Глава 18. Какая монета в ходу у духовенства Дьявола
На утро она проснулась, относительно здоровая, вышла с полотенцем и мылом к колодцу — во дворик, образованный избушками. Засмотрелась на стаю волков, которые резвились недалеко от избы, соображая, бежать в избу или кинуться в предбанник, ибо до него было ближе — запнулась за камень и растянулась во весь рост.
Дьявол засмеялся, не проявляя никакого сочувствия.
— М-да, ну какой уж из тебя боец? — спросил он, не обращаясь к ней. — Это… я их позвал. Они предупредят, когда оборотни перейдут границу леса. Ты не бойся, они землю слушают и человека на такой земле не тронут.
Банька, как ни странно, топилась, ожидая, что Манька сделает ее счастливой. Изба дымила печкой, тоже не сомневалась, что Манька не откажется от угощения, и запахи неслись такие одуряющие, что Манька подавилась слюной — или опять ждала в гости водяного… Она бочком, искоса присматривая за стаей, прошла в избу-баню, прогрелась, напарилась, выбежала, нырнула в реку, проплыла от одного берега до другого и обратно, еще раз напарилась и еще раз переплыла реку, и вышла на обычную утреннюю пробежку, чтобы снова завершить ее баней.
Бежать на виду у волков Манька ни за что не хотела, и первым делом отправилась к Дьяволу на откровенный разговор.
Разговор она продумала еще в бане.
Дьявол не обратил на ее страдания никакого внимания.
Он острее затачивал стрелы, окуная наконечники в расплавленный белый металл, в котором Манька, к своему несказанному удивлению и такой же несказанной радости, узнала серебро.
— Откуда? — восхищенно выдохнула она, разглядывая стрелу в руке. Стрела была такой острой, что она сразу до крови уколола палец, едва прикоснулась к наконечнику. Она забыла, зачем подошла.
— Манька, у тебя земля под ногами, которая не может не дать тебе серебра! — воскликнул Дьявол с укором. — Поленья отдали свое тепло, которое плавит серебро земли — и земля выталкивает его на поверхность. Скоро здесь все будет покрыто серебром! Пули, конечно, нам не отлить — это тебе не гвоздик, к ним еще порох нужен, но стрелы получаются замечательные. Я добавил немного вольфрама и некоторые элементы. Серебро пластичное, а вольфрам обеспечит хрупкость, проникая в тело оборотней. Осколки в любом случае должны остаться, а прочие элементы — проникновение. Рисковать нам нельзя, каждый меткий выстрел должен достать оборотня, потому что сюда много их идет.
— Уже? Но ведь еще не полнолуние! — испугалась Манька.
— Маня, вампиры оказались умнее, чем я думал. Они и не думают, что справятся с нами за одну ночь. Через два-три дня посланные оборотни будут здесь. И многие из них проинформированы, что могут столкнутся с организованным сопротивлением. Так что и арсенал у них ой-ей-ей, и самих их ого-го-го! Раз уж они объявили нам такую войну, последнее слово я оставляю за собой. Стрелять, правда, тебе придется метче, чем они, потому как одна ты у меня такая счастливая, а их много. Сотни! Если быть точнее, три десятка сотен. Ты что-то хотела?
Манька отмахнулась, побледнев в лице.
— Три десятка сотен?! — прохрипела она, поперхнувшись. — Стрелять я как научусь? Сейчас? Как? Я лука в руках в жизни не держала! — жизнь у Маньки опять оказалась под горой, а она-то думала, что поднимается. Но, оказалось, скатилась еще ниже! — Я ж не умею стрелять! — воскликнула она, понимая, что уже ничто ее не спасет.
— Учиться никогда не поздно, — наставительно заметил Дьявол, кивнув в сторону натянутого новенького лука, который висел на стене избы-бани. — Вот увидишь, стрелять из него одно удовольствие! Ну, промахнешься, страшно, что ли? Я стрелы кое-чем намагнитил — это мое личное изобретение, содержится на вооружении Ада. Пальнул вслед, и стрела сама догонит. Никому еще не удавалось сбежать.
— Есть такие смельчаки? — угрюмо поинтересовалась Манька.
