– Не могу я читать ее.
– Почему?
Сгорбившись над кухонной стойкой, он выглядел таким юным, таким подавленным, что я не знал, смеяться мне или обнять его и утешить.
– Не могу и все.
Я подождал еще немного. Продолжения, судя по всему, не предвиделось. Тогда я отложил сыр и терку, повернулся к нему лицом и облокотился о стойку.
– Если ты просто не хочешь читать ее – не читай. Но если ты принимаешь такое решение только потому, что считаешь, будто не можешь, то это, на мой взгляд, не лучшая из причин. – Он скептически на меня покосился. Я напряг память, отхлебнул немного вина и наконец-таки смог кое-что из нее выудить. – Помнишь, как Люк Скайуокер учился владению световым мечом? Бен надел на него шлем с опущенным щитком, а Люк сказал, что не может. Но как только он решил поверить Бену и попробовал, то у него все получилось. – Я торжествующе улыбнулся, и он тоже нехотя улыбнулся в ответ.
– Ты сейчас, наверное, так гордишься собой, да?
Я рассмеялся.
– Не без этого.
Но его улыбка исчезла так же быстро, как появилась.
– Не хочу, чтобы Мэтт знал, что я не могу прочесть ее.
– И все равно я не понимаю, почему ты так думаешь.
Он вздохнул. Обошел стойку и, прислонившись ко мне, снизу вверх взглянул на меня. Было так странно иметь возможность вместо завесы волос видеть его лицо.
– Чтобы читать книжки, надо быть умным.
– А ты себя таким не считаешь?
Он помотал головой.
– Даже не закончил школу. – Наконец-то мы подобрались к настоящей проблеме. Но мне было больно понимать, что он на самом деле верит в свои слова.
Мне впервые не пришлось убирать с его лица волосы, чтобы увидеть его глаза.
– Я даже не знаю, с чего начать. Во-первых, для того, чтобы читать книги, вовсе не требуется быть умным. Знаешь, сколько идиотов читает, и ничего. Поверь, умение читать необязательно равняется умению мыслить. Во-вторых, закончил ты школу или нет, ходил ли ты в колледж – все это не определяет то, насколько ты умный. Да, ты не доучился. Но Анж, ты не глупый. Более того, как раз вот в таких вещах ты очень хорош.
– Ты о чтении? – недоуменно спросил он.
– Не конкретно о нем, а о понимании вещей в целом. О способности видеть глубинный смысл.
Он качнул головой и признался:
– Не понимаю, о чем ты.
– Окей, я объясню. Как называлось то кино с Мелом Гибсоном, которое мы недавно смотрели?
– «Знаки».
– Точно. О чем оно? – Лично я, если честно, совсем не понял суть этого странного фильма.
– О вере, – ответил он не задумываясь, словно то была самая очевидная вещь на свете.
– О вере?
– Ну да. – Он явно не понимал, почему я спрашиваю, но тем не менее принялся объяснять. – Смотри, его жена погибла в аварии. Но перед смертью успела оставить ему напутствие, которое, пусть он и утратил веру, спасло в итоге его и его семью. Так что, может та авария была вовсе не случайной, верно? Может, все было предопределено. А загон его дочки насчет воды тоже сыграл свою роль. Их спасли мелочи, незначительные вещи. Как сказал его брат, можешь воспринимать это как совпадение, а можешь поверить, что у всего есть смысл. Ну и в конце концов он опять обрел веру.
– Анж, а знаешь, что решил я?
– Что?
– Что оно об инопланетянах.
Он рассмеялся.
– Ну да, но вообще не совсем про них.
– О чем я и говорю, Анжело. В школе у меня было «отлично» по английскому, а в колледже я прошел курс литературы, но вся эта дребедень насчет смыслов и символизма – я никогда не понимал ее. Всегда считал пустым трепом. Но ты это понимаешь. – По его темным глазам я видел, что он задумался над моими словами. – После колледжа я не прочел и десятка книг, так что не стану думать о тебе хуже, если в итоге ты не захочешь читать эту книгу. Но я бы на твоем месте попробовал. Вдруг тебе и правда понравится. Вдруг она откроет для тебя целый новый мир. – Я чувствовал, что почти убедил его. Он хотел мне поверить. – Просто прочти первую главу, а там будет видно. Не понравится – бросишь. Что тебе терять, Анж?
Внезапно он улыбнулся мне – улыбнулся по-настоящему, уже без сомнений во взгляде, и видеть это было прекрасно.
