Он испытывал сейчас двойственное чувство. С одной стороны, было жаль отца, который по его вине оказался в совершенно идиотском положении. А с другой, мальчик радовался, что для него самого эта история завершилась вполне благополучно.
Объяснившись с районным отделением милиции, Константин Леонидович стал напяливать дубленку.
— Куда ты? — спросила жена.
— Погулять, — коротко бросил он. — Нервы успокоить.
И, хлопнув дверью, удалился.
Генриетта Густавовна тоже хлопнула дверью своей комнаты. В замке повернулся ключ. «Опять заперлась», — отметил про себя Иван.
Кажется, и мать обратила на это внимание. Однако истолковала поступок Генриетты Густавовны по-своему и, строго взглянув на сына, нарочито громко, чтобы её голос проник сквозь запертую дверь, произнесла:
— Ваня, я тебя очень прошу: в следующий раз не заставляй бабушку волноваться. Вполне можно оставить для неё записку на видном месте, что заходил.
— Понял, ма! — столь же громко откликнулся сын. — Теперь так и буду делать!
Инга Сергеевна заговорщицки улыбнулась и, вытянув руку, погладила рослого сына по голове.
— Пойдем, покормлю. Проголодался небось.
— Ага, — подтвердил Иван.
Они вошли в кухню.
— Ма, а тебе не кажется, что наша бабушка последние дни вообще какая-то странная? — наугад осторожно поинтересовался он.
— В каком смысле? — подняла брови Инга Сергеевна.
— Ну, запирается постоянно, — вкрадчиво продолжал Иван. — Плейер вдруг стала у меня брать и слушать что-то. Вас сегодня перепугала на пустом месте. Может, в её возрасте вредно плейер слушать? Вдруг он на неё как-нибудь не так действует.
Мать пристально на него посмотрела:
— И тебе не стыдно?
— А чего мне стыдиться? — не понял сын.
— Пожалел какой-то паршивый плейер родной бабушке, — укоряюще покачала головой мать. — А она столько с тобой занималась…
— Мама! — возмутился Иван. «И как эти взрослые умудряются все перевернуть с ног на голову?» — в который раз изумился он. А вслух произнес: — Ничего мне не жалко. Пусть хоть совсем заберет. Просто я за неё волнуюсь. Она действительно стала странная.
— Ваня, — вполголоса отозвалась мать. — Конечно, я понимаю. Характер у бабушки не из легких. Но ведь она не молодеет, а стареет. Естественно, у неё появляются странности. И характер лучше не становится. Учись терпению.
— Мама, опять ты меня не поняла, — вздохнул Пуаро. — Это не просто странности, она другая какая-то стала.
— Я уже все сказала, — устало отозвалась Инга Сергеевна. — С этим поделать ничего нельзя. А ты уже почти взрослый: учись терпению.
— Ладно, ма, — Иван окончательно убедился, что она ровным счетом ничего не замечает.
За обедом Инга Сергеевна начала расспрашивать его о школе и о Екатерине Дмитриевне Рогалевой-Кривицкой, которая была её старой знакомой. Благодаря этому Иван и попал после переезда на Ленинградский проспект в экспериментальную авторскую школу «Пирамида». Отвечал он сейчас на вопросы матери совершенно автоматически, ибо все его мысли были о Генриетте Густавовне. «Надо же, — думал Пуаро. — Сразу заметила исчезновение плейера. Значит, это ей действительно важно. Может, действительно, мать права, и у бабушки начались старческие причуды?»
И все-таки Иван был почти уверен, что дело в другом. Генриетте Густавовне явно чем-то очень важна эта запись с шумом моря и тиканьем. «Сказать матери или нет?» — колебался мальчик. Однако, поразмыслив, все-таки поостерегся ставить Ингу Сергеевну в известность о своих опасениях. Если она ничего сама не замечает, то наверняка ей и это покажется полной чепухой.
Когда он уже сел за уроки, вернулся отец. Сняв дубленку, Константин Леонидович тут же подошел к двери комнаты Генриетты Густавовны и постучал.
— Кто там? — сухо осведомилась она.
— Это я. Константин. Откройте, пожалуйста. Принес вам игрушку.
Иван выбежал в коридор. В руках у отца отливал серебром новенький плейер. Бабушка открыла дверь.
— Вот. Пользуйтесь на здоровье, — протянул ей подарок Константин Леонидович.
