С такими врагами и друзей не надо.
За разговорами и светскими, почти нежными, угрозами добираемся до комнаты Ви. Дальский входит в роль страстного поклонника, стучится в дверь почти стыдливо, будто влюбленный Ромео к своей Джульетте. Правда, наш Ромео приперся на свидание с Меркуцио, и тот сегодня решительно настроен поучаствовать.
- Да, да! Войдите!
Ви уже смыла свой пугающий макияж, сняла одеяние эфиопской рабыни, вместо него нацепила золотое платье дочери фараона. Знает, стерва, как выгодно себя подать. Даже волосы распустила: длинные, волнистые, черные, как нефть. Нефть и золото. Хм! Нет, Дальский все-таки прав. Буровые машины меня возбуждают.
- Ви, дорогая, ты была великолепна, – мурчит конкурент, подбираясь к раззолоченной птичке.
- Спасибо, Егор! Я для вас двоих старалась.
Ври больше. Нам приятны твои сладкие песни.
Ви столько ездит по гастролям, что уже на родном языке говорит с легким акцентом. Или специально язык коверкает, чтобы артистичней было. Кто их, творческих людей, знает.
Дальский наконец-то добирается до нее, и Виолетта без проволочек обнимает его за плечи. Вцепляется страстной пантерой, целует так, как будто он ее единственный и неповторимый возлюбленный. Хороша актриса! За то и получает такие деньги. Ей не только за пение на сцене платят, так на дом в Каннах не намолишь, как ни старайся. Больше всего платят ей за реальное, пусть и временное, воплощение мечты всех романтичных мужчин о прекрасной влюбленной эфиопской рабыне, которую можно не только увидеть в свете софитов, но и вполне реально пощупать.
Эти двое тискаются, мокро целуются с языками, начинают постепенно раздеваться, а я отхожу в сторону от места действия и сажусь в глубокое кресло. Откидываюсь на спинку и кладу ладони на подлокотники. Шоу продолжается, и я его единственный зритель.
Егор ныряет наглыми ладонями под золотую ткань, сжимает все, что выпукло выпирает на мягком теле, не сдерживая разошедшейся похоти. Виолетка вздрагивает, стонет томно, терпит его жесткие ласки. Хихикает возбужденно и в этот самый момент в дверь робко стучатся.
- Войди, – теперь тут командует чуть охрипший от желания Дальский. Включил свой модус хозяина на всю катушку.
Дверь приоткрывается и в комнатку проскальзывает стройный юный наложник в тонких шальварах из искусственного дешевого шелка. Замирает сразу на входе и неуверенно оглядывает всю представленную его взору экспозицию. Хлопает длинными черными ресницами, трясет не менее черными нефтяными кудрями. Нет, надо все же выдавить из Дальского тот контракт, а то скоро мне эти клятые буровые машины будут в эротических снах сниться.
- Максим, познакомься. Это Костя. Будущая звезда мирового балета, – Дальский отрывается от Ви ненадолго. Лишь для того, чтобы соблюсти светские приличия и представить мне прекрасное создание.
Хмыкаю. А вот, кажется, и обещанный сюрприз.
- Здравствуй, Костя. Присоединяйся к нашему пиру!
Протягиваю ему руку, не поднимаясь с кресла. Улыбаюсь с намеком, и он понимает, какой пир я имею в виду. Улыбается в ответ, стараясь придать взгляду томности, и принимает мою ладонь. Я не теряюсь - притягиваю его к себе и сажаю на колени. А нежный танцовщик садится - легкий и гладкий, - не то, что мои бойцы, правда, в тех я ценю именно нарочитую маскулинность. Трахать приятно и тех, и этих, но иногда под настроение все решают нюансы.
Изображая невинный страх или страшную невинность, бог его знает, что он там хочет показать, чтоб меня завести, наложник робко прижимается к моему телу теплым боком. Грамотный. Должно быть, не в первый раз заманивает в свои объятья спонсора. К тому же, Дальский не предложит того, чего сам не пробовал. В этом он честен до конца. Раз предложил, значит, все будет в лучшем виде. Сам он уже давно завалил Виолетту на кушетку и ласкается об сочные налитые груди. Тешит язык и губы, а руки споро расстегивают ширинку.
Ну, раз пошла такая пьянка, от подарка я не буду отказываться. Отвлекаюсь от поскрипывающей кушетки, оглаживаю молодое, стройное, взлелеянное годами танцев тело. Неторопливо знакомлюсь с новым для меня объектом возможных будущих капиталовложений. Сегодня вечером в этой комнате мы составляем великолепный квартет.
<center>***</center>
Волк снова учит Крайта двигаться, они вдвоем выполняют свое каждодневное рабочее adagiо(8). Ох, уж эти выразительные позы, наклоны и перегибы корпуса, плавные повороты, вращения и другие не менее гармоничные телодвижения. Смотреть на все это действо и не дрочить при этом невероятно сложно.
Получается у Крайта неплохо, ведь Волк хороший, терпеливый учитель. Сергей, как обычно, верен своей почти нездоровой тяге к детям из неблагополучных семей и районов. Как и Назар. Во всем, что делает Волк, проглядывается его школа и его методы обучения. Назар. Проклятье ты мое. Натуральное.
До сих пор ясно, как вчерашний день, помню все, что было. Хоть и стереться, поизноситься должны были уже эти воспоминания за пятнадцать лет. Как же тяжело давалась мне твоя наука. Не потому, что я плохой ученик, а ты плохой учитель. Просто не умел я тогда желания свои тайные и стыдные сдерживать, мучился от одних твоих строгих взглядов в свою сторону. А ты, как назло, еще и выделять меня тогда начал среди остальной оравы пацанов. Я действительно хорош был - зол и быстр, как Крайт сейчас. Никого не щадил - ни себя, ни других. Да кодекс твой – бусидо - принял слишком близко к сердцу, а у самураев суровая мужская любовь не была таким уж редким делом.
Начала тогда рядом с тобой, Назар, моя порочная чувственность распускаться. Цвела бутоном ярким и пышным, сладким нектаром истекала. Но ты не видел ее во мне при всем твоем преподавательском даре и навыках. Хотя, возможно, и видел, но делал вид, что тебя это не касается. А я и не касался. Знал, что не посмею сдернуть с пьедестала, ведь сам же туда тебя поднял, и все что мне оставалось - только смотреть издали.
Бывало, расходятся все после тренировки, а я, как лучший ученик, задерживаюсь. Прокрадываюсь темными коридорами из раздевалки к тренировочному залу, заглядываю в щелку то ли милосердно, то ли издевательски приоткрытой двери, а там ты отрабатываешь ката четкими выверенными движениями. Переступаешь на мягких волчьих лапах, танцует коса твоя длинная волчьим хвостом.
Насмотревшись до темных пятен перед глазами, я шел тогда прямиком в душевые. Открывал краны на полную и нырял под жесткие струи. Сжимал себя крепко, как будто ты меня обхватываешь большими сильными ладонями, гладил пальцами грудь и бедра, расписанные румянцем возбуждения. Вода била по плечам жалящими поцелуями, наверно, и ты бы так целовал-кусал, волк таёжный. Ох, и сладко же мне дрочилось тогда, а вот после так хреново было, что и не передать. А ты каждое занятие смотрел внимательно и, наверно, видел мое смятение, но ни разу не изменил своей самурайской невозмутимости, ни разу не поддался моим голодным взглядам.
Четыре года я продержался рядом с тобой, страдая от собственной неправильности, а потом понеслось-закрутилось. Увидел меня на показательном выступлении один очень серьезный и небедный, мягко говоря, человек. Понял, должно быть, сразу, что мне надо. В тот момент, думаю, это было видно уже всем понимающим. Пригласил сначала в хороший ресторан, куда таким, как я, бедным студентам вход был заказан, а потом и в свой огромный дом за городом с десятком комнат и белой шкурой, небрежно брошенной у камина, об которую было так приятно тереться обнаженным телом. Он ни к чему не принуждал, но всего умел добиваться своей обходительностью. Ему уже было хорошо за пятьдесят, и очень уж нравилась моя неприкаянная молодость и злая сила. Любил он прогибать, точно как Дальский, молодые, гибкие, ядовитые стебли. Да так, чтоб стелились к его ногам по собственному желанию. Наверное, он даже любил меня по-своему, потому что много чего после смерти своей мне оставил. А я уже грамотный был к тому времени, наученный, и ни копейки зря не потратил.
Когда ты Сережу ко мне привел, присмотреться попросил и впоследствии в «Клуб» взять, я еще подумал - не боишься ли так просто доверить мне невинное дитя, ведь разошлись мы в последнюю нашу встречу не слишком хорошо. Я был зол на тебя и ушел, даже не попрощавшись. А теперь я стал владельцем клуба для удовлетворения тайных мужских желаний и совершенно не скрываю своих собственных. Но Сережа-Волк совсем неожиданно оказался твоей копией, да только более гибкой и легко адаптирующейся к нашим реалиям. Кодекс бусидо его не смущал, а склонность определенная уже вовсю проглядывалась. Вот тогда я и понял, что ты мне замену себя предложил, а значит, все видел и все понимал с самого начала. Да не твое это было, как ни крути, а идти на сделки с совестью ты даже из жалости не захотел или не смог себя заставить. Не в твоем это было характере. Ох, и хороший же ты воспитатель, раз не оставил, не забыл меня с моими эгоистичными нуждами и даже через годы подарил мне эти сильные руки и это дикое сердце.
Прижилась у меня твоя младшая копия, но я его не трогал. Так, ходил вокруг, смотрел с любопытством, подмечал некоторые отличия. К тому времени я уже напрочь отвык быть снизу, а верхом я себя на этом сером волке и не представлял. Я ж не Иван-царевич, и тем более не Иван-дурак. Слишком безупречным он мне тогда показался, и не моим рукам, черте где за это время побывавшим, было трогать его незамутненную грязью, кристально чистую дикую душу. А вот всему остальному я его научил, как смог. И заботился я о нем, как о родном. И первого партнера-мужчину я ему подобрал. Да и первую партнершу-женщину тоже. И вот так незаметно привязались мы друг к другу, примерно как прирученный зверь и его хозяин. Славный у нас вышел тандем. И доверие у нас друг к другу абсолютное. Егор, глупый, думает, что может купить волчью преданность, а ее можно только взрастить, создать собственными руками.
Пока я философствую и предаюсь воспоминаниям, Волк уже накостылял змеенышу, и тот устало уползает в раздевалку, а Сергей крадется ко мне, садится рядышком, вытягивает истомленные длинные ноги.
- Ну что? Готов он к Арене, или ты его еще погоняешь? – спрашиваю тихо, стараюсь не беспокоить дорогого зверя громкими звуками.
В зале никого, и я протягиваю руку, глажу его по шелковистой серой шерсти, заплетенной в косу. А он позволяет мне, хоть и не обязан. Подставляет лобастую голову, ластится. Хорошо нам вдвоем. Он - мое спасение от одиночества и внутреннего холода.
- Невозможно стать полностью готовым, – бормочет сонно. - Сам подтянется, если захочет. Дай ему попробовать. Одно дело - тренировки, а другое – живая, еще горячая кровь на руках. Он должен понять, его это дело или не его. А по-другому никак!
- Хорошо. Раз ты советуешь, дам ему разок пройтись по песку. Иди отдыхай, волчара, и спасибо за работу.
- Не за что, Максим. Обращайся.
<center>***</center>
- Вложенные вами средства окупятся всего за пару лет. Я считаю, что это наилучшее предложение на рынке инвестиций на данное время.
Гляжу на схемы и графики, консультант топчется, пританцовывает у доски, потный от волнения, а сам потенциальный партнер буравит меня благожелательным стальным взглядом. Ему сорок восемь лет, он обрюзгший и лысоватый. Из тех олигархов, которые в девяностых поднялись на рэкете. И взгляд у него такой, будто в отверстие глушителя смотришь.
- Не волнуйтесь, Максим, – увещевает он. - Все будет в лучшем виде. Ребята у меня толковые - разместят ваши деньги только в акциях самых стабильных компаний.
Ну, конечно! Он меня по имени, по-панибратски. Как младшеклассника, право слово. Хотя предложение, конечно, заманчивое. Дальский, если узнает, на говно изойдет, уж в этом-то я уверен.
Вибрирует, прыгает по столу мобильник, хочет изобразить стремительный полет шмеля, да никак от поверхности не оторвется. У олигарха зрачки вспыхивают и снова сжимаются в черные дыры. Нервничает он, хоть и играет расслабленность.
Беру трубку. Помяни черта.
- Да?
- Вереснев у тебя?
Ни «здрасте», ни «как дела».
Кошусь на олигарха - Вереснева Тимофея Олеговича.
Откуда только узнал, сволочь!
- Чего тебе надобно, старче? Говори, не тяни, мне некогда.
- Если он у тебя - гони его в шею!
- Разве ж я могу быть таким нелюбезным?
- Гони! Эта сука очередную финансовую аферу проворачивает. Один из его ребят мне в руки попался и исповедовался, как на духу. Я честно заплатил парню, и от сделки с этим мудаком отказался. А того покаявшегося сегодня чисто случайно нашли за городом в лесу. С дыркой в голове. Ты понимаешь, чем это пахнет?
- Навевает воспоминания о буйной молодости.
- Максим!
- Я тебя услышал.
Выключаю телефон и в глубоких раздумьях постукиваю им по столешнице.
- Простите, Тимофей Олегович, но, к сожалению, все мои средства сейчас вложены в дело. Боюсь, я не смогу вырвать их из оборота.
Играет желваками. Взгляд в меня уперся и давит своими тоннами.
- Очень жаль, Максим, – а вот сейчас могут пойти угрозы и запугивание. - Вы очень много теряете. Любой хороший предприниматель двумя руками ухватился бы за такую возