- Да нечего особо рассказывать, - невесело усмехается, резко поменявшись эмоционально, пытается закрыться, но те эмоции, живые и настоящие, побороть сложно. Напрягаюсь всем телом, предчувствуя накатывающее напряжение. Оно буквально висит в воздухе густым туманом, а я понять не могу, почему его судьба так меня волнует. Возможно в его истории есть то, что мне знать бы не следовало?..
Клим
- Детдом, армия, работа. Всего не описать, да и лезть в эти дебри нет желания, - пытаюсь держать голос ровным, но накатывающие воспоминания сильнее. Даже сейчас, с устоявшейся психикой, с твердым мышлением и непробиваемым реализмом восприятия, они слишком яркие, живые, врезанные в детскую психику, и как бы не старался, их невозможно оттуда вырвать.
- Ты сам хотел рассказать, - напоминает мне, так и не отрывая головы от моего плеча.
- Я помню. Достаточно сложно рассказать о своей жизни в двух словах, - приподнимаю его за плечи, слегка встряхивая, когда слышу, как его дыхание изменилось.
- А ты расскажи подробно.
- Как с тобой сложно, - выдыхаю ему в макушку и, отстранив за плечи уже засыпающее тело, лбом упираюсь в его лоб, вынуждая отклониться назад и прижимаюсь к его все еще припухшим от недавнего поцелуя губам. Реакция следует незамедлительно, он распахивает глаза, но не отстраняется. И как это понимать? Я рассчитывал на истерику, проклятья и бесконечный поток брани в мой адрес, а этот сидит послушно, глазами хлопает, сам в шоке от себя же, но сидит. Может псих?
Отстраняюсь и, удержав его лицо за подбородок, не позволяю отвести взгляд.
- И как это понимать? - звучит слишком строго, даже с упреком, и самому становится тошно.
- Понятия не имею, это у тебя спросить надо, - шипит, вновь вырывается, но уже не так уверенно. То ли силы на исходе, то ли уходить не хочет, сказать сложно, потому что предугадать действия человека, которому нечего терять, практически невозможно.
- Я-то тут при чем? - вот это наезд.
- А кто ко мне цел... целов... короче лезет? - первый раз встречаюсь с таким умилительным хамством.
- Если бы ты не хотел, то не позволил бы. Или я не прав? - по больному самолюбию прямо армейскими ботинками, вон как его дернуло.
- Ты рассказывать будешь? - возвращает меня обратно в то уныние, из которого я старательно выбирался.
- Окей. Спрашивай, - нет желания копаться в себе, и еще меньше сил, чтобы говорить об этом вслух.
...обшарпанные стены с облупившейся краской, вечно злые воспитатели, стремящиеся сорвать злость на тех, кто сдачи дать не может. Законы выживания начинаются уже там, с самого первого дня, как попадаешь в детский дом. Борьба не просто за одежду или любимую игрушку, которой по сути быть не может, борьба за еду, вечная, не стихающая битва со старшими, унижение, когда им все же удается одержать победу. Изгнание, бойкоты... Там нет ничего общего, там каждый сам за себя, и если привязался к человеку, будь готов, что это станет твоим слабым местом, на которое будут без устали давить, давить, давить... пока не сломают. Я был изгоем, одиночкой, так проще было выжить. Днем побои от воспитателей, когда по неосторожности проливаешь стакан с чаем на скатерть, которую им придется стирать. И не будут выяснять, что тебя подставили, что ты и не виноват вовсе, а будут бить, пиздить так, что неделю скулить в подушку будешь, а из лекарств лишь подорожник и то, за которым на улицу не выпустят. Ночью начинается вторая жизнь, где страшно закрывать глаза, чтобы заснуть, потому что по утру можешь и вовсе не проснуться. Тебя задавят, задушат, вскроют вены, бывало всякое, либо загнобят до такого, что сам вздернешься на первой батарее, повесившись на своих же трусах, за неимением другого подручного материала. Потому что жить незачем, и смысла нет, и возможности. Чем старше, тем становишься злее, агрессивнее, начинаешь переносить свою злобу на окружающий мир, на людей этих со счастливыми рожами, на семьи радостные, мирно гуляющие со своими детьми, и возможно среди них, этих пустых лиц прохожих, есть и твои мама и папа, которым по сути дела насрать на тебя. Родили - выбросили, как ненужный кусок мусора, как грязь, от которой нет толка. А ты живой! Ты, сука, личность, человек! И ты начинаешь их ненавидеть. Искренне. Всей душой. Всех и каждого по отдельности. Потому что пока ты существуешь на последнем издыхании, пока подыхаешь от голода и замерзаешь в неотапливаемом помещении в сорокаградусный мороз, потому что отопление полетело к ебаной матери, а чинить его нахер никому не надо... они мирно бредут вдоль аллеи, проезжают в дорогих авто, а ты воешь, забившись на старый пропахший пылью и болью чердак, и остановить этот мертвый круг невозможно. Отчаяние, боль, унижения, ненависть - и так по кругу...
- Откуда ты знаешь Алю? - я ждал этот вопрос, но не был к этому готов.
