– Да расслабься ты. Я вас, ребята, в обиду не дам, – пообещала Шлёпа. Она побаюкала Моди, которая все так же крепко спала. – Особенно Моди.
– Мы и без тебя справимся, – надменно сказала я.
Когда мы сошли на своей станции и в нерешительности остановились, не очень понимая, куда теперь, к нам подкатил какой-то старик.
– Заблудились, ребята? – спросил он и одной рукой приобнял меня, другой Шлёпу. – У меня тут рядом машина. Подбросить вас домой?
– Опасный незнакомец! – беззвучно сказали мы с Робби друг другу.
Мы вывернулись из его объятий и дали стрекача.
– Папа точно здесь живет? Я не вижу его дом, – пропыхтел Робби.
– Просто надо было свалить от этого чудика, – сказала Шлёпа.
– Шлёпа, теперь точно надо звонить папе с Элис!
– Ни за что! Я совру, что потеряла телефон. У кого есть карманы? Иди сюда, Робби. – Шлёпа запихнула свой мобильник Робби в карман – с трудом, там уже был лев. – Вот так. Тебя обыскивать не станут. Пошли, по-моему, нам вон по той улице. Уже близко.
– Но что же мы скажем, когда придем?
– Я разберусь, – сказала Шлёпа.
– Этого я и боюсь, – я покачала головой. – Не надо только никакой бред сочинять. Давайте уж врать без затей. Мы забрели далеко в лес и потерялись. Потом устали и легли поспать, а когда проснулись, уже было темно, и с тех пор мы так и плутали, искали дорогу домой. А телефон ты в лесу потеряла – выпал из кармана.
Шлёпа с Робби уставились на меня, хлопая глазами. Похоже, внезапно озарившая меня идея их не впечатлила. Даже Моди, которая спала, положив голову Шлёпе на плечо, неодобрительно фыркнула.
– Тупая какая-то байка, – подытожила Шлёпа. – Как будто нам всем по три года.
– Зато так они не будут сердиться, – возразила я.
Они все равно рассердились. Да еще как. Хотя сначала долго нас обнимали и плакали. Папа одной рукой прижал к себе Робби, другой – меня и так в нас вцепился, как будто вообще не собирался отпускать. Элис обнимала Моди и рыдала, а потом папа их тоже притянул к себе. Так мы и стояли тесной кучкой – все, кроме Шлёпы.
Потом папа позвонил в полицию, чтобы нас больше не искали. Они за нами даже вертолет послали – осматривали лес с воздуха.
– Круто! Жалко, что нас на вертолете не покатали! – огорчилась Шлёпа.
Элис кричала на нее, называла безответственной хулиганкой, говорила, что она на всех нас плохо влияет. Но Шлёпе, похоже, это было до лампочки. Она просто стояла и с улыбочкой повторяла «Ну да, ну да», пока Элис ее не тряхнула:
– У тебя совсем совести нет! Я так волновалась, чуть с ума не сошла.
– Ты просто боялась, вдруг что не так с Моди, – сказала Шлёпа. – А за меня ты и двух пенсов не дашь, тебе на меня начхать.
Нас с позором отправили спать. Шлёпа натянула одеяло на голову и, похоже, тут же вырубилась, но когда через несколько часов я проснулась, то услышала рядом грустное сопение.
– Шлёпа? – шепотом позвала я.
Она сопела в подушку, но я все равно слышала.
– Шлёп, ты плачешь?
– Еще не хватало. Закрой варежку, дура. Ну вот, ты меня разбудила, – свирепо зашептала Шлёпа.
Я боролась с собой. Зачем она все время грубит и хамит? Как же с ней тяжело. Тут снова раздался негромкий всхлип.
Я вылезла из постели и склонилась над Шлёпой. Коснулась ее щеки. Щека была вся мокрая.
– Ну чего ты, Шлёпа, – мягко сказала я.
– Меня бесит, что я на концерте допеть не успела, – всхлипнула Шлёпа.
– Ну да, ну да, – сказала я, нарочно повторив ее присказку. Я нашарила в темноте свою сумку, достала пачку бумажных платков и кошелек. Дала Шлёпе платок и стала рыться в кошельке, гремя мелочью.
– За билеты отдать не могу – не хватает, – сказала я. – Зато у меня вот что есть.
Я нашла Шлёпину руку и сунула в нее две монетки.
– Это что?
– Два пенса. Мне на тебя не начхать.
– Все ты врешь. Ты меня ненавидишь.
– Ну, бывает. Так я и Робби иногда ненавижу, а он мой брат. А ты теперь мне сестра. И ты классно спела там, на стадионе. И очень классно довезла нас до дома.
Шлёпа опять засопела, но стиснула мою руку.
– Я завтра тоже пожелаю, чтобы мы стали богатыми и знаменитыми, – сказала я.
Но завтра ничего желать не пришлось. Мы были наказаны, и гулять нам запретили.
– А можно совсем маленький пикничок, чтобы Моди дома не сидеть? – спросила Шлёпа. – Ей так нравится в лесу – и она ни в чем не провинилась. И мы тоже вообще-то. Мы ж не нарочно заблудились, и теперь ни за что не заблудимся, честно-честно, клянусь.
– Можешь хоть до посинения клясться. Никакого вам пикника, – сказала Элис.
– А можно пойти к песчаной яме просто так, без еды? Там так здорово, – забросила удочку я. – Или вы с папой возьмите себе еды и вина, а мы обойдемся. Наказание что надо.
– Помолчи, Розалинда. В лес вы больше не пойдете. И вообще – из дома ни ногой. Нет вам больше доверия, – сказал папа.
Они были непреклонны. Пришлось нам торчать дома. Сказать по правде, раньше я была бы счастлива провести целый день дома, когда есть что почитать. Робби тоже любит читать, или придумает сложную игру в зоопарк, возится полдня со своими зверями – и счастлив. Но для Шлёпы это был кошмар. Элис хотела в первую очередь наказать ее, она была уверена, что это Шлёпа во всем виновата. Она забрала у нее ноутбук, так что Шлёпа осталась без своих игр, и DVD ей смотреть запретили. Мы сидели по своим комнатам, а папа и Элис на первом этаже играли с Моди.
– Меня им тут не запереть, – сказала Шлёпа, подходя к окну. – Вылезу и пойду в лес. Найду псаммиада. Пожелаю… пожелаю, чтоб у мамы все лицо бородавками покрылось, а твой папаша чтоб облысел и чтоб они оба стали жирными уродами, тогда их друг от друга будет тошнить, они взбесятся, и их разведут по разным психушкам. А мы с Моди останемся тут и каждый день будем желать всякое. Как тебе план?
Я тоже подошла к окну. Второй этаж, а все равно очень высоко.
– Шлёп, не валяй дурака. Шлёпнешься и расшибешься.
– Как бы мне спуститься, – мучительно размышляла Шлёпа. – Нужно что-то типа веревки.
В книжках про пансионы из спален всегда выбирались по связанным вместе простыням, но я решила, что это все равно страшно опасно, и Шлёпе ничего не сказала.
– По-моему, это плохой план. И насчет заколдовать папу и Элис – тоже. Они после заката еще больше на нас разозлятся и запрут тут на всю жизнь. Нет, надо, чтобы они поверили, что нам правда стыдно. Когда мы с Робби ругаемся с мамой, потом всегда просим прощения в письме. Она его прочтет, заплачет – и тут же нас прощает.
– Не буду я никакое дурацкое письмо писать! – фыркнула Шлёпа.
– И не пиши. А я напишу. И Робби тоже попрошу. Робс, зайди к нам, – позвала я. – Дело есть.
Я аккуратно вырвала из своего блокнота для рисования пару листов и открыла большую жестяную коробку с карандашами.
– Сначала бордюр, – сказала я Робби и отчертила ему поля – у него вечно линейка сбивается.
Я нарисовала на полях цветочки, деревья, синих дроздов, белок и кроликов. Робби нарисовал львов, тигров, слонов и жирафов. Звери у него вышли крупные – их шеи, лапы и попы с хвостами выпирали за поля, но он так здорово орудовал карандашами, что этот недочет вполне сходил за художественный прием.
Шлёпа стояла над нами и отпускала саркастические замечания.
– Вы себя кем возомнили, Уолтом Диснеем? Розалинда, тебе сколько лет, а? И все калякаешь пушистеньких крольчат!
– Цыц. Я же не для себя их рисую, а чтобы папа умилился. Он меня за козявку держит. На прошлое Рождество куклу подарил.
– Да ладно!
– Ну, может, на позапрошлое. Но все равно. – Я не отрывалась от рисунка. Зачем рассказывать Шлёпе, что я была в восторге от той роскошной американской куклы, наряжала ее так и эдак, расчесывала ее длинные волосы и тайком с ней играла?
