Барон Николай сделал героическое лицо, повел бритыми желваками.
— Что рыба, — тихо сказал он. — Дети в опасности.
Оруженоска вдруг как-то обмякла, перехватила рыцаря за плечики кафтана и, повиснув на его груди, еле слышно произнесла:
— Хочешь, я накопаю тебе червей?
Барон Николай, совершенно не ожидая этого от себя, погладил оруженоску по волосам и ответил уже совсем не героическим голосом:
— Нет. Буду ловить на живца.
Рыцарь пришел в Люмпенский Суд без семи минут двенадцать. На макушке его красовалась шерстяная вязаная шапочка типа «петушок», на глазах бликовали черные пиратские очки. Донья Маня уже была здесь, она сидела на двухместной скамье ответчика и оберегала соседнее место, будто кроме самого ответчика кто-то мог его занять. Народу в партере и на галерке было много, но все вели себя тихо — очевидно это были завсегдатаи, любители театра справедливости. Присяжные (их было двадцать четыре: шесть пар из бюргеров и шесть пар из просторабочих) уже разместились в своей специальной ложе, а вот скамья истца все еще пустовала.
Пристроив удочки в подставку для зонтов, барон Николай разыскал секретаря, зарегистрировался и занял место рядом со своей оруженоской.
— От тебя пахнет рыбой, — тихо сказала та.
— Это к счастью, — рыцарь приподнял черные очки, подмигнул донье Мане и взял ее за руку.
Оруженоска показала на присяжных и еще тише заметила:
— Судя по их недовольным физиономиям, Капитон обошелся без подкупа; решил, что справиться с нами бесплатно.
— Это хорошо, что он держит меня за дурака, — удовлетворенно кивнул рыцарь.
— Видимо, ты произвел на него правильное впечатление, — пожала плечами оруженоска.
Ровно в двенадцать раздался гонг, распахнулась судейская дверь, и трое почтенных вельмож в черных балахонах и черных квадратных колпаках появились в зале. В этот же самый миг раскрылись другие двери, и Дон Капитон со своей свитой вошел в помещение с противоположной стороны. Зрители встали — не понятно было, кого они приветствуют: судейскую тройку или же прибывшего минута в минуту истца. Судьи проследовали на свои кафедральные места, а Дон Капитон, оставив двух телохранителей возле входа, прошел через весь зал и уселся — нога на ногу — в удобный шезлонг, который третий телохранитель принес с собой. В руках истец держал платиновую табакерку (в зале запрещалось курить, но нюхать можно было что угодно). Рядышком на скамье пристроился его адвокат — потасканного вида господин в белой сорочке и черных панталонах, в красных туфлях с бубенчиками на носках и с приколотой к рубашке опознавательной табличкой «Мистер Ёрик». Зрители опустились на свои места, близорукие приставили к глазам бинокли, тугоухие приспособили к ушам воронки.
Барон Николай снял очки и Председатель велел ему продолжать.
— Я, господа хорошие, в Дона Капитона не стрелял, — заявил ответчик, — и покушаться на него не собирался. Я просто хлопнул перед ним хлопушку с сюрпризом, коим являлись старые детские перчатки. Символически эта шутка должно было означать вызов на дуэль. Я не виноват, уважаемые судьи, что у Дона Капитона не развито образное мышление и совершенно отсутствует чувство юмора. Тем не менее, Дон Капитон понял мои действия правильно — и он принял мой вызов. Только в качестве оружия он выбрал суд. Ваш суд. Так что, все вы, уважаемые господа, сами того не подозревая, являетесь сейчас секундантами на нашей с Доном Капитоном дуэли. Но я надеюсь, что у глубокоуважаемого суда, у господ присяжных, у всех присутствующих хватит чести и достоинства не стать всего лишь слепым оружием в руках этого сомнительного рыцаря.
Барон Николай замолчал; молчал и зал, видимо, осознавая свой новый статус.
— За что вы вызвали истца на поединок? — спросил Председатель после паузы.
— Основания эти по пунктам изложены вот здесь, господин Председатель, — барон Николай велел оруженоске передать ему приготовленную справку о злодеяниях Дона Капитона. — Если говорить в двух словах, этот так называемый рыцарь вел себя как самый настоящий разбойник и лицемер.
— Прошу занести эти слова в протокол! — выкрикнул капитоновский адвокат.
— Принимается, — сказал Председатель и попросил секретаря, — запишите там, что истец вел себя как самый настоящий разбойник и лицемер.
Донья Маня довольно откинулась на спинку скамьи: она все-таки решила восхититься своим рыцарем, она просто не могла им сейчас не восхититься. Она даже поискала взглядом, нет ли среди зрителей кого-нибудь из старушек, торговавших яйцом, — вот бы они узнали, какую героическую личность подобрала она на их территории! И еще она пожалела, что кентавра Сандалетова нет в зале — вот бы и ему посмотреть, на что еще способны некоторые представители человечества!
А барон Николай от защиты перешел к нападению. Он обстоятельно поведал суду о том, как Дон Капитон путем незаконной махинации овладел зданием Дворца Творчества Юных Бюргеров и оставил десяток детских коллективов без помещения. К сему присовокупил он подготовленный доньей Маней список достижений этих коллективов за два года работы — слеты, смотры, олимпиады, муниципальные и общекоролевские награды, призы, дипломы, ценные подарки.
Этот список почему-то особенно рассмешил истцов: адвокат откровенно хохотал, слушая его, а в момент оглашения ценных подарков даже Дон Капитон снизошел до улыбки.
— Всем жителям города, — сказал мистер Ёрик, когда барон Николай поставил точку, — прекрасно известно, почему в этом дворце дети больше находиться не могут, равно как и взрослые. Для самых неинформированных я поясню: в парке дворца живет чудовище, соприкосновение с которым опасно для жизни и здоровья. И мой досточтимый подопечный рыцарь Дон Капитон совершил гражданский подвиг, поселившись в таком месте и обрекя… (он запнулся) обречя…
— Неправда, — прервал его барон Николай. — Дон Капитон не подвергает себя ни малейшей опасности, потому что в парке нет никакого чудовища.
Зал замер. Лицо адвоката так и оплыло от удовольствия, насмешливо зазвенели бубенцы на туфлях. Довольно нюхнув из табакерки, зашелся золотым румянцем и Дон Капитон.
— Нет?! — переспросил адвокат.
— Нет, — повторил барон Николай. — И вам, господин адвокат, как и вашему хозяину, это прекрасно известно.
Мистер Ёрик вышел, как-то юродиво изогнувшись, из-за своего стола, прошел вдоль судейских тронов, вдоль мест присяжных, охватил озорным взглядом толпу и во время всей этой экскурсии продолжал повторять на разные голоса:
— Нет чудовища?! Нет чудовища?! Нет чудовища?!
А затем захохотал, шлепнулся на пол, заелозил на спине, высоко задрав ноги и в истерике бренча бубенцами.
Рыцарь подождал, пока мистер Ёрик закончит свои показательные коленца, и только тогда с расстановкой сказал, обращаясь к судьям:
— Тот, кто обитает в парке, на самом деле тайно запущен туда самим Доном Капитоном, а значит чудовищем не является. По нашему средневековому законодательству существо, имеющее приручившего его хозяина, не является чудовищем, а считается домашним животным. Вот, например, никто же не называет чудовищем уважаемого господина адвоката.
Мистер Ёрик выпрямился, неуверенно хохотнул и вернулся на свое место.
— У вас нет свидетелей, — сказал он, вытирая тряпицей вспотевший от трудов лоб и перетасовывая на столе документы.
Барон Николай, ничуть не задетый такой самонадеянностью, обернулся к судьям и объявил:
— У меня есть свидетель. И не простой, а главный.
Убедившись, что все вокруг ждут, что же он скажет дальше, барон Николай для начала снял с головы шерстяную шапочку. И тут судьи, публика и присяжные увидели, что рыцарь не только совершенно лыс, но и начисто лишен бровей! Зал ахнул — так неожиданно это было, так угрожающе это выглядело.
— И где же ваш свидетель? — спросил Председатель.
— Сейчас, — рыцарь пошел к дверям, рассказывая по дороге: — Видите ли, я где-то читал, что свидетелей надо убирать. Вот я и убрал его подальше, на всякий случай. А сейчас я с вашего позволения его достану.
Он полез в карман и достал оттуда — нет, не свидетеля, а кусок ваты. Разделив его на две части, он заткнул себе ноздри. И только после этого распахнул двери во всю ширину и выкрикнул ломко и увесисто, будто забил решающую костяшку в партию домино:
— Рыба!
В коридоре тотчас послышался шум, грохот, какие-то шлепки и чмоки — вылезал из укрытия далеко убранный свидетель. В зале действительно запахло свежей рыбой. Зрители ахнули и замерли в оцепенении. Опираясь на передние плавники и ими же подтягиваясь, как тюлень в посудную лавку, в помещение резко и неуклюже вполз Вылиз. Задел крайнюю скамейку, опрокинул какого-то зрителя, скользнул плавником по полу, оставив неприятный скользкий след, и пока добрался до трибунки успел — совершенно случайно, машинально — слизнуть шляпы с двух разфуфыренных дамочек. Впрочем, тут же их вернул — слегка, правда, обслюнявленные.
Упершись перепончатыми ладонями в края трибуны, Вылиз гулко вздохнул и почти человеческим голосом прохрипел, слегка заикаясь:
— Не м-м-могу м-м-молчать! Хочу дать пок-к-казания!
После этого рыба попросила стакан воды. Выпив, она положила правый плавник на фолиант и добровольно присягнула говорить правду, только правду, ничего кроме правды.
Здесь в нашей сказке наступает очень ответственный момент, и потому необходимо сделать логическую паузу. Если бы это был кинофильм, то можно было бы дать затемнение, — чтобы зритель посидел с полминуты в темноте. А если бы это был телесериал, то самое время закончить серию, пустить титры, или хотя бы прерваться на рекламу: рассказать что-нибудь про полезность рыбных консервов. Еще вариант — вставить интермедию, или музыкальный номер, что-то типа «Три кита, три кита…». Но у нас другой жанр — литературное повествование, современная сказка, поэтому ничем мы эту композиционную лагуну наполнить, к сожалению, не сможем. Разве что упомянуть, как барон Николай сел на место, как нежно посмотрел он на оруженоску, а та в ответ так же нежно погладила его голую голову и сказала, что новая прическа ему очень к лицу. И еще она сказала ему: «Когда ты не боишься, ты очень смелый!» Впрочем… похоже, этого и достаточно. Пора, стало быть, выходить из затемнения, заканчивать рекламную паузу, приглушать песню — сказка продолжается.
Рыба говорила долго и путано, с трудом справляясь со своим языком.
Перво-наперво из рассказа выяснилось, что Вылиз — это не имя собственное, а название вида южноамериканских морских амфибий, обитающих в Индейском океане недалеко от бухты Барахты; и что сама она, рыба-свидетель, является вовсе не самцом, как пишут в газетах, а самкой Вылиза. И эта деталь имеет чрезвычайно важное значение в свете разбираемого дела. Далее рыба рассказала, каким подлым браконьерским способом она была выловлена Доном Капитоном из прибрежных вод и отлучена от своих малолетних детей, и как новый владелец перевез ее через океан в контейнере с бразильским кофе, обманув таможню и пограничников.
На этом месте рассказа Дон Капитон что-то шепнул адвокату, тот вскочил и закричал:
— Протестуем! По этому эпизоду спешим заявить, что существо нагло лжет. Если бы его везли в кофейном контейнере, то кофе в доме Дона Капитона пахло бы рыбой. А кофе у его светлости отменное, — он вдруг улыбнулся судье самой широкой улыбкой: — Приходите попробовать, ваша справедливость.
Судья вопросительно посмотрел на свидетеля.
— К-к-контейнера было два, — прокомментировала рыба. — Тот к-к-кофе, в котором меня в-в-везли, он п-п-продал в к-к-кофейную лавку.