- Она младшая сестра моего бывшего знакомого, - уклончиво отвечаю, видя его неверие, точнее - хочет подробностей, но увы, дать ему их не смогу.
...когда стало совсем невмоготу, когда дышать с каждым днем было все труднее, нестерпимее, когда я начал трезво понимать, что готов убивать, могу и сделаю это... появились они. Их было двое, таких непохожих и одновременно одинаковых. Альке пять было, Степке тринадцать. Я никогда не видел, чтобы они грустили или переживали по поводу того, что их мать зарубила в пьяной драке отца топором, а сама пошла по этапу лет так на двадцать. Несмотря на всю сволочную натуру Степки, его эгоизм и жестокость, он никогда не обижал сестру и не позволял никому даже думать об этом. В свои тринадцать лет он творил безумные вещи, выбирался из детдома, воровал, учинял разбой, возможно убивал, теперь это уже не важно, но всегда возвращался за ней, а она ждала. Однажды воспитатели накинулись на девчонку, Степки как раз не было, я заступился, не смог мимо пройти, хотя раньше всегда поступал именно так. Просто тот свет, что был в ее душе, то тепло, которым она делилась со всеми, его невозможно было игнорировать. Среди всей серой массы мертвых душ она была живой. Мне тогда крепко досталось, в больничке две недели провалялся, а когда вернулся, Алька прилипла ко мне как банный лист. Она не надоедала, не пыталась требовать от меня того, чего я не мог ей дать, но всегда оставалась рядом. Степка после того случая перестал меня доставать, отдалился, да и остальные утихли, видимо, это была своего рода благодарность за помощь. Так год прошел, мы взрослели, менялись, не менялась лишь Алька, оставаясь все таким же неправильным лучом света для всех. Степка начал брать меня с собой на вылазки, не спрашивая моего согласия, а таща силой, иной раз побоями вколачивая в меня свое мнение. Но, по истечению стольких лет, я бы хотел сказать ему спасибо, жаль возможности такой уже нет. В ту зиму он учил меня выживать, ориентироваться на улицах, выбивать силой себе на жизнь, когда заработать не было возможности. Он через боль и страдания открывал мне смысл жизни, ее устройство, и вся шелуха, весь блеск иллюзорного мира рушился на глазах. Это было страшно, тогда страшно, но каждый раз я шел вслед за ним, идя по его стопам и не отставая, но все еще не в силах быть на равных.
Позже он открыл мне новый мир ощущений, в который так же, как и всегда, окунул меня без спроса... Но все это померкло в тот день, когда в уличной драке, в одной из сотен других, что были раньше, такой же беспризорник как и мы пырнул его ножом. Я помню, как он отвлекся, чтобы проверить, справляюсь ли я, я помню его безумную улыбку и горящие адреналином голубые глаза, я помню блеск холодной стали, мерцнувший в свете полной луны... Крик, стон, кровь... Он умирал на моих руках, упав на колени и зажимая живот, все еще пытался улыбаться, пытался оттолкнуть, отогнать от себя, кричал что-то, что мужчины не плачут, пока я заходился в истерике, понимая, что ничем не смогу помочь, что надо быть сильным, всегда сильным. Он до последнего вздоха не показывал, как ему больно и страшно. Лишь просил меня выжить в этом гребаном мире и Альку поднять на ноги, а я умирал вместе с ним. Все то хорошее, что неведомым мне образом зарождалось рядом с ним, умерло с его последней вымученной улыбкой. Кажется, спустя столько лет, я все еще чувствую липкую кровь на своих перепачканных руках, этот сладковатый запах крови, въедающийся в подсознание, слышу его последний выдох, свой истеричный всхлип, а кровавые узоры на белом снегу навсегда останутся моим самым страшным кошмаром, который я так и не смог побороть. В тот день вместе с ним я умер...
- И почему ты ее ищешь? - прикуриваю свободной рукой, второй еще крепче прижимаю к себе Яна, стараясь поделиться своим теплом, а быть может до последней капли высосать его, но это происходит неосознанно. Он нервно ведет плечами, высвобождая себе побольше свободного пространства, забирает из моих губ сигарету, затягивается, срывается на жуткий кашель, получает от меня подзатыльник, когда удается отобрать сигарету, и затихает.
- Она тоже детдомовская, с братом перевелась. Брата убили, я ушел, бросив ее там одну, - голос не дрогнул, на глаза не навернулись слезы - ничего. Я абсолютно спокоен... внешне.
...когда я вернулся один, весь в крови, в ссадинах и в истерике, она сама все поняла. Молча обработала мои раны, постирала вещи и ушла к себе... в себя. Она не разговаривала месяц, пока я задыхался от тянущей боли под ребрами, выл в подушку, когда от одних воспоминаний выворачивало на изнанку, а от вида крови впадал в тихий ужас. Когда видеть ее стало невыносимо, отмечать как сильно они похожи с братом, но она здесь, а его нет, и я, как последняя тварь, хотел, чтобы они поменялись местами, чтобы ОН жил! Я выкрал свои документы из кабинета директора и ушел. Я слышал ее хриплое "Не оставляй меня" - но даже не обернулся, скрывшись в ночи ненавистного мне города, навсегда похоронил воспоминания обо всем, что было раньше, и спустя пару месяцев действительно стало легче. Не было угрызений совести, не было душевных метаний и желания вернуться, проверить, что с ней. Даже когда покидал этот город в числе военнослужащих нового призыва, я ни разу не задумался о том, как там она...