Лицо Генриетты Густавовны озарила счастливейшая из улыбок.
— Константин, — с восторгом выдохнула она. — Вот уж не ожидала. Большое, большое вам спасибо!
И бабушка, обняв плейер и наушники, вновь закрыла дверь. Константин Леонидович, подмигнув сыну, направился в гостиную:
— Инга, я после прогулки жутко голодный!
Совершенно потрясенный Иван возвратился к себе. Раньше после подобного конфликта бабушка ещё бы весь вечер на отца дулась. И никакими подарками её было не задобрить.
«Позвоню-ка я Марго, — потянулся он к трубке. — Во-первых, мы так договаривались, а во-вторых, может, она что-нибудь узнала у Ариадны Оттобальдовны».
Едва услыхав его голос, девочка воскликнула:
— Как раз собиралась тебе звонить. У тебя все в порядке?
— Да одним словом не скажешь, — ответил Пуаро. — Ты-то что-нибудь выяснила?
— Выяснила, — отозвалась Марго. — Бабушка твоя действительно партизанит.
Глава V.
ПОГОНЯ
B каком смысле партизанит? — не понял Иван.
— В таком, — усмехнулась Марго, — что моя бабушка, по-моему, даже на неё обиделась.
— А что случилось? — насторожился Иван.
— Да понимаешь, Ваня, — начала объяснять девочка, — они сегодня утром действительно созвонились. Ну, моя бабушка и решила выяснить, что за лекции твоя посещает. Знаешь ведь, как она интересуется всякими нетрадиционными методами лечения.
— Знаю, — подтвердил Иван.
— Ну, так вот, — продолжала Маргарита, — Генриетта Густавовна раньше все ей рассказывала про любой свой чих. А тут стоило моей бабушке задать вопрос, начала переводить разговор на другую тему. Но мою так просто с толку не собьешь. И она опять лекциями поинтересовалась.
— И моя бабка ей рассказала? — спросил Иван.
— Как бы не так, — вынуждена была разочаровать его Марго. — Она просто заявила моей: «Ах, Адочка, вам это будет совершенно неинтересно!»
— Ничего себе! — вырвалось у Ивана.
— А у моей, естественно, любопытство совсем разыгралось, и она говорит: «Наоборот, мне будет очень интересно, возьмите меня с собой». И тут… — Марго выдержала короткую паузу. — Ваня, я, конечно, сама не слышала, передаю с бабушкиных слов. Но она обычно мне не врет. И если ей верить, Генриетта Густавовна вела себя так, будто речь идет не о каких-то лекциях, а о членстве в закрытом элитном клубе или о пропуске на секретный военный завод, где делают стратегическое оружие. В общем, она пообещала моей бабушке узнать, можно ли ей туда. А когда бабушка попыталась обратить все в шутку и снова что-то спросила по поводу лекций, твоя ответила, что вообще-то очень торопится в магазин и позвонит позже.
— И, естественно, больше не позвонила? — хмыкнул Иван.
— Естественно, — подтвердила его собеседница. — Правда, этому можно найти объяснение: после прихода из магазина ей стало не до того. Если ты помнишь, твой папа послал её к нам.
— Ах, ну да, — сообразил Пуаро. — Надеюсь, что хоть при личной-то встрече Ариадна Оттобальдовна вытянула из неё какую-нибудь информацию?
— Держи карман шире, — вновь разочаровала его девочка. — Уж не знаю, может, твоя бабушка и впрямь сильно переволновалась, но, по словам моей бабушки, разговаривать с ней было совсем невозможно. Она постоянно хваталась за сердце и твердила, что «второго ограбления не переживет».
— Ну и ну! — возмутился Иван. — Она и первого-то не переживала. Когда в тот раз залезли, она была в больнице.
— В том-то и дело, — согласилась Марго.
— Правда, на сей раз она точно перетрухала. Сам слышал, каким она голосом с отцом разговаривала.
— Во всяком случае, моя бабушка ни о чем спросить её не успела. Потому что сперва твою успокаивала, а потом явились твои предки и увели её домой.
— Да-а, — протянул Пуаро.
— Кажется, у нашего старшего поколения назревает серьезный дипломатический конфликт, — усмехнулась Марго. И шутливо добавила: — Но ты, Ваня, успокойся: на наших с тобой отношениях это не отразится.
