Все это бабуля тараторила нам по дороге.
– Вечерком у золовки чайку попью, переночую, а утречком, в самый рассвет, – на вокзал, бизнес делать.
Мы уже спускались к реке, как вдруг откуда-то выскочил заполошный Кистинтин и промчался было мимо нас к гостинице, но, заметив Алешку с мешком на плече, круто затормозил – аж подметки завизжали.
– Что несешь, туда-сюда? – спросил он, не переведя дыхание.
Я не успел ответить, как Алешка небрежно бросил:
– Лебединые перья.
– Чего?!
– Того. Лебединые перья, – повторил Алешка для туповатых.
– А... А зачем тебе?
– Перину буду делать, – Алешка эту фразу произнес, состроив максимально хитрую рожицу. Знаю, мол, да не скажу.
– Перину, да? – Кистинтин напряженно соображал. – А зачем?
Хороший вопрос. И ответ был достойный:
– Гвозди буду ею заколачивать. В подковы.
– Здорово врешь! – дошло до Кистинтина. – Отдавай перья! – И он вцепился в мешок. – И бумажку отдай! Ты ее спер! Я знаю, ты был в музее!
Лучше бы он этого не делал. В бой бросилась Митревна. Она шла немного впереди и все время бормотала про свой бизнес. Так что в ситуацию врубилась не сразу. Зато решительно. И без всяких разговоров ахнула Кистинтина по башке своей кошелкой. Тот выпустил мешок и сел на землю.
А мы пошли дальше. Только Алешка обернулся через несколько шагов и зачем-то сказал:
– Не плачь, туда-сюда. Бумажка опять в музее. – И почему-то ткнул себя пальцем в живот.
А мы помогли Митревне загрузить ее товар в лодку, заодно договорились с дядей Сеней, что он даст когда-нибудь на ней покататься, и пошли, проголодавшись еще больше, в гостиницу.
Когда поравнялись с Кистинтином, который все еще сидел на сырой земле и ошалело скреб пятерней затылок, он привстал и сказал:
– Эй, постоялец, где, говоришь, бумажка-то? В музее?
Алешка сделал удивленные глаза и ответил с недоумением:
– Я говорил? Я ничего такого не говорил. – А когда мы отошли подальше, хихикнул: – Бумажки разные бывают. Да, Дим?
Я не понял, что он хотел этим сказать, но на всякий случай согласно кивнул.
Глава VII
Засада в бочке
В общем, мы с Алешкой развлекались как могли. А вот папа с каждым днем становился все мрачнее и скучнее. И все время о чем-то сосредоточенно думал. И все время они с Шишкиным куда-то ездили и о чем-то советовались. Шишкин даже похудел немного. Мне иногда казалось, что он чувствует себя перед нашим папой неловко, будто в чем-то виноватым. Хотя папа всегда общался с ним по-дружески, не как московский полковник с липовским майором.
И вот сегодня вечером Алешка не выдержал. Он подобрался к папе поближе – тот сидел в кресле и бездумно смотрел в пустой экран телевизора – и сказал:
– Пап, давай маме позвоним. А то ты какой-то грустный.
Папа вздрогнул, будто его будильник разбудил, и спросил:
– Что? А... Нет, Лех, я не грустный, я озабоченный.
– Проблемы? – Алешка сочувственно вздохнул. – Пошли завтра на речку. Я тебе свою удочку дам. И свои плавки, так уж и быть. Искупаемся, рыбку половим. У нас там в песочке недопитый пакет с соком закопан. Он, может, не прокис еще. Попьешь – и сразу станет легче.
– Кто станет легче? Пакет?
Стало ясно, что папа еще не врубился. Не отвлекся от своих трудных мыслей. Тогда Алешка переменил тактику:
– Пап, а мы тут историческое достояние спасаем.
Тут папа встрепенулся:
– Какое еще достояние? На речке? Пакет с соком?
– Мы там еще ракушек набрали и гвоздь нашли. От копыта боевого всадника. Мы этот гвоздь уже в надежные руки пристроили.
– Да, – сказал папа, – я сейчас позвоню маме и обрадую ее.
– Это чем? – осторожно спросил Алешка. – Речными ракушками?
– Тем, что завтра она сможет заключить вас в свои материнские объятия. Мне только вашей самодеятельности не хватало.
– Знаешь, пап, – сердито сказал Алешка, – пусть лучше завтра она тебя заключит в свои материнские объятия.
– Да, – добавил я, – а то ты что-то совсем расклеился без материнской заботы.
– Ладно, пап, оставайся, – решил Алешка. – Мы с Димкой тебе заботу устроим. Мало не покажется.
Папа не то рассердился, не то растерялся – и сдался. И рассказал нам о своих проблемах.
В этой мирной знаменитой области, которая славилась замечательными людьми, завелся, как червяк в яблоке, один криминальный авторитет. И он, как сейчас говорят, взял под свой контроль строительство, торговлю, даже местную эстраду и все остальное. Это не значит, что он сам строил или торговал за прилавком липовым цветом. Или танцевал на сцене волосатыми ногами в коротенькой юбочке. Нет, ничего этого он не умел и не делал. Просто он заставил всех, кто строил, и торговал, и пел песни, платить ему деньги. Если они отказывались, то тогда они уже не строили, не торговали и тем более не танцевали в театре.
В общем, ничего новенького в этой ситуации не было. Как всегда и как везде. Но ему этого было мало. И милиции стало известно через агентуру, что этот авторитет по кличке Пасюк готовится ограбить областной банк на все деньги, которые там есть. Когда произойдет ограбление, каким образом и все остальное – неизвестно. Но меры нужно принимать. Местная милиция сбилась с ног, но ничего не могла сделать. Тем более что человек, который сообщил о готовящемся преступлении, бесследно исчез.
Тогда обратились за помощью в Москву. И Москва прислала в Липовск опытного полковника Оболенского и двух его сыновей.
Сыновья погрузились в развлечения, а полковник Оболенский и майор Шишкин погрузились в работу. Сыновья развлекались удачно, у сыщиков удачи не было. Единственное, что удалось уточнить – да, подготовка к преступлению велась. Тайно и активно. Вот и все. Но ведь, чтобы отразить нападение, надо знать – куда и когда ударит враг. А враг был хитер и коварен. Вообще, этого Пасюка папа знал еще по Москве, когда тот там разбойничал. Потом его выдавили из столицы бандиты-конкуренты, и Пасюк неплохо устроился в области. Но он был глупый человек и поэтому жадный. Ему все было мало. Он мечтал стать олигархом. Чтобы никого не бояться. Потому что он был не только жадный, но и очень трусливый. Он боялся милиции, боялся партнеров по бизнесу, боялся конкурентов. Он даже боялся собственной охраны. Потому что не доверял ей. Он никому не доверял. Он даже боялся жениться – а вдруг его жена с ним разведется и оттяпает у него половину состояния. Как-то его секретарь в добрую минуту посоветовал:
– Герасим Андреич, вам пора бы уже подумать о личной жизни. Детишек бы вам надо завести. Дети – наше будущее.
Пасюк вспылил и взорвался:
– Дети – наше страшное будущее! Они будут поджидать, чтобы я поскорее помер, чтобы размотать наследство по дискотекам. Фиг им!
Конечно, ничего особо секретного папа нам не сообщил. Да он и не собирался это делать. Я думаю, он просто вслух проговорил всю эту ситуацию, чтобы она как-то прояснилась, чтобы нарисовалось какое-нибудь решение проблемы. Я ведь тоже иногда решаю задачки вслух. Повторяю несколько раз условие – и решение приходит само собой.
И, конечно, папа не ждал, что мы ему что-то умное посоветуем, но мы-то от этого удержаться не могли.
И я сразу же предложил:
– Пап, у этого Пасюка ведь наверняка есть в банке свои люди?
– Боюсь, что так...
– Тогда элементарно: нужно распустить слух, что дирекция банка очень встревожена и приняла решение отправить все деньги в Москву, в какой-нибудь главный банк...
– Здорово, – похвалил меня Алешка. Он молодец, не завистливый. – А дальше?
– Пусть все деньги погрузят в инкассаторский броневик, а ты его тайно прикроешь своими бойцами, – вовсю фантазировал я. – На трех машинах, с автоматами. Бандиты нападут, а вы их прихлопнете.
– Я тобой горжусь, Дим, – сказал Алешка. Довольно искренне.
– Не пойдет, – сказал папа. – Слишком велик риск.
– Никакого риска! Пусть они в броневик не деньги погрузят, а какое-нибудь барахло в коробках.
– Я не о деньгах, я о людях. Такая операция не обойдется без стрельбы, а значит, могут быть жертвы. К тому же очень трудно определить, в каком месте они спланируют нападение. Не пойдет.
– Да, Дим, – тут же переметнулся Алешка. – Плохо ты придумал. Я тобой не горжусь.
– Придумай лучше, – с обидой буркнул я.
– Легко! Нужно к этому Пасюку нашего человека приставить. И ты, пап, все будешь знать.
– Пробовали. Не получается. – Папа нахмурился. – Он очень осторожен.
– Вы неправильно пробовали, – нахально заявил Алешка. – Надо сделать так, чтобы он сам этого человека выбрал и уговорил. И еще, пап, этот человек должен быть немножко знаменитым, и чтобы он никак не был похож на агента милиции.
Папа одобрительно кивнул – идея хорошая. А Лешка добавил:
– И я знаю этого человека.
– Немножко знаменитый и на агента не похож, – усмехнулся папа. – Этот человек ты, что ли?
– Не совсем, – как-то туманно выразился Алешка.
А я вот и не подозревал, что это предложение будет иметь... продолжение. Да не на словах, а на деле.
С подозрительным упорством Алешка стал вертеться возле будочки Кистинтина. Он даже, кажется, немного исправил с ним отношения. Мне это, конечно, не шибко нравилось. Но я терпел, я знал, что Лешка ничего просто так не делает. Я знал больше: если Алешка вдруг сближался с плохим человеком, то этому человеку очень скоро не позавидуешь.
Но пока ничего особенного, на мой взгляд, не происходило. Кроме того, что несколько раз в день Кистинтин выходил из гостиницы и под большой липой с кем-то таинственно, с жаром, говорил по мобильнику. По тому самому, который ему передал тонкоголосый пассажир черной иномарки.
Алешка, как я заметил, старался во время этих разговоров подобраться к Кистинтину. Но тот каждый раз замолкал и смотрел на него сердито.
И вот как-то после обеда, когда я пытался в нашем «люксе» немного почитать «Физику», врывается Алешка. И с порога:
– Дим! Он будет звонить в три!
– А я тут при чем?
– При том! Я, Дим, этому Кистинтину уже примелькался. Он при мне разговаривать не будет. А при тебе...
– Он и при мне не будет. – Я спустил ноги на пол.
– Будет, Дим! – горячо зашептал Алешка. – Он же тебя не будет видеть!
– О! – Мне стало весело. – Ты шапку-невидимку нашел?
– Бочку, Дим! Ты будешь в бочке сидеть!
Мне стало еще веселее. И я сунул ему под нос сразу обе фиги.
– Ты что, Дим? Не соображаешь? Ты мне брат или не брат?
– Брат. А бочка здесь при чем?
– Дим, он будет в три часа разговаривать со своим шефом! Понял? И мы все узнаем. Все очень просто: ты спрячешься в бочке и подслушаешь. А я потом все придумаю.
Я усмехнулся:
– Давай наоборот. Ты подслушаешь, а я придумаю.
Алешка неожиданно успокоился и тоже усмехнулся. И тихонько сказал:
– Давай думай. Только не очень долго. Не получается? Тогда лезь в бочку пока не поздно. Можешь взять с собой «Физику». И не скучно тебе будет, и полезно.
Я послушно взял «Физику», и мы спустились в холл, вышли на улицу.
За большой липой каким-то чудом сохранился пожарный щит на ножках. Когда-то на нем висели багор, топорик и ведро. Все это уже давно растащили. Осталась только железная бочка с песком. Песок из нее, правда, тоже растащили – осталось немного на дне. Можно даже сказать, что вообще его там не было, одни окурки.
– Ты залезай так, чтобы никто не заметил.
Очень интересно. И как же это сделать? Среди бела дня, перед фасадом гостиницы?
– Ладно, – Алешка махнул рукой, – и так сойдет: подумают, что ты за окурками полез. Забирайся.
Я огляделся по сторонам – вроде бы никого, взялся за край бочки, подтянулся и бухнулся внутрь.
– Ты спрячься, – прошипел Алешка. – Что ты торчишь своей головой?
– Твоей, что ли, торчать?
Я присел на корточки. И тут же что-то бухнуло меня по голове.
– Твоя «Физика», Дим. Чтоб не скучно было. И полезно. Пока.
Надо сказать, все получилось довольно удачно, ждать пришлось не очень долго. Я вскоре услышал, как Алешка пнул бочку ногой и прошептал:
– Он идет, Дим. Включай уши.