- И зачем ищешь? - его прямолинейность убивает.
Невесело усмехаюсь, понимая, что не только я вижу его насквозь...
- Хочу выполнить старое обещание.
...Три года назад, как всегда засыпая над бесконечными бумагами и не раскрытыми делами, виновных в которых уже нашел, узнал, оставалось лишь придумать улики, которые не сложно будет достать, мне приснился сон. Сон ли или явь, но все было такое реалистичное, настоящее, живое. Казалось я видел Степку своими глазами, живого, улыбающегося, в своей неизменной майке цвета хаки и потертых черных джинсах. Он улыбался мне слишком обреченно, слишком натянуто, как не бывало раньше, глазами умолял меня о чем-то, а я никак не мог понять, чего он хочет. Попытался встать, не в стремлении удержать, узнать что-то, а скорее чтобы почувствовать себя. Чувства и эмоции минувшего давно отпустили, утихли. Они не исчезли, нет, а лишь заняли свое законное место на полочке моего подсознания и лишь изредка, в часы воспоминаний, тревожат легкой щемящей тоскою. Подпрыгнув на месте, весь мокрый от холодного пота, с влажными волосами, облепившими лицо, с предательскими слезами катившимися из глаз и загнанно дыша, будто... будто... черт, это был самый страшный кошмар в моей жизни. Он напомнил мне о моем обещании, с того света пришел, помощи просил, как когда-то давал ее мне, себя подставлял. Я не смог оставить все как есть, это было дело принципа. Не совести, нет, чисто из принципа...
- Пока, видимо, выходит не очень? - издевается же, тварь. Неосознанно, но издевается.
- Не очень, - ухмыляюсь ему, копируя его интонацию. Он фыркает мне в грудь и затихает.
...я перерыл все сведения, которые только были в архивах, вывернул весь тот гребаный детский дом, до сих пор продолжающий работать и растить молодые дарования. Я искал ее везде, повсюду, перерыл все, но она исчезла, когда ей едва минуло четырнадцать, не взяв с собой ни документов, ни вещей, просто растворилась. Кто-то говорил, что она покончила с собой, кто-то, что стала проституткой, много было версий, я не верил, не мог поверить, пока одна из бывших воспитателей, которая вела наш поток, не рассказала, что после моего ухода, точнее ухода того мальчишки, коим я когда-то был (к счастью, меня настоящего они не узнали), она замкнулась в себе, стала язвить, хамить взрослым, отдаляться от всех. Ее не трогали только из памяти к Степке, все-таки он был не плохой пацан и многим помогал то деньгами, то силой. Она начала пропадать, много курить... пыталась самостоятельно выжить на улице, одна, девушка с ранимой душой запуганного ребенка...
- Она сейчас живет у моего хорошего знакомого... жила, - поправляется и, высвободившись из моих рук, отползает подальше, плотно застегивая на себе куртку. С иронией смотрю на его попытку все еще казаться натуралом, но тактично молчу, позволяя ему помучиться угрызениями совести и душевными метаниями касательно своей ориентации. - Андрей делает ей документы, хочет засунуть учиться в техникум или ПТУ, это уж как получится... - не слушаю его рассказ, понимая, что из всего прошлого, что она совершила уже невозможно ничего изменить, а мучиться от чувства вины я так и не научился к своим двадцати шести годам, поэтому пристально смотрю на Яна, пытающегося осторожно подбирать слова, и отчаянно стараюсь не заржать в голос, видя на красивом, но изрядно помятом лице, попытку выразить сожаление и не ранить меня.
- Ты чего ржешь, придурок? - обиженно верещит и толкает меня в плечо, видимо, таким нелепым образом выражая свой протест. Перехватываю его ладонь и вместе с ним заваливаюсь на матрас, подминаю его под себя, и пока он в беззвучном крике пытается выяснить, почему я, собственно, лежу на нем, затыкаю его поцелуем, плавным, тягучим, глубоким и безумно развратным, настолько, что он краснеет подо мной, с силой сжимает в пальцах мою куртку на спине, но отвечает, слишком самоотверженно, отдавая частичку себя, с поцелуем без грамма логики, а я с жадности высасываю из него этот порыв, медленно теряя рассудок, все напористее терзая его, и с трудом нахожу силы, чтобы оторваться от таких манящих губ. Мне нравится в нем твердость, уверенность, даже его туповатость и недальновидность, мужественность, которая только начинает формироваться, и упертость, непрошибаемая, непоколебимая... Он такая же, как я, эгоистичная, своенравная тварь, вот только то, что он совершенно не понимает, что я с ним делаю - это бесит, сильно, очень...