— Постоянно! Вон и мать твоя с костра решила соскочить. Мань, ты ведь и не заметила, что она силы твои перекачивает. Говорит она, а не умирает, как другие, а ты без сил повалилась бы. И взойди ты на костер, вылез бы из огня еще один вампир, как те первые, которые потомству своему дали начало. Так что спас я тебя в очередной раз. Иди-ка ты, боец, на четыре круга вокруг луга, — он придирчиво осмотрел обескровленную Маньку и остался недоволен. — А то тебе впору гроб выбирать! Кстати, какой бы ты хотела: красный, черный, или белый с голубой бахромой? Скажи, все исполню! — он засмеялся, глядя на Маньку, которая в уме себя так и видела: в гробу — только еще не представляла его снаружи.
— Иди ты! — расстроено ответила Манька, зная, что он прочитал ее мысли. — Я это… — она кивнула на волков, — я поэтому и пришла. Они же хищники, за мной побегут! — взвыла она, отступая и открывая вид на огромную стаю, в которой волков было не меньше двух десятков.
— А ты шибче беги! — предложил Дьявол, не отвлекаясь от ковки стрел.
— С ума сошел?! Или думаешь, я с ума сошла?
— Маня, тут разведчики кругом! — образумил ее Дьявол. — С ночи пытаются проникнуть на заповедную территорию. Нам без охраны никак. У нас еще изба на очереди, и со стрелами надо закончить. Врагов более трех тысяч — это только те, которые уже вышли к нам и собрались за озером. А ну как будешь промахиваться через одного оборотня, если стрел не наготовим и спрячемся? А ну как зеркало на них не подействует — мы еще им и не занимались! А ну как серебро их не зацепит?! Где оно? На земле! Они же в обуви идут — и тоже с оружием! А ну как подтянутся, которые из за гор грозят, но вспоминают, что зима и далеко?! Тогда их будет не три тысячи, а все десять. И не надо мне тут зубы заговаривать, я сказал, беги, значит, беги!
— А волки разве не боятся оборотней? — покосилась Манька в сторону стаи.
— Ну, повалят на землю да и перегрызут глотку… Волки каждый день себя тренируют в нужное место хватать! Уж не такие оборотни бессмертные — это их обычной раной не завалишь, а снеси голову, кто выживет? У волка души нет, его хоть как кусай, разве что бешенством заразится. Но тут травы много — лечебную они знают.
Манька бочком-бочком прошла вдоль избы и тихонько побежала по краю берега. Три волка отделились от стаи и потрусили за нею. Она остановилась, как вкопанная, отступив к воде. Волки тоже остановились, с некоторым недоумением посматривая на нее, и она прочитала в их взгляде, что они почувствовали ее страх и насторожились.
«А-а-а! — подумала она, ругая себя. — Через три дня умирать, а я тут… Лучше уж пусть волки… Перед Дьяволом не так стыдно…»
Она сняла рубаху, перевязалась ею в талии и, не обращая внимания на провожатых, легко побежала по берегу. Волки пристроились рядом, соблюдая ровную дистанцию, не отставая ни на шаг. Манька слегка изумилась, и подумала: видел бы ее вампир-душа! Крыша бы у него отъехала…
Бежать в сопровождении волков было приятно, распирала гордость.
Под это дело, Манька сделала пятый круг, будто всю жизнь только об этом и мечтала.
После пробежки она еще раз напарилась, прогревая мышцы, но нырнула не в реку, а в озерцо с живой водой. Сполоснулась и отправилась на завтрак. Время было около десяти утра, но прогретая земля дышала жаром, и когда с заснеженных гор доносился прохладный воздух, он приятно обдувал тело.
На завтрак и в самом деле пришел водяной, принес бочонки с соленой рыбой. Но сидел недолго: сообщил о проводниках, которые вели оборотней со стороны юга и с востока, пересекших реку в нескольких местах, об оружии, которое они несли с собой, и, забрав сметанные пироги и рыбники, отправился к своим навесам укладывать вяленную и копченую рыбу в мешковину, выданную ему избой.
Манька и Дьявол тоже заторопились.
Дьявол проводил ее в избу-баню. Помог убрать места хранения всякого хлама, который зачем-то понадобился Бабе Яге и вампирам: в одном помещении хранилось до верху набитое злато-серебро, всякие драгоценности и прочие богатства, уложенные в открытые сундуки. От блеска разбежались глаза, но сама она быстро сообразила, что нечисти оно было ненужным, когда вынесла из избы-бани и в руках у нее остались лишь прошлогодние листья Только старый деревянный сундук с медными монетами остался как есть, и чтобы сдвинуть его, пришлось звать на помощь и Дьявола, и водяного.