— А я и не беспокоюсь, — с нарочитым равнодушием бросил Иван.
— Вот и отлично, — вновь усмехнулась Марго. — Но бабка моя всерьез обиделась. Даже мне сказала: «Как головные боли снимать или сердечные приступы, Гета ко мне за помощью бежит. А на лекции для меня, видите ли, требуется специальное разрешение».
— Со стороны моей бабки это действительно хамство, — искренне возмутился Иван. — Но ты знаешь, Марго, с ней что-то странное происходит. Во-первых, какие и о чем должны быть лекции, чтобы их можно было слушать только по специальному разрешению? Там что, агентов 007 готовят?
— Слушай, Ваня, скажи своей маме, — посоветовала Марго. — Пусть хоть она с Генриеттой Густавовной поговорит.
— Уже пытался, — вздохнул Иван.
— Все рассказал? — удивилась Марго.
— Все, что мог, — внес ясность Иван. — Не про кассету, естественно, а про бабушкино поведение. Но мать относит это к старческим странностям. А в остальном ей кажется, что все в порядке.
— Ничего себе странности! — воскликнула Маргарита. — Человека вдруг будто подменили!
— Мне тоже так кажется, — согласился Иван. — А вот предки ничего не замечают. Мать говорит, у бабушки всегда был тяжелый характер.
— Видимо, недостаточно тяжелый, — многозначительно произнесла девочка.
— То есть? — Иван не понял, что она имеет в виду.
— Да, кажется, кто-то сильно задурил Генриетте Густавовне голову. И бабушка моя говорит: «Ощущаю посторонний объект влияния». А она такие вещи хорошо чувствует.
— Не знаю уж, что за объект, — отозвался Иван, — но привычки у неё сильно изменились.
— Именно, — подхватила Марго. — Раньше Генриетта Густавовна особой скрытностью не отличалась.
— Какое уж там, — хмыкнул Иван. — Раньше она все время со мной разговаривала. Мне приходилось бегством спасаться. И предкам тоже. А теперь почти постоянно сидит взаперти у себя в комнате и почти ничего не рассказывает.
— А моя бабушка однажды сказала: «Геточка человек очень милый, но такой разговорчивый. Я даже порой от неё немного устаю», — выдала Ариадну Оттобальдовну Марго. — Ты только не обижайся, Ваня.
— Вот еще, — откликнулся тот. — Я сам от неё иногда просто на стенку лезу. Но знаешь, сейчас мне кажется, что уж лучше бы пусть она разговаривала. По крайней мере, мы бы уже все знали…
— Слушай, — перебила Марго, — насколько я тебя поняла, Генриетту Густавовну на эти лекции стала водить какая-то соседка по палате. Ну, с которой они в больнице познакомились.
— Правильно, — подтвердил Иван. — Виолетта Феофановна.
— А ты хоть раз её видел? — продолжала его расспрашивать Марго.
— Один раз и то мельком, — ответил мальчик.
— И как впечатление? — поинтересовалась Маргарита.
— Никакого, — сказал Иван.
— Что значит никакого? — в голосе Марго послышались сердитые нотки. — Хоть внешность её запомнил?
— Да обыкновенная у неё внешность, — последовал весьма расплывчатый ответ. — На бабку мою чем-то похожа. Слушай, Марго, неужели неясно: я старушками не интересуюсь.
— И очень зря, — с упреком сказала Марго. — Похоже, придется тебе поинтересоваться, пока не случилось беды.
— Ну, ты уж сразу про беду! — воскликнул Иван. — Пока что мы только знаем, что две бабки куда-то там шастают и там им что-то впаривают.
— В том-то и дело, что мы не знаем, куда они ходят и что им там впаривают, — Марго не поддержала его шутки. — Зато известно: на эти лекции Генриетту Густавовну повела Виолетта. Вот и надо как можно скорее выяснить, что она собой представляет. Потому что есть два варианта: то ли она твою бабушку с панталыку сбила, то ли её саму тоже сбили.
Ивану становилось все больше не по себе. Ибо тревога, которую испытывала Марго, подкрепляла его собственные подозрения.
— Ладно, попытаюсь сегодня же выяснить, — пообещал он. — А может, — у него вдруг возник план, — попробуем выследить их и проникнуть на эти лекции?
— А что, это мысль, — оживилась его собеседница. — Когда у них следующая?