Сидя в бочке, я вдруг вспомнил аналогичную ситуацию в «Острове сокровищ». Но Джиму было легче – в его бочке находились яблоки, а в моей в основном окурки. Во-первых, они воняли, будто я сидел в пепельнице, а во-вторых, вдруг Кистинтин, поговорив со своим шефом, бросит мне на голову незагашенный окурок. Да даже если и загашенный – приятного мало.
Но самое интересное – в бочке было здорово слышно все, что звучало снаружи. Шелест листьев, щебет птиц, дальние голоса людей. И всякое другое. Наверное, она, как перевернутый рупор, собирала все звуки и усердно докладывала их мне. Сразу в оба «включенных» уха.
Вот шаги Кистинтина, вот пиканье кнопок мобильника, а вот его голос...
И тут я чуть не подпрыгнул в своей ржавой бочке. Знаете, что он сказал? Он сказал:
– Еще раз здравствуйте, Герасим Андреич...
Вот это фишка! Тут уж я стал слушать во все свои уши.
– Да, Герасим Андреич... Слушаюсь. Сегодня ночью. У меня есть ключи от музея. Я пойду туда на всю ночь. Я его, этот музей, переверну вверх головой, но найду эту бумажку. Я поставлю его с головы на ноги, но сделаю порученное мне дело. Такой вот я преданный вам человек. Что говорите? Вы сами приедете? Вы со мной пойдете на дело? Вы мне не доверяете? Почему – дурак? Не такой уж я дурак. Я даже иногда очень умный. Хорошо, я жду вас у музея ровно в полночь. Я оправдаю ваше доверие.
Да, Джим Хокинс не слыхал такого в своей бочке. Значит, этот Герасим Андреич, этот Гера, и есть тот самый авторитет Пасюк, который планирует ограбление банка да еще зачем-то хочет похитить чертеж лебединых крыльев. Неслабо...
Меня немного шатало от новостей, когда Алешка помогал мне выбраться из бочки.
– Ты чего, Дим, такой бледный? Устал немного, да? Тебе, наверное, солнце затылок напекло, да?
Я ему тут же рассказал, что мне «затылок напекло». И странно – Алешка совсем не удивился появлению на нашем горизонте главного областного бандита Пасюка, будто он уже знал об этом, а вот предстоящий поход преступников в музей его очень обрадовал.
– Класс, Дим! Мы их навсегда от музея отвадим. Понял? Знаешь, я чего придумал? – тарахтел Алешка. – Ты только сразу не спорь, ты послушай.
Алешка старательно огляделся, даже крону липы осмотрел и в бочку заглянул. А потом рассказал мне свою придумку. В том же темпе.
Я, конечно, сразу заспорил, а потом сразу согласился. И лишь спросил:
– А как нам Олю уговорить?
– Уговорим. Ты только помалкивай, ты очень воспитанный и все испортишь. А я еще не такой воспитанный, у меня получится.
– А почему это я «очень», а ты «не такой»?
– Элементарно, Ватсон. Меня родители и школа всего пока десять лет воспитывали, а тебя на пять лет больше.
– А... – только и сказал я.
Оля была, конечно, в музее. Музей, конечно, был открыт.
– Теть Оль, – сказал Алешка прямо с порога, – или вы нам поможете, или мы вам навредим в личной жизни.
– Я вам помогу, – пообещала Оля, еще не зная чем. Но ей было очень интересно. – А как вы можете мне навредить?
– А мы скажем Шишкину, что к вам в музей ходит Мишкин.
– Шантаж? – улыбнулась Оля. – Не выйдет. Мало ли кто в музей ходит. Вот вы, например.
– Мы по делу, а Мишкин по любви.
Я аж рот распахнул от такой Лешкиной наглости. Но Олю это нисколько не смутило.
– Ну и что? В меня вся липовская мужская молодежь влюблена. И Шишкин об этом знает. И даже гордится.
Однако Алешка не сдавался.
– Теть Оль, ну мы тогда ему еще что-нибудь наврем.
– А зачем? Я вам и так помогу, без всякого вашего вранья. Мне этот Кистинтин здорово надоел. И не влюбился он в меня, он что-то в музее ищет. Но тут ничего такого ценного нет. Для него, во всяком случае.
Тогда мы сказали, что именно он ищет. Оля очень удивилась.