Монеты были сплошь копеечные, часто ломанные или обрезанные.
— Каждая монета, Маня, цена человеку, которую заплатил вампир, чтобы купить себе в раба, — объяснил Дьявол назначение ломаных грошиков.
— И куда его? Кладом что ли зароем? — спросила Манька. — Вот честь-то!
— Отдай водяному, у них такая валюта в ходу! — посоветовал Дьявол, заметив, как водяной ходит вокруг да около сундука, переминаясь с ноги на ногу, завистливым взглядом присматриваясь к нему, и как горят у него глаза, когда он смотрит на ломаные гроши. — Выкупит человека, запряжет в воловью упряжку, и загонит в реку, отрабатывать копеечку. И если не поймет, что на водяного работал, что из реки надо выбираться — утопит, и будет рыб ими кормить. А потом продаст рыбу к столу вампира. Водяной ведь он ни то, ни се, сам себе на уме. Если с ним по-хорошему, и он по-хорошему, если с ним по-человечески, и он по-Дьявольски.
— Как это выкупит и продаст?! — грозно зыркнула Манька.
— Ну, вот сама посуди: пришел к проклятому человек, глянул — и увидел на лице его вампира. И принял за вампира — и наступил на проклятого человека. А встретил вампира — и увидел душу широкую. И поклонился, и помолился. А водяной тут как тут — продается человек и покупается! И с душой его у водяного торг идет. Ведь если душе не заплатить, когда будет вампир человека обижать, рано или поздно подумает: «Что это я, ведь раз молитву не услышал, второй раз — пойду к другому!» А все потому, что душа человека пришла к нему на помощь, смотрит и плачет о нем — и услышит и пожалеет себя. И не умирает тот человек — как только смерть к нему идет, он от нее уходит. А тут водяной к душе: «Не плачь, вот она копеечка твоя, положи за пазуху, и все, что наработает душа твоя вампиру, все к тебе вернется златом-серебром! И поделим между собой!» — и молчит в следующий раз душа человека, и хвалит его, надежду дает, пока человек работает на вампира и не уходит. Своя рубашка ближе к телу, а за рубашкой копеечка. И вот уже весь человек, если не одумается, и с той стороны, и с другой — куплен водяным. А как одумается, пока не отработает все до копеечки?
— Так вампиру же зарабатывает! На что он водяному?
— Это у вас у людей, а у духов при природе другая валюта. Он кожу с человека снимает и веревки вьет, или мясом его рыбу кормит, червяки самые жирные подрастают. Так что человек еще каким работником ему… А как умрет, как хочет, так и распорядится душою человека, которая копеечку за пазухой припрятала. Мертвец у него самый послушный работник! — заметив, что Манька тупо скрипит извилинами, чтобы понять, на мгновение задумался. — Как же это объяснить… Вот ты, работала-работала, а ничего нет у тебя, а почему? Да потому что все у водяного…
— Это мне за версту его обходить? — изумилась Манька, с опаской поглядывая на соседа по земле.
— Так разве я с чем плохим? — в свою очередь изумился Дьявол. — Я тебе стрелы кую, а ты мне что? Но остеречься и не пакостить — это святое! А то зайдешь в реку, пиранья налетит со всех сторон, и костей не останется!
— А с листьями что же?
— Положи на землю и пожелай лесным отдать. Они столько земли выкупят у человека, сколько многие народы не имеют.
— Да-а? — удивилась Манька, что и прошлогодние листья цену свою имеют.
Вдаваться в подробности, какая и как, она не стала. От водяного много добра в реке водилось. Жили-были, плодились-размножались, и вдруг, на тебе, начнет судить соседа!
В другом помещении напротив, наоборот, столько гадости было — много больше, чем злата-серебра. Всякая блевотина, навоз, ведра с помоями, железо ржавое и плети, лошадиные и воловьи сбруи, несколько гробов с человеческими останками и синюшными и почерневшими местами покойниками, которые, к счастью, вели себя, как должно, лежали тихо и пускали пузыри от разложения. Лежали тут многие куклы с человеческими волосами и ногтями, в основном, восковые, утыканные иглами, с оторванными руками и ногами, с обезображенной головой, кривые зеркала — и Манька выносила все это из избы, перво-наперво предлагая водяному. Но тот и радовался бы, но будто в полон себя продавал за богатства неисчислимые.
— Это, Маня, самой тебе пригодится, — по-дружески советовал водяной. — Узда какая! Крепче не бывает, сносу ей не будет! Придется лошадь запрячь, где возьмешь? Ах, какая узда! — он прищелкивал языком и умильно ронял слезу, приживая уздечку и сбрую к сердцу. — Ты, Маня, не обманывайся ветхостью видимой, не простая это узда, с нею и на небо, и в землю…
— Я же дарю! — возмущалась Манька.
— Маня, блевотина эта — средство от всех хворей! Покойники эти, работают без устали — лучше работника не найдешь! И смирные, и зависти в них нет… А куклы-то, куклы! Это ж кто сколько добра в избу положил?! Хоть тесто замешивай, чтобы дитя себе вылепить! — водяной плакал от счастья и брал бы все, но совесть не позволяла. — А навоз на землю положи — пройдет полгода и увидишь, как заколосится пшеница на таком навозе… А помои-то сытые какие! Вместо дрожжей их держи, ложку помоев на бочку воды, сытнее корма не сыскать на белом свете!..
Что-то сразу просачивалось сквозь пальцы кровавой слезой, и падали они на землю и оставались застывшими камушками или рубинами, если слеза была кровавая, или крупным бриллиантом, если слеза была чистая.
В последнюю очередь вынесла Манька резной сундучок, в котором лежала одна золотая монета из червленого золота, такая тяжелая, что рука не держала.
На монете она с удивлением обнаружила круг уже со знакомой размашистой буквой А.
— Это тоже водяному отдать? — спросила Манька, разглядывая монету.
— Ну, другой и посоветовал бы, — ответил Дьявол, — но я на совесть никогда не жаловался. Он этой монетой и меня купит! Себе возьми — и золото, и камни. Украсишься когда-нибудь, когда железо сносишь. А то смешно, железо — и такое богатство! Нелепо. Это цена, которую я заплатил вампиру за его душу. Моя валюта! Можешь прямо сейчас положить ее в мой банк. Надежнее банка нету! — заверил он. — Процентная ставка у меня один к одному! Купить на такое золото многое можно.
— Например? — живо заинтересовалась Манька. — Что я могу купить?
— Например… — Дьявол задумался. — Царь бесплодных земель забрал твою плодородную землю. И я могу помочь тебе забрать его землю, как он забрал твою. За процент. Она, в общем-то, бесхозная, хоть и пустыня. На таком навозе, да на таких помоях, да с таким средством от всех хворей, ее уже пустыней не назовешь. Так черная кровь вампира хоть сколько-нибудь, да принесет тебе прибыли.
— А разве так можно?! — прищурилась Манька.
— А почему нет? Я же Бог Нечисти! У меня не так, как у Бога бедного человека! Или пролей помои, навоз и мочу на себя саму. И будет земля твоя, как земля вампира. Или подай мне валюту на блюде, и купи у меня голову вампира. Тут же принесу!
— Проклятие на него наслать? Подрезать его? — опешила Манька.
— Кто как не ты станешь самой паскудной нечистью, если нашлешь проклятие на Царя? Он же посылает через свою пустыню черных птиц, которые устрашают твою землю. И ты пошли. И они будут устрашать его пустыню. Твоя земля, правда, тоже станет пустыней, но каждый, кто увидит ее, уже не соблазнится о ней. Но опять же, советую сначала сносить железо, чтобы не одна тварь, поселившаяся в твоей земле, не пошла от Царя на поклон. Тебе не привыкать скитаться по пустынной местности, а он еще так не жил, так что у него много появится пространных размышлений о жизни проклятого.
— И что? У него будет пустыня, у меня пустыня… А где умное решение? Вампиром мне предлагаешь стать? И войдем в одни ворота города МилоСулимРу? Или обоим протиснуться осликами в МилАсурНам? Знаешь что… — Манька подбросила увесистый слиток золота, поймала его, неожиданно заметив, что крест крестов, болтающийся на цепочке на шее, вдруг изменился: Теперь он был прозрачный, как горный хрусталь, в глубине его Манька разглядела брызжущие кровавые струи, которые растекались, наполняя его рубиновым светом. И еще он стал слегка теплым. И золото, и крест крестов потянулись друг другу, будто притягивались два магнита. — Ой, что это… они? — испугалась она.