- Иди ко мне, - и я, мать вашу, знаю, что он видел, как я наблюдаю за ним.
С трудом разбираю его слова, от смысла сказанного потеют ладони, горло свело сухим спазмом и не получается выдавит из себя ни звука. Он обхватывает пальцами мою шею, уверенно подтаскивая к себе, и прижимается к моим губам. Удар током пронзает нас обоих, я резко втягиваю носом воздух, словно из-под воды вынырнув, он теснее прижимается ко мне, целует: плавно, тягуче, словно пробует на вкус, ласкает каждым прикосновением, сжимая сильнее пальцы на моей шее, и этот контраст нежности и грубой силы выбивает из легких последний воздух.
Все кажется таким правильным, привычным, моим, что не нахожу в себе силы оттолкнуть его руки, разорвать этот неправильный и совершенно не нужный нам обоим поцелуй, просто вытолкнуть его из своего личного пространства, мыслей, сердца... его слишком много, это чувство переполненности душит.
С силой сжимаю пальцы на сиденье, не позволяя себя прикоснуться к нему, закрываю глаза, расслабляясь на мгновение и чуть подаюсь назад. Он тут же разжимает руки, отстраняется, и взглянув на меня... пусто, ни единой эмоции, будто он мне тут уголовный кодекс зачитывал, а не целовался, и я очень надеюсь, что сейчас позорно не начну краснеть... И не начинаю. Совсем. Нет стыда, страха или неловкости, это навевает на нехорошие мысли. Но одно могу признать точно, зацелованный, и с едва заметным влажным блеском на губах он выглядит поистине блядски.
- Это жизнь. Если ты ничего не стоишь, за тебя никто встревать не будет. Эту правду в тебя должны были вбить еще в детдоме, - морщусь, отводя взгляд в сторону, но вскоре вновь пристально изучаю его движения, повадки, мимику. Как он покусывает нижнюю губу, сдувает непослушную прядь волос, выбившуюся из растрепанного хвоста, постукивает указательным пальцем по рулю, что-то просчитывая в уме, и все его действия кажутся такими до боли знакомыми, привычными... моими? Он продолжает делать вид, что ничего не произошло, что ж, пусть так, я поддержу твою игру.
- То есть, тебе ничего не стоит сейчас от меня избавиться, забрать рюкзак...
- Тормози, - останавливает меня, устало выдыхает, видимо собираясь с мыслями. - Скажем так, если бы ты мне реально мешал, я бы тебя уже грохнул и совсем не уверен, что мучился бы чувством вины до конца своих дней. Максимум, пока закапывал бы труп, - шокировано распахиваю глаза, не зная то ли смеяться, то ли бежать, потому что он не врет. - Но... это не по мне. Я бы сдал тебя ментам, как только поймал, и не в отделение, а к нашим, где ты бы подробно, в мельчайших деталях поведал всю эту душещипательную историю, начиная с момента, как впервые сел на горшок, и заканчивая тем, как зарезал в ночном переулке старушку в другом городе.
- Запугиваешь? - голос не сорвался не потому что я его удержал, а потому что мне не страшно. Терять мне нечего, пока есть выход, я его найду, а уж если окажусь в подобной ситуации... и там найду выход, потому что хер сдамся, пока не сломают. Но сломают ведь...
- Оно мне зачем?
- Знаешь, по твоей похуистичной роже вообще сложно определить, надо тебе что-то или нет, - не могу не заметить и его улыбка как награда за мою колкость.
- Язва, - восхищается, но переигрывает, гад.
- А все-таки? - не унимаюсь, желая выбить из него хоть какие-то гарантии.
- Послушай и запомни раз и навсегда. Ничего я тебе обещать не буду, сделаешь все правильно - пойдешь на все четыре стороны. И если бы не Алина, я бы давно тебя вышвырнул, взял бы адрес и сам все сделал. Но видишь, какая хуетень вырисовывается, - морщится, брезгливо кривя лицо, - нарисовался твой мачо, который спутал мне все карты...
- Он не мой...
- Заткнись. И благодаря ему мне придется сделать небольшой крюк, чтобы вытащить девку и по-возможности, ну, если получится, сохранить тебе жизнь.
- Вот спасибо, - начинаю злиться, хотя четко понимаю, что лучше бы сейчас помолчать.
- Ян, не зли меня, - просит почти ласково, а мне эта интонация так по нервам проходит, что начинает морозить. - Если ты хочешь услышать, что все будет хорошо, что я возьму тебя под свою опеку и прочие радости нормальной жизни, - повышает голос, начиная конкретно так выходить из себя, - то ты глубоко заблуждаешься. Мне не нужен балласт в виде тебя, мне вообще нахуй никто не нужен, поэтому не строй на мой счет ложных иллюзий, дольше проживешь.
- Все сказал? - от похуизма в собственном голосе даже мне смешно делается.
- Кажется да, - соглашается, резко разворачиваясь к рулю и круто трогаясь с места.