– Зак… – Его руки обвились вокруг моей шеи, он заглянул мне в глаза, и я понял, что он пытается произнести. Он даже открыл рот, но слова, казалось, не могли пройти дальше его горла.
Я обнял его и поцеловал.
– Я знаю.
Он прижался щекой к моей груди. С минуту мы просто стояли, затем он вдруг улыбнулся и начал расстегивать мои штаны, отчего я немедленно возбудился. Я сделал попытку поцеловать его, но он не дался и встал передо мной на колени. Дернул мои штаны вниз, а потом я почувствовал на себе его рот.
Я был убежден, что ни один человек в мире не умеет делать минет так, как Анжело. Это было что-то невероятное. Сам я не умел принимать до самого горла, но он… Он всосал меня до конца, и, чтобы устоять на ногах, мне пришлось схватиться за стойку. Каким-то мистическим образом создавалось ощущение, что его язык непрерывно дразнит ту чувствительную точку сразу под щелкой, даже когда я был так глубоко у него во рту, что чувствовал лобком его нос. Я убрал со стойки одну руку, но потом понял, что не знаю, что с нею делать. Мне хотелось прикоснуться к нему, но трогать его за голову было нельзя, и тогда я удовлетворился тем, что захватил в горсть ворот его футболки. Его ладони ласкали мои бедра, поднимались к животу и вновь опускались вниз, и это было поистине потрясающе – его горячий рот и все, что он проделывал языком. Я хотел предупредить его, что вот-вот кончу, но прежде чем по мне ударил оргазм, только и успел, что выдохнуть его имя.
Казалось, прошли годы, прежде чем ко мне вернулось сознание. Анжело стоял, поддерживая меня. Моя рубашка была расстегнута, и он покрывал поцелуями мою грудь. Я обнял его, а второй рукой потянулся к его ремню.
– Скажи мне, чего ты хочешь, Анж. Я сделаю все, что ты пожелаешь.
Он взглянул на меня, и мне стало неважно, может он или нет выразить свои чувства словами, потому что все это было у него в глазах. Он остановил мою руку.
– Ты уже это сделал, Зак.
Когда я наконец-таки закончил готовить ужин и с бокалом вина вышел в гостиную, он сидел на диване. И он читал.
…Анжело
Раннее воскресное утро. Я просыпаюсь в постели Зака. Ночью мы, как обычно, разбежались по сторонам.
Я сплю здесь не каждую ночь. Иногда мне по-прежнему бывает необходимо уйти домой. Ночью тяжелее всего. Долго не удается успокоить проклятую птицу в груди, чтобы я мог заснуть. Но по утрам легче. Мне нравится просыпаться и слушать, как он дышит рядом со мной.
Какое-то время я просто смотрю, как он спит. В уголках глаз у него начали появляться тоненькие морщинки. А еще он клянется, что недавно нашел у себя седой волос. Он смеялся, рассказывая об этом, но я знаю, что на самом деле это немного его тревожит.
Я видел фото его отца. У него такие же темные волосы, как у Зака, но с проседью на висках. У Зака наверняка тоже так будет. Он останется симпатичным, но седина, как мне почему-то кажется, сделает его внешность более утонченной. По-моему, это рехнуться как сексуально. Мне нравится думать, что я буду здесь и смогу это увидеть.
Я придвигаюсь к нему вплотную, ерзаю рядом. Он просыпается ровно настолько, чтобы обнять меня и притянуть к себе. Мы лежим, точно ложки в коробке. Идиотское выражение. Никогда бы не сказал его вслух. Но что есть, то есть, и это мое любимое время утра. Мне нравится то, как совмещаются наши тела. То, как он с тихим вздохом устраивается позади меня поудобнее. И то ощущение, когда он просыпается по-настоящему и начинает твердеть у моего бедра.
Я жду, когда он расслабится, и его дыхание станет ровным. А потом едва ощутимо вжимаюсь в него.
Он издает мой любимый звук: полувздох-полустон. Туже обнимает меня за талию и тоже толкается мне навстречу.
– Ненавижу будить тебя, – говорю я, улыбаясь.
Я чувствую, что и он улыбается, когда отвечает.
– Обманщик. Ты обожаешь будить меня. – И, конечно, он прав.
Снова толкаюсь в него, и на этот раз он стонет по-настоящему.
– Я могу остановиться и не мешать тебе спать.
Мы так делаем иногда. Просто немного дразним друг друга, а потом вместе дремлем. Но сегодня он усмехается и говорит:
– Ни в коем случае, ангел. – Дурацкое прозвище, но всегда вызывает у меня улыбку.
Какое-то время мы продолжаем в том же духе, ерзаем, прижимаясь друг к другу. В конечном итоге он тянется вниз и стаскивает сначала мои боксеры, потом свои. Медленно переворачивает меня на живот. Его вес на мне… идеальное ощущение.
– Анж, – спрашивает он тихо, – можно?
Он всегда сперва спрашивает. Что на самом деле смешно, но так мило.
– Да.
Он достает из ящика смазку. По-прежнему лежа сверху, покрывает поцелуями мою шею, а потом я чувствую, как в меня проскальзывает его палец. У меня перехватывает дыхание, и он стонет в ответ. Иногда он дразнит меня так до самого конца, используя только пальцы, нажимая на ту сладкую точку внутри, пока я трусь о матрас. Но не сегодня
Палец исчезает, и в меня упирается его плоть. Он входит невероятно, агонизирующе медленно. Не втыкается. Нежно вталкивается по чуть-чуть, и все это время целует мою шею и шепчет, что он любит меня. Это самая сладкая пытка в мире. Поборов соблазн насадить себя на него, я тихо всхлипываю от предвкушения.
– Люблю, когда ты так делаешь, – произносит он и при новом толчке входит немного глубже.
Он уже наполовину во мне, и я уже близко. Я чувствую себя растянутым до предела, заполненным настолько, что еле могу дышать. Пугающее и одновременно изысканное ощущение. Не знаю, то ли умолять его продолжать дальше, то ли взмолиться, чтобы он наконец оттрахал меня по-настоящему.
– Зак? – шепчу я.
– Ш-ш. – Еще один крошечный толчок. – Вот так, Анж. – Его рука скользит по моему животу вниз, к паху. – Я смогу заставить тебя кончить вот так? – Обхватив ладонью мой член, он начинает невесомо ласкать его. – Только вот этим?
– Да! – И это почти всхлип.
– Хорошо, – произносит он. – Я тоже уже почти, Анж. – Его руки движутся по моему телу, поглаживают, ласкают меня в точности так, как мне нравится. Он так хорошо меня знает. Затем он вталкивается еще чуть глубже – и все. На меня снисходит потрясающее, стремительное, всеобъемлющее облегчение. Я не дышу так долго, что перед глазами плывут круги. Мое тело, пульсируя, стискивает его, и он тоже кончает.
Наконец у меня получается снова начинать дышать. Он еще на мне, целует мои плечи и шею.
– Завтра я дам тебе спать, – говорю я, и он смеется.
– Надеюсь, что нет.
Он скатывается с меня. Я встаю, а он остается в постели. Через час-два он отправится на пробежку, а пока накрывается с головой одеялом и сразу же опять засыпает. Он всегда так делает, и это еще одна его черта, которую я люблю.
Немного позже, пока я еще валяюсь в трениках на диване, в дверь стучит Мэтт. Я точно знаю, что это он, потому что все остальные звонят в звонок. Мэтт же грохочет по двери кулаком так, словно та нанесла ему чертово личное оскорбление. Его, наверное, приучили к этому на курсах для копов.
Ну и кого я вижу, когда открываю дверь? Его, естественно – подпирающего дверной косяк и с Джаредом за спиной.
– Чего надо? – спрашиваю я, и если Джареда мой вопрос немного сбивает с толку, то Мэтт только приподнимает бровь. Он никогда на меня не ведется.
– Одевайся, – говорит он и проталкивается мимо меня в прихожую. – Во что-нибудь потеплее.
– Блин, куда мы?
– В церковь! – с преувеличенным энтузиазмом восклицает Джаред. И это при том, что я точно знаю, что он не верит в бога. – Вот, надень сверху. – Он вручает мне толстовку «Бронкос».
– Да что за нахер? – только и могу сказать я.
– У нас есть лишний билет на игру, – говорит мне Мэтт. – Так что давай поживее. Мы не хотим пропустить начало.
Я ухожу в спальню. Зак проснулся – как тут поспишь, когда к тебе в дверь ломится накаченный тип.
– Что здесь в такую рань делает Мэтт? – спрашивает он.
Я забираюсь в кровать. Ложусь на него, чтобы заглянуть в глаза.
– Можно мне взять отгул? – спрашиваю, а он смеется. Ему всегда смешно, когда я веду себя, точно он мой босс, а не любовник. Понятно, что он и то, и другое, но я рад, что у него первое уступает перед вторым. – Зак, я серьезно. Они зовут меня на футбол, но мне же сегодня надо работать.
Он обнимает меня, трется носом о мою шею.
– Думаю, я сумею один день управиться без тебя. – Его руки скользят по моей спине, проникают за пояс треников. Между нами только тонкое одеяло. Он слегка вжимается в меня. Прошло всего пара часов, но я чувствую, что он уже готов повторить.
– Ты точно не против? – По правда говоря, из-за него я теперь думаю о том, как еще мы могли бы провести это утро.
– Точно, – шепчет он. Обнимает меня покрепче и, сделав еще одно движение бедрами, порочно улыбается мне. – Но обещай, что потом мы все наверстаем.
– Обещаю. – Я улыбаюсь, глядя на него сверху вниз. Но тут Мэтт орет из гостиной:
– Закругляйтесь там! Анж, мы выходим прямо сейчас!
Зак со смехом отпускает меня. Я одеваюсь, еще раз целую его перед уходом, а потом мы садимся в машину Джареда – я сзади, они впереди – и выезжаем в Денвер.
– Извини, что поздно предупредили, – говорит мне Джаред. – С нами должен был ехать Брайан, но он заболел.
– Ага, – бросает через плечо Мэтт, – скорее захотел получить возможность переключить канал, когда «Колтс» начнут надирать задницу «Бронкос».
Джаред хмурится на него, мне же смешно. Припарковавшись, мы садимся на автобус до стадиона – Джаред уверяет меня, что так лучше. Я уже видел «Инвеско-Филд», но так близко еще ни разу. Он оказывается гораздо больше, чем я представлял. А еще меня поражает атмосфера на стадионе – вокруг будто одна огромная вечеринка.
Мэтт и Джаред треплются о Пейтоне Мэннинге (один из лучших квотербеков за всю историю НФЛ, играл как за «Индианаполис Колтс», так и за «Денвер Бронкос» – прим. пер.), о пасах и о спецкомандах – короче, несут всякую непонятную хренотень, которая для меня звучит, как на китайском. Неважно. Все равно я не особо-то слушаю. Я слишком увлечен тем, что разглядываю оранжево-голубую – будто, блин, в цирке – толпу. Такое ощущение, что стадион заряжен энергией, и не заразиться всеобщим возбуждением невозможно.
Впрочем, когда мы заходим внутрь и начинаем подниматься по лестнице, мое возбуждение поутихает. Мы все поднимаемся, поднимаемся, поднимаемся. Тут есть эскалатор, но около него такая гигантская очередь, что Мэтт с Джаредом туда даже не смотрят. Просто карабкаются вверх, а я, понятно, тащусь следом. Все выше, и выше, и выше.
– Где, блин, наши места? – наконец не выдерживаю я.
– На пятом уровне, – отвечает Джаред. – В середине северной зоны, где камеры. Отличные места, кстати.
– И дешевые, – добавляет Мэтт, пыхтя рядом.
Джаред смеется.
– Да, это еще один плюс.
Наконец мы находим наши места и машем продавцу пива. Самое лучшая часть игры – перед самой игрой. На поле выстраиваются команды, потом какая-то девчонка с убойным голосом поет национальный гимн. Потом над стадионом пролетают реактивные самолеты. Они летят с юга, прямо на нас и так низко, что, кажется, можно почувствовать исходящие от них струи ветра – и с таким шумом, что стадион трясет. Толпа сходит с ума, и у меня по всему телу бегут мурашки.
И вот игра начинается. Я не фанат футбола и не всегда догоняю, что происходит. Пару раз даже тянет спросить, что за черт сейчас было. Спрашивать, правда, некого. Как-то так вышло, что Джаред сел на место посередине, а мы с Мэттом – по бокам от него. Джаред настолько увлечен игрой, что разговаривать с ним сейчас бесполезно. Ну, а буйнопомешанной леди с другой стороны я точно не рискну задавать вопросы. У нее все лицо раскрашено голубым и оранжевым, и она с самого начала игры, не переставая, орет. Признаться, она жуть как меня пугает. Жалко, что со мной не сидит Мэтт. Он тоже ярый фанат, но его команда сейчас не играет, и уж он-то помог бы мне разобраться, что за хренотень творится на поле.