– Мне мой папа крутые подарки дарит – разные шмотки дизайнерские, еще айпод или телефон. Кстати, верни мне мобильник, Робби. Надо посмотреть, может, он мне написал. Он меня со своих Сейшел прям заваливает эсэмэсками.
Шлёпа заглянула в телефон и явно расстроилась – но тем не менее зачитала несколько сообщений вслух. Даже Робби понял, что она их сама выдумала.
– Гора эсэмэсок, – пробормотала Шлёпа.
– Тебе мама вчера гору эсэмэсок отправила, – съязвила я.
– Старая кошелка, – сказала Шлёпа, удаляя сообщения.
– Может, хоть попробуешь ей письмо написать? – предложила я. – Не обязательно ведь от души.
– Я не такая больнушка, как вы, – сказала Шлёпа.
– Ну да, мы больнушки – зато, если мой план сработает, мы с Робби пойдем к песчаной яме и попросим у псаммиада что-нибудь для себя , а ты будешь дома сидеть, – сказала я.
Шлёпа взвесила «за» и «против».
– Ладно, давай листок, – она села на пол рядом с нами.
Отчертила широкие поля и убила кучу времени, заполняя их рисунками самой себя. Одна маленькая Шлёпа лезла на дерево, на самый верх листа, другая прыгала на батуте в спортзале, третья танцевала на каблуках, а четвертая, в серебристо-черном костюме, пела в микрофон.
– Она решит, что я просто нафантазировала, – вздохнула Шлёпа. – Но когда завтра я опять стану богатой и знаменитой, мама у меня будет в первому ряду сидеть. И папа тоже. И твой нудный папаша, и папина дурынделка-жена. И все мои бывшие училки, и тот бестолковый психотерапевт, и вообще все, кто меня доставал и на мозги капал. Повыпучат глаза и скажут: «А, ну теперь-то все ясно. Просто у Шлёпы артистический темперамент. Какая же она классная!»
– Ты иногда такую пургу несешь, – сказал Робби, украшая своего тигра тоненькими полосками.– Готово, осталась писанина, – объявила я. Сперва я предусмотрительно набросала черновик на клочке бумаги, чтобы не испортить красоту.
...
Дорогие папа и Элис!
Мне очень-очень стыдно, что вы вчера из-за нас так переживали и что мы всех подняли на уши, даже полицию. Мы правда не нарочно заблудились, но все-таки не стоило нам уходить без спроса.
Нам ужасно нравится гулять в лесу, и, если мы опять туда пойдем (было бы замечательно!), торжественно обещаем сидеть в песке и никуда не уходить. Большущее спасибо, что взяли ради нас отпуск, нам у вас в гостях очень классно.
Надеюсь, вы еще как-нибудь нас пригласите. Нам очень повезло с папой и мачехой.
Люблю,
Розалинда.
– Буэ! – Прочитав письмо через мое плечо, Шлёпа сделала вид, что ее тошнит мне на голову.
– Кто бы спорил, – сказала я. – Я же не от души.
У Робби письмо вышло куда короче, но в целом в том же духе.
...
Дорогие папа и Элис!
Простите меня, пожалуйста. Я больше никогда не буду уходить. Мне очень-очень сильно стыдно.
С любовью,
Робби.
Шлёпа ограничилась еще более кратким вариантом. В ее письме было только одно слово: «Извините». Зато она написала его раз сто, разным почерком и всеми возможными цветами, так что получилось – хоть и неприятно это признавать – убедительнее, чем у нас.
– Видали? Суть ясна, и не обязательно так гнусно подхалимничать, – сказала она. – Это твое второе имя, Розалинда. Гнусная Подхалимка.
– Вот и нет, – обиделась я.
– Гнусная Подхалимка, – повторила Шлёпа дурацким манерным голосом и стала этак по-злому меня передразнивать, неприятно вывалив язык.
– Перестань! Чего ты такую рожу скорчила? Вовсе не такое у меня лицо, – возмутилась я. – И язык изо рта не торчит.
– А вот и торчит. Оттого что ты все время подлизываешься к моей маме и к своему папаше, хотя любишь их не больше моего. Ты трусиха и больнушка.
– Неправда! – воскликнула я, хотя сердце у меня так и колотилось.
– Твой план отстойный, ничего у тебя не выйдет, – продолжала Шлёпа. – Они тебя только презирать станут. Какая же ты задавака, ботанка и зануда! Ничего удивительного, что папаша от вас ушел. Ты его достала, и твой тупой братец тоже. Вот мой папа меня не бросал.
– Не смей так о моем папе! – крикнула я.