- Ну и отлично, - подвожу итог, понимая, что от его слов не стало ни горячо, ни помидор - то есть совсем ровно, что он там брякнул в порыве редких эмоций. Только понять не могу, то ли я так в чем-то уверен, что не вникаю в смысл сказанного, то ли похеру просто. Я же обещал себе не привязываться к людям? Обещал. Так какие могут быть обиды на то, что человек не хочет взваливать себе на плечи груз ответственности? Правильно, никакой. И я в это верю. Всей душой. Потому что сам поступил бы точно так же. Сказал бы его словами, слово в слово, может еще грубее, но безусловно не стал бы опекать какого-то пацана, которого знаю пару дней. Это глупо, а глупые на улицах не выживают. А я жить хочу, поэтому и цепляюсь за свою шкуру, поэтому все еще дышу, поэтому по-прежнему не доверяю ему... Мне никто не нужен, и я никому не нужен, я один, таковым и останусь.
На улице уже давно стемнело, без конца мелькающие за окном лесополосы и бескрайние поля утомляют, глаза уже болят от пристального слежения за дорогой, но все это фигня по сравнению с тем, как ломит все тело. Пытался заснуть, не вышло. Не выходит расслабиться, чувствую постоянное слежение за собой, и организм, рассудив, что помирать еще рано, никак не может отключится.
От безделья порылся в машине, получил обидный шлепок по заднице, когда пытался достать бутылку с водой с заднего сидения, брызнул Климу в лицо той самой водой, чуть не выпал из машины, когда он на скорости сто сорок кинулся на меня, поржал над его фырканьем, когда стряхивал воду с волос, нашел в бардачке аптечку, сожрал полпачки анальгина, понял, что отпускает, но последняя таблетка была явно лишней. Теперь тошнит. Вот только тошнить уже нечем, поэтому вскоре желудок смирился со своей тяжкой долей и утихомирился.
И все бы было здорово и радостно, если бы не:
- Эм, а ты с адресом не ошибся? - сказанное Климом, когда мы припарковались напротив кладбищенских ворот. Сюрприз, блядь! Но я тактично промолчал, выбрался из салона авто, глубже прячась в капюшон и не оглядываясь, а лишь изредка поглядывая по сторонам, направился к забору. Спину прикроет Клим, в этом я уверен, по-крайней мере пока ему это выгодно...
Часть 16
Сет
- Ты не боишься, что он тебя кинет? - поворачиваюсь на звук, окидывая брезгливым взглядом худощавого мужчину в поистине безвкусном сером костюме и, отложив бумаги в сторону и откинувшись на спинку рабочего кресла, смотрю на него.
- Я вообще не имею такой дурной привычки, бояться, - немного наклоняюсь вперед, не отпуская его взгляда, и рычу ему в лицо, - в отличии от тебя.
- Всерьез думаешь, что пацан живой останется, еще и деньги тебе принесет? - его недоверие раздражает.
- Позволь узнать, какое тебе дело, о чем я думаю? Смерть пацана тебе никаких убытков не принесет. Твоя задача дождаться, когда он придет сюда. Так позволь поинтересоваться, - медленно поднимаюсь на ноги, опираясь раскрытыми ладонями в стол, и очень стараюсь не заорать, сильно стараюсь, - какого хуя я должен слушать твое жалкое причитание?
- Ты забываешься... - тушуется, начинает злиться, тем самым выдавая свое волнение.
- Нет, это ты забываешься! - все-таки рявкаю, но остаюсь стоять на месте, иначе сорвусь и пристрелю его ненароком. - Ты всего лишь жалкая шестерка, и если исчезнешь, никто особо горевать не будет. Если исчезну я, уж поверь, тебя не просто уничтожат, а сделают так, что ты сам будешь умолять о смерти, поэтому, будь добр, опусти ствол и иди на хуй из моего кабинета.
Глаза в глаза, небольшое сражение, в котором предсказуемо выхожу победителем. Он опускает ствол, вижу как дрожат его пальцы, как на лбу выступила испарина, и это забавляет. Выматерившись, покидает мой кабинет, но по шагам слышу, не уходит, а остается ждать в приемной. А я спокоен, я неебически спокоен. Правда хочется взять этот гребаный стол, служащий мне опорой, и выкинуть его на хуй в окно, так, чтобы звон разбитого стекла заполнил тот гомон в голове, от которого башка трещит и собственный пульс в висках долбит оглушая.
Хочется выпить. Как же сильно хочется набухаться, но не могу себе позволить даже этого. Нужно быть в себе, иначе могу дел наворотить.
Скидываю пиджак, срываю с шеи галстук, который сейчас нестерпимо душит, откидываю в сторону, неуклюже плюхаюсь в кресло, тяжко выдыхаю и, досчитав до десяти, разворачиваюсь к окну.
Шторы плотно задернуты, хотя и так знаю, что уже стемнело. Нет желания разглядывать пасмурный вечер, уперто смотрю в одну точку, пытаясь прийти в себя и хоть немного успокоиться.
Когда я покинул те злополучные катакомбы... притрагиваюсь к губам, кажется, все еще ощущая на губах тот сорванный без разрешения поцелуй... Я знал, что на меня быстро выйдут, тем самым попытался дать этим двоим время вырваться из вынужденного плена и попытаться закончить начатое. Конечно, я не хотел оставлять своего зверька наедине с этой дворнягой. Слишком уж он прямолинеен и все его желания на лице написаны. Очень надеюсь, что Ян окажется умным мальчиком и не попадется на его уловку... Смешок срывается с губ против воли. Нет. Ян не сможет прочитать его. Никак.