— Естественно, не знаю, — ответил Иван. — Но попытаюсь выяснить.
Бабушку он увидел за ужином, однако ото всех его осторожно-наводящих вопросов она неизменно уходила. Впрямую же Иван спросить не решался, ибо это неизбежно привлекло бы внимание.
После ужина Генриетта Густавовна, объявив, что очень сегодня переволновалась и телевизор смотреть не будет, снова закрылась у себя в комнате. Иван немедленно отметил ещё одну странность. Раньше бабушка в любом состоянии смотрела телевизор, а заодно общалась с дочкой, зятем и внуком, если тот участвовал в семейном просмотре какого-нибудь фильма или передачи.
«Ясно, ясно, — подумал Пуаро. — У неё ведь теперь свой плейер. Наверное, опять пошла шум моря с тиканьем слушать!»
Он попытался завести разговор с матерью о бабушке и её новой подруге. Однако стоило ему упомянуть Виолетту Феофановну, как Инга Сергеевна с раздражением посоветовала ему заняться своими делами и не лезть в чужие дела. Мол, бабушка взрослый и даже старый человек и имеет полное право дружить с теми, кто ей нравится.
Иван остался в полной растерянности. Вот и пойми после этого предков. Никакой логики. То мать целыми днями пилит его, что он мог бабушке уделять побольше внимания. И вот когда, кажется, Генриетте Густавовне надо и впрямь уделить внимание, она мало того, что сама ничего не замечает, так ещё и от него требует не соваться в бабушкину жизнь.
«Дело хозяйское, — подумал Иван. — Только не говорите после, что я ни о чем вас не предупреждал. Будем действовать самостоятельно». Он вернулся в свою комнату и, сев за стол, попытался вспомнить, что рассказывала бабушка о Виолетте Феофановне после возвращения из больницы. А она ведь много по этому поводу говорила. Вот только он не больно-то её слушал. Ему было совсем неинтересно. Эх, знать бы заранее.
Пуаро принялся мысленно раскручивать события назад. И в результате у него в памяти все-таки кое-что всплыло. Виолетта Феофановна и Генриетта Густавовна были ровесницами. Бабушка несколько раз повторяла, что её новая подруга всего на два месяца младше. Значит, ей тоже шестьдесят семь лет. Кроме того, она совершенно одинокая. Их с бабушкой выписали из больницы в один день, и Константин Леонидович, по просьбе тещи, завез Виолетту Феофановну домой. Иван отчетливо помнил, как ругался потом отец: «Живет в самом центре, а подобраться к подъезду невозможно. Где машины, а где сугробы. А у Виолетты вещей полно. Не заставлять же её саму три тяжелых сумки тащить. Пришлось машину с Генриеттой Густавовной бросить на углу переулка и переть сумки вместе с Виолеттой Феофановной пехом».
Ситуация усугублялась тем, что именно в тот день у Константина Леонидовича с утра разболелась поясница, и он еле доволок поклажу тещиной подруги до квартиры. А в доме, как назло, ещё не работал лифт. Словом, глава семейства по возвращении объяснил жене и сыну: «Оторвался, а верней, надорвался я, братцы, сегодня по полной программе».
«Эх, — вновь посетовал Иван, — не запомнил я адреса. А ведь предок его тогда называл. Какой-то переулок, который выходит на Тверскую. Ну, ничего. Понадобится — спрошу у отца. Уж он-то до конца жизни будет помнить координаты Виолетты Феофановны».
«Вроде бабка потом что-то про её мужа рассказывала, — мальчик воскресил в памяти ещё одну деталь. — Кем-то он таким был. Крупным. А может, и не крупным, а просто известным. Впрочем, это, наверное, несущественно. Он ведь все равно давно уже помер. Об этом бабушка тоже говорила. А вот чем сама Виолетта занималась? То есть, ясное дело, сейчас-то она на пенсии, но раньше…»
Ничего, даже отдаленно касающегося профессии Виолетты Феофановны, Иван не знал. То ли Генриетта Густавовна говорила об этом не в его присутствии, то ли он пропустил это мимо ушей. Конечно, может, она по каким-то причинам скрыла род занятий Виолетты. Однако Иван не сомневался, что о таком Инга Сергеевна обязательно бы расспросила мать. Вон даже о его, Ивана, друзьях она все выведывала чуть ли не до пятого колена.