Какая же она язва, просто невероятно. А я-то прошлой ночью из кожи вон лезла, чтобы ее утешить. Все, что она сказала, неправда. Так ведь? Шлёпа просто бесится от скуки и оттого, что ее любимый папочка ей не звонит и не пишет, но так или иначе, ее слова засели у меня в голове. Они корчились там, вселяя в меня страх и панику.
Чтобы отвлечься, я снова взялась за «Пятерых детей и чудище». Надо перечитать про то, как Сирилу, Антее, Роберту и Джейн удалось совладать с псаммиадом. Сосредоточиться было трудно: Шлёпа сочинила песню про Гнусную Подхалимку и вертелась вокруг меня, высунув язык и согнувшись в три погибели.
Когда позвали обедать, мы отдали папе и Элис свои письма.
– Думаете, меня так легко обдурить? – сердито сказал папа – а потом взял и крепко нас обнял.
На этот раз он и Шлёпу не забыл. Даже распричитался: мол, какое у нее высокохудожественное письмо. Шлёпа самодовольно ухмылялась, хотелось ее стукнуть.После обеда нам разрешили остаться внизу, правда, ноутбук Шлёпе так и не вернули.
– А мне по барабану, – сказала она Элис, взяла мои цветные карандаши – без спросу – и стала рисовать для Моди картинки.
– Нарисуй бизьянку! – попросила Моди.
И Шлёпа, к восторгу младшей сестренки, довольно похоже изобразила псаммиада.
– Не очень удачно получилось. Слишком толстая, и из головы какие-то штуки торчат, – сказала Элис.
– А твоего мнения никто не спрашивал, – окрысилась Шлёпа и стала чиркать свой рисунок коричневым карандашом, пока грифель не сломался.
– Шлёпа! Это мой карандаш, – сказала я.
Она состроила мне рожу, а когда Элис отвернулась, взяла и сломала еще и зеленый с синим.
– Вот ты свинюга! Отдай. Я тебе не разрешала их брать, – я выхватила у нее коробку с карандашами.
– Эй, потише, – сказал папа, входя в комнату. – Розалинда, что с тобой? Не хочешь карандашами делиться?
– Не хочу, это мои карандаши, – уперлась я, понимая, что со стороны выгляжу как капризная трехлетка. – Она их все переломала, сам посмотри. – А теперь я еще и ябеда, совсем плохо.
– Не нужны мне твои дурацкие карандаши, – сказала Шлёпа. – Пошли, Моди, поиграем в твоих мишек. У них будет пластилиновый пикник. Нам все равно рисовать надоело, правда?
Шлёпа устроила для Моди затейливый медвежий пикник. Робби – вот предатель! – помогал лепить пластилиновую еду. Я заточила все карандаши, чтобы были острые-преострые, и раскрасила пару картинок в «Пяти детях».
Работала я очень медленно и аккуратно, даже растушевывала как полагается. Для шерстки псаммиада подобрала идеальный оттенок коричневого, а маленькие стебельки раскрасила бледно-розовым. Сирила и Роберта одела в твид, а у Антеи и Джейн на передниках нарисовала узоры. Мне больше всего нравилась Антея, потому что она самая старшая и голова у нее варит. Хотела бы я с ней подружиться. Жалко, что она ненастоящая.
После ужина плюшевые медведи распоясались. Сначала, со Шлёпиной подачи, непослушные звери стали рычать на Моди, а потом – швыряться пластилиновыми корзиночками с джемом.
– Уймись, Шлёпа! Ты весь ковер пластилином заляпала! – рассердилась Элис. – И не надо Моди тормошить на ночь глядя.
Моди визжала от смеха, но чересчур уж пронзительно, на грани крика.
– Тихо, успокойся, малышка Моди. – Папа присел рядом с ней на корточки. – По-моему, мы все на взводе, потому что целый день дома сидим. Может, прогуляемся перед сном? Давайте сходим в парк, уток покормим.
– Нет! Нет, в Шоцки лес, кормить бизьянку, – потребовала Моди.
– К этому треклятому лесу мы больше близко не подойдем, – непреклонно заявила Элис. – Вы так безответственно себя повели вчера, я вас в лес не пущу.
Моди посмотрела на нее изумленно – и разразилась слезами.
– Нет-нет, Моди, ты себя хорошо вела, – Элис подхватила ее на руки.
Моди зарыдала еще громче и забилась в истерике.
– Ну что ты, Моди, не плачь, солнышко. Иди к папульке на ручки. Вот так!