Меня встретили еще около гаража, приняли, вежливо проводили в кабинет, дали пообщаться по телефону, загнав в жесткие рамки и, кстати, предложив неплохие деньги, если не буду мешать и по-возможности постараюсь помочь. Я согласился. Любой бы согласился. Предлагаемая сумма более чем приличная, но тут не в деньгах даже дело. Я не готов признать, что свое будущее, будущее дела, которое начал, могу променять на одного пацана. Хорошо, я готов признаться, что Ян занятная игрушка, что я бы хотел видеть его рядом... нет, не так, знать, что он принадлежит мне. Но кто знает, когда я его сломаю, подчиню, а это всего лишь вопрос времени, как быстро он мне надоест? Нет, так я рисковать не готов. Да, неприятно, да, что-то там шевелится в груди, но бросить все ради кого-то - это не для меня. В конце-концов, он сам себя загнал в эту яму, пускай сам и выбирается.
А я сдал место, откуда вышел, сказал, когда ждать гостей, даже рядом постоял для страховки, теперь сижу, жду, когда он доставит груз, вернется ко мне с деньгами... и его, к сожалению, убьют, как ненужного свидетеля.
Мне жаль. Правда. Но поделать я уже, увы, ничего не смогу...
Все-таки психанув, запускаю первое попавшееся под руку на столе в окно, тут же, со звоном стекла, в кабинет влетают люди. Мои люди, чужие - все равно. Откидываюсь на спинку кресла, вдыхая ворвавшийся в кабинет морозный воздух, и обернувшись к ним вполоборота, отдаю приказ покинуть кабинет. Мой заместитель что-то орет на родном английском, материт меня на чем свет стоит (даже приятно), разгоняет всю эту толпу и истерично захлопывает за собой дверь.
Вроде полегчало...
Ян
- Шевели жопой, - шиплю на замершего передо мной и отделяемого двухметровым кованым забором Клима, не без улыбки наблюдая, как на его лице сменяется гамма всевозможных чувств.
Перекидывает мне рюкзак, тут же поднимаю его и закидываю к себе на спину. Отступив на пару шагов и прикинув высоту преграды, запрыгивает, цепляясь за холодные прутья и, перемахнув через забор, приземляется рядом со мной.
- Ну пошли, - ухмыляюсь как полный идиот, а самому страшно до чертиков, но показывать этого ему я не намерен.
Прогуливаясь между ровных рядов могилок, изредка оглядываюсь назад, прислушиваюсь. Клим вертится по сторонам, сжимает в руке ствол, того и гляди сорвется на пальбу, и его нервозность передается и мне.
Я его понимаю. Здесь и земля под ногами другая, и воздух гуще, и запахи.... этот запах невозможно сравнить ни с одним из встречающихся в обыденной жизни: плавленный воск, сырая земля, сырость, затхлый, чуть приглушенный морозом аромат смерти, уныния, печали, отчаяния... этот ужасающий букет, смешанный воедино, напрочь въедается в память, стоит только хоть раз очутиться в подобном месте. Здесь энергетика другая, все воспринимается иначе, совершенно. Отсутствие стен давит, одинокие кресты, покачивающиеся на ветру траурные ленты - давят, сдавливают, глушат подсознание и ты постепенно начинаешь бояться. Не места, в котором очутился, а собственных мыслей, разыгравшейся фантазии, ночных кошмаров.
Неподалеку в воздух взмывает потревоженное воронье, оглушая своим карканьем, кажущимся в ночной тиши убийственно громким. Клим ускоряет шаг, прижимается к моему плечу, то ли прикрывая, то ли прячась за моей спиной. А я уверенно иду к цели, прекрасно понимая, что трупы не оживут и не поднимутся из земли, дабы растерзать наши тела, из-за того белого мраморного памятника не выбежит оголодавший вампир, в стремлении утолить жажду нашей кровью, и даже призраки не позарятся на наши мозги... Откуда мне это известно? А я отвечу: не так давно я подрабатывал на кладбище, где могилку подправить, где прибраться, где, наоборот, закопать кого. Работка не пыльная, тяжёлая, зато тишина и относительный покой, разбавленный редкими стонами горюющих об усопших. За два месяца мне не удалось встретить ни одного призрака или зомбаря, поэтому я так уверенно иду вперед, считая могилки и размышляя, кто мне отдаст деньги, не труп же. Очень сомневаюсь, что найдя искомое, откроется крышка гроба, этакая бухгалтерия с того света, и мне вручат денежку.
Ухмыляюсь своим мыслям, Клим подпрыгивает от неожиданности, неосознанно следую его примеру, он шугается еще больше и тут я, не выдержав, начинаю ржать. На все кладбище. Ночью. Не боясь, что кто-то нас услышит, потому что слышать некому. Умерли все. А те, кто мог нас схватить, уже давно бы это сделали еще у ворот.