— Не свисти, денег не будет, — ухмыльнулась Лариса.
— А зачем они нам нужны?
— Не скажи. Солидный запас монет очень даже пригодился бы. Видишь же, какой фурор они тут устраивают.
— Ну другие-то взять неоткуда.
— Так им найдется и эквивалент. Не свисти — и точка.
А как не свистеть, когда тут такие разительные перемены. На стенах вместо ковров развешаны шкуры, причем на самой большой, той, что глухая, красуется шкура оборотня — это того, что бархой прозывается. Пол тоже устлан. Туда пошла шкура мамонта, которая была безжалостно острижена и порезана на куски — так проще вытаскивать ее наружу, чтобы проветривать и стирать. Получились эдакие половики с ворсом около пяти миллиметров. Так что теперь будь добр разувайся при входе — там старый кусок грубой кожи постелен.
Прошелся по комнате. Ворс приятно пружинит под ногами, которым мягко и комфортно. При такой постановке и зимой должно быть хорошо и вполне тепло. Молодцы девчата. Про его гончарный угол тоже не забыли. Там также был этот половичок, но из двух частей, с фигурными вырезами под пенек и круг. Была мысль пристроить на рабочее место одно из сидений, но с него неудобно работать, так что пенек — и никаких гвоздей. Хочешь работать — отгибай половик и работай на голом полу. Потом можно легко прибрать и опять все укрыть под теплым покровом.
Не удержался, заглянул в их комнаты. У него своей не было, так что ночевал по очереди, все время думая о том, что если обидятся сразу обе, то придется ютиться на диване, который он устроил из заднего сиденья УАЗа. Неразумно это как-то, но с другой стороны, если собачиться каждый раз, то зачем вообще жениться. Это же не семья получается, а сущее наказание. Вот и будет стимулом лишний раз не доводить свою «дружбу-два», — а что, очень даже в тему, пилы-то две, и очень дружные, просто они пока еще мирные.
Там тоже все очень уютно и ладно. Лариса экспроприировала под свои нужды ящик, что был в машине между сиденьями, получилась эдакая небольшая прикроватная тумбочка под всякую всячину. У Сайны в принципе все так же, кроме тумбочки: заметно влияние Ларисы, крепко сдружились девчата.
Поохал, поахал да и занялся своими делами. Как говорится, не было печали. Лариса как только увидела, как он на обрешетке, подготовленной под полки для гончарных изделий, раскладывает ровные досточки, тут же возмутилась:
— Это что же получается, твои горшки на ровных полочках будут, а мы пользуемся не пойми чем из жердей?
— Ларис, нельзя мягкую глину на неровную поверхность — промнется, пока будет сохнуть.
— Согласна. А когда ты подумаешь о нормальной мебели позаботиться?
— Лариса, ну не все сразу. Может, все же потерпишь?
— А горшки эти разве к спеху? У нас наметился дефицит посуды?
— Горшки не к спеху, но важно наладить сам процесс, и если возникнет необходимость, не бегать, как в задницу ужаленные, а просто взять и сделать.
— Ладно. Убедил. Но к весне, когда опять превратишь нас в крестьянок и ломовых лошадей, чтобы было готово.
— Договорились.
— А ты не соглашайся так легко. Я, конечно, от тебя встроенной кухни требовать не собираюсь, но легко отделаться даже не рассчитывай.
— Кто бы сомневался. Ларчик, я на все согласный, дай только инструмент наладить.
— Опять, значит, в свою кузню тянешь?
— А как иначе-то?
— Ну поглядим, обещалкин.
Нормально, а?! Это он-то обещалкин! Он уже набрал полную грудь воздуха, чтобы как следует возмутиться, но потом отвернулся и сдулся. Нет, лучше не начинать. На сегодняшний день проще перечислить, чего у них нет, чем то, что в наличии. Не, не надо давить на мозоль, ведь трудно не только ему, Ларисе тоже многое приходится постигать по новой. А каково это, когда ты привык к комфорту? Тяжело. Так что соглашаться со всем и как можно чаще переводить в шутку.
Глава 8
Максим
Тем утром он как раз доводил до ума ведра. Работа не клеилась, хоть тресни. Вроде все делал так, как рассказывал знакомый селянин — это просто уму непостижимо, сколько всего можно узнать, общаясь с деревенскими и бывая у них дома, — но не шло. Прорезал на дне канавки, в которые должны войти доски, — нетривиальное, кстати, занятие, их ведь нужно по кругу вырезать. Досточки стенок с боков простругал под углом, чтобы плотно прилегали друг к дружке. Но собрать этот пазл не получалось: очень не хватало железного обруча — использовал-то веревку, а она гибкая.
Так и чертыхался, когда его позвала Лариса. Едва подошел к ней, как она указала на приближающиеся лодки, количеством две штуки. Подумал было, что это ребята возвращаются, но потом сумел рассмотреть что-то необычное. Вроде как головной убор из перьев. Сбегал за биноклем. Точно, что-то не то творится.
На носу первой лодки сидит какой-то мужик, расфуфыренный донельзя. Мало того что султан из перьев, так еще и одежда с какой-то бахромой, весь обвешан всевозможными косточками, черепками, пучками перьев, клыками и когтями, как новогодняя елка, если ей вообще пристали такие украшения.
— Ларчик, сдается мне, к нам направляется инспекция в виде местной элиты. Не иначе как припожаловал вождь какой или шаман из нерядовых. Второе хуже.
— Думаешь, у нас проблемы?
— Пока не знаю, но очень даже может быть.
— Но ведь Рохт принял нас как родных.
— Рохт до недавнего времени был простым охотником и скурвиться не мог успеть по определению. Видит добро — платит добром. Это представитель местной власти, причем старого состава, а к властям у меня доверия никогда не было. Ты вот что. Дуй в дом и займись там чем-нибудь.
— Чего это ты меня отправляешь?
— Опять начинаешь? Считай, что это боевая обстановка, а мои слова воспринимай как приказ. Видишь, с ним четверо охотников, причем все в его лодке, — Рохт сзади один в своей гребет. Не нравится мне этот визит.
— И что мне в доме делать?
— А ты не перебивай, тогда все и объясню. Заряди все оружие, с дробовиком патронташ обязательно, патроны к карабину себе в мешочек. Только прошу тебя, не стреляй, пока не увидишь, что меня убивают. Если заявятся в дом — оружие на стену, как всегда. И еще. Молчи, прошу тебя, молчи, даже если заденут твои честь и достоинство. Я сам все разрулю.
— Ты их боишься?
— Нет. Их я не боюсь. Даже если один выйду против всей пятерки, скорее всего, шанс победить у меня есть. Я боюсь, что нашему мирному сосуществованию может прийти конец, а тогда только бежать, с минимумом за плечами. Одним словом, почти реальный абзац: бежать придется очень далеко. Если есть межплеменные праздники, значит, шаманы как-то связаны между собой, религия или еще что, а тогда за своего представителя травить нас будут не по-детски.
— Ты чего их убивать-то сразу собрался?
— Лариса, это самый худший сценарий. Нам сейчас нужно произвести если не хорошее впечатление, так хотя бы дать им понять, что вреда от нас им никакого.
— Ясно. Но только учти: если этот убогий захочет меня пощупать, я молчать не стану.
— Я ему этого не позволю. Все, иди, подходят уже. И бинокль припрячь.
Перед берегом Рохта пропустили вперед. Ага, значит, персона неслабая, раз уж вождь должен высадиться первым, а потом представить сошедшего. Визитер производил отталкивающее впечатление. Немолод, лет под семьдесят, хотя с таким же успехом ему могло быть и пятьдесят: поди разберись в их возрасте, суровые условия накладывают свой отпечаток и на внешность. Во всяком случае, его лицо было покрыто густой сетью глубоких морщин. Взгляд властный, цепкий и умный, в движениях нет никакой дряхлости — не молод, но и не развалина.
— Здравствуй, Дим.
— Здравствуй, Рохт. Рад тебя видеть.
— Это верховный шаман нашего племени Вейн. Когда услышал о тебе, захотел посмотреть и увидеть все своими глазами.
Ага. Судя по уважительному и где-то опасливому тону, дядька серьезный. Дмитрий всегда старался держаться от большого начальства в сторонке, а к ним на озеро начальники ездить любили: еще бы, такой рыбалки больше нигде нет. Но несмотря на это, он старался всегда от них дистанцироваться, хотя большинство и старалось вести себя по-простому. Неписаный закон охотников и рыболовов: в поле и на водоеме все равны, чины и прочее остались там. Однако у большинства от простоты такой веяло наигранностью, потому разбираться с ними он предоставлял честь директору. Как только кто из начальных появится — так сразу Василию Андреевичу на мобильник: езжай, мол, разбирайся сам. С ними никогда не поймешь, где проколешься.
Разумеется, перво-наперво посыпались вопросы — мол, откуда и кто. При этом дедок так буравил взглядом — что твой рентген. Выдал версию, которую рассказал Рохту. Только в путешественников, забредших в эти края по воле великого духа, шаман ни разу не поверил. Это четко читалось по его виду.
Выслушав историю, шаман прошелся по лагерю, или, как его гордо именовал Дмитрий, поселку. Со вниманием осматривал все вокруг, спрашивал, не перебивая выслушивал ответы. Совал свой нос везде, где только можно. Как ни странно, но на то, что огонь упрятали в печь, он недовольства не высказал. При всей своей отталкивающей внешности умный дедок, прямо и не знаешь, радоваться этому или нет.
Очень внимательно осматривал УАЗ, как-то уж очень опасливо к нему прикасаясь трясущейся рукой, словно боялся посадить царапину, или просто как к неизвестному зверю. Кстати, о зверях. Выкатились ему под ноги три щенка. Охотники, всюду следовавшие за ним, даже вскинули копья, Дмитрий едва успел прикрыть их собой с возмущенным видом. А шаман ничего так, не стушевался, только улыбнулся. Поинтересовался, как они попали сюда. Дмитрий рассказал, что их мамаша напала на него, и ее пришлось убить, а потом уже обнаружились и они. Вот решил вырастить, поставить на ноги братьев меньших, а потом отпустить на волю.
Здесь ведь не все просто. Еще Рохт рассказывал, что животные — это младшие братья, к которым местные относятся с уважением. Так, например, они никогда не убивают мамашу с молодняком. Понятное, в общем-то, отношение. Так она вырастит потомство и восполнит популяцию, а иначе они просто погибнут. А вот приручать живность было запрещено: великий дух в мудрости своей определил всем свое место на земле, людям — обитать в рулах, а животным — в лесах и степях. Они даже, убив животное, каждый раз просили у него прощения и благодарили за то, что оно позволило им воспользоваться его телом, непременно при этом умасливая его дух.
Знай Дмитрий о посещении, непременно припрятал бы щенков от глаз подальше, но все вышло неожиданно. Пришлось давить на то, что, вопреки воле великого духа, защищая свою жизнь, убил мамашу, а теперь заглаживает свою вину, и как только поставит собачек на ноги — непременно отпустит, а там уж как великий дух рассудит. Хм. Вроде прокатило.
Прежде чем войти в дом, шаман обошел вокруг и внимательно осмотрел снаружи. Перед дверью как-то нерешительно замер, потрогал грубо сколоченную дверь, прямо как машину, а потом все так же нерешительно вошел вовнутрь. Охотники всему этому не придавали значения, так как были целиком и полностью поглощены созерцанием выставленных на всеобщее обозрение двух черепов барх. Правда, один был склеен из кусков, но это ничуть не умаляло достоинства трофея.
В доме дедок тоже вел себя странно. Такое впечатление, что он все время чего-то боится. Вначале самоуверенный и властный, сейчас он смотрелся каким-то пришибленным. Остановился перед шкурой бархи, поверх которой на деревянных штырях висели ружье и карабин. Наверное, ему о них рассказал Рохт, иначе не объяснить то, что он сразу определил то самое удивительное оружие, которое позволило его владельцу одержать столь славные победы.
Живой интерес вызвала печь. Он разве только на зуб ее не попробовал. Внимательным образом осмотрел уже подсохшие горшки, кружки, тарелки и чашки, Дмитрий на завтра планировал обжиг пробной партии. Можно бы и сегодня — совместить это со сборкой ведер несложно, только не забывай подбрасывать дрова, да вот боязно.
После того как осмотр был завершен, шаман предложил ему и Ларисе прокатиться на берег. Ничего опасного они в этом не увидели, тем более что своих сопровождающих старик оставлял на полуострове. Дмитрий вооружился сам и вооружил Ларису: ну его, еще какой оборотень появится, от него ножичком не отмашешься. Спустились к лодке — это куда проще, чем разбирать бревна на воротах, — и погребли в меру своих способностей, ловя на себе насмешливые взгляды охотников. Ну да, гребцы из них аховые, с местными никак не сравниться, так что пусть насмехаются, это все же лучше, чем злобные взгляды. Подумалось о том, что пока никакой беды не случилось, все для этого шамана в новинку, и даже где-то страх испытывает, да такой, что подбородок трясется, но неудовольствия никакого не выказывает. Может, все же подозрения Дмитрия оказались напрасными, и ничто им не угрожает. Ведь приняли же их Волки — выходит, никакого особого дисбаланса они не вносят.
Пристали к берегу. Углубились в лес. Дмитрий впереди, за ним Лариса, позади шаман. Неразумно оно как-то оставлять позади того, кого почитаешь чуть не врагом, во всяком случае, чувствуешь, что он может очень даже серьезно навредить. Но с другой стороны, опасен он может быть по-другому — ему незачем самому с ножичком бросаться на них, достаточно объявить их исчадиями ада или еще кем — остальное соплеменники сами все сделают. Так что пусть идет как идет.
— Здраствуйтэ.
Йошки-матрешки! Ему что, почудилось?! Дмитрий резко развернулся и вперил внимательный взгляд в старика, Лариса также во все глаза смотрела на шамана. Ага. Получается, не померещилось, и их спутник действительно произнес это по-русски!
— Меня зовут Максим. Я здесь сорок три года.
Старик говорил с трудом и с сильным акцентом, как человек, подбирающий слова, каждый раз выуживая их из тайников памяти. Стоит ли этому удивляться, — если он прожил среди местных столь долгий срок, тут впору диву даваться не плохому знанию, а как он вообще не забыл родной речи: ведь здесь он не мог обмолвиться ни с кем ни единым словом. Сорок три года. Немалый срок.
Выходит, то его странное поведение, вовсе не страх. Его просто накрыла ностальгия, вот и объяснение начавшим слезиться глазам. Господи, как он вообще сумел там сдержаться и не подать виду! Странности его поведения, разумеется, не прошли незамеченными местными, но они могли быть отнесены на что угодно, только не на то, что шаман знает гораздо больше, чем можно подумать. Но тогда получается, местные знают об иномирцах: ведь вот он, иномирец, сумевший подняться в их иерархии достаточно высоко, да что там достаточно — выше, пожалуй, уже и не бывает. Поди разбери, кто имеет большее влияние — вождь или шаман, — тут уж немало зависит от самой личности, а старик очень даже волевой.
— Вы с Земли? — все же поинтересовался Дмитрий.
— Да. Я русский.
— Значит, дороги домой все же нет, — тяжко вздохнула Лариса.
— Или он не пытался ее найти, — попытался вдохнуть в подругу немного уверенности Дмитрий.
— Пытался, — повторил вздох Ларисы старик, — но у меня ничего не получилось. Вас выбросило где-то здесь, на берегу?
— Да, — подтвердил Дмитрий, — примерно в километре отсюда, в лесу.
— А меня прямо в озеро, ближе к тому берегу. Мопед мой утонул, а мне пришлось избавиться от одежды, чтобы выплыть. Была весна, вода холодная, но я не утонул. Трое суток прожил на берегу, ловя рыбу и питаясь ею, а потом заболел. Я потерял сознание и лежал на камне, когда меня заметили с проплывающей пироги: как раз началось весеннее кочевье.
Понятно. Разброс радиусом больше километра, непонятная периодичность — одним словом, если и есть возможность нарваться на этот портал, то только по воле случая, а случай — это дело такое, доверяться ему при такой вероятности — хуже не придумаешь, скорее издохнешь. Дмитрий с сожалением посмотрел на Ларису. Вот, мелькнула надежда — и опять ее нет.
— Все нормально, Дим, — сглотнув твердый ком, произнесла Лариса. — Я ведь уже смирилась с тем, что это билет в один конец.
— А как вы оказались у того озера? Ну на Земле?
— Мальчишка совсем, мне только одиннадцать исполнилось, родители купили мопед, отец у меня директором промбазы был. Начитался книжек про индейцев и поехал играть. Мопед у меня был вместо мустанга. Заехал в тот клятый лес, чтобы подальше от глаз, — со мной ведь никто не дружил: директорский сынок, — а у отцовых знакомых только девочки.
— Понятно. А мопед глубоко лежит?
— Не знаю. Я ведь точно и не скажу, где именно это произошло, даже тогда не знал, когда это только случилось: испугался сильно.