Хорошилло предпочитает полагаться на интуицию. Две тысячи лет назад это едва не привело к расколу континента.
Когда вы передвигали его к востоку, чтобы уберечь от прямого попадания кометы Бородатая Баба…
— Чего-то не помню… — виновато побурчал Храбрилло.
— Было, было… — сокрушенно вспомнил Хорошилло. — Мы в тот раз непростительно дали волю эмоциям…
Мудрилло заявил с капитанской твердостью:
— На этот раз воли не будет. Направление стану держать я, а вы поплывете справа и слева без фокусов…
— Как пристяжные лошади, — хмыкнул Храбрилло.
— Мудрилло прав, — сказал Хорошилло. — Не следует делать одну глупость дважды.
— Тогда что? Поехали! — гаркнул Храбрилло, и стекло едва не лопнуло.
— Так сразу? — усомнился Мудрилло.
— А чего ждать, если решили?
— Пусть Мудрилло определит, как лечь на курс, — напомнил Хорошилло.
— Да это не проблема. Признаться, я уже…
— Тогда вперед! — с нетерпеливым бульканьем скомандовал Храбрилло. И неожиданно пропел: — «Давай-ка, ямщик, потихонечку трогай…»
— Спокойно, спокойно! Только по моей команде, — велел Мудрилло. — Все вместе… Прощайте, профессор. Всего хорошего, мальчик… — И стеклянная стена превратилась в штукатурку. И ковер сам собой приклеился к ней. А Уко Двуполовинус прыгнул с книг.
— Ну вот и…
В этот миг пол под Авкой слегка поехал в сторону. Стеклянные шары звякнули, за ковром опасливо мявкнула Агнесса.
— Ого! Значит, уже поехали! — обрадовался академик. — Поздравляю вас, Август Головка, вы на пути к осуществлению мечты.
— Ох… спасибо… А долго это будет?
— Не знаю, не знаю. Это зависит от китов. Надеюсь, за месяц управятся…
«Это ничего», — подумал Авка. И вспомнил:
— Ох… а как же мне теперь домой-то?
— Нет ничего проще! Я же обещал помочь!.. Сейчас я выведу тебя на Липовый бульвар, по нему добежишь до улицы Всеобщего Восхищения. Там на углу площадка. Остановка… гм… транспорта. Он тебя моментально доставит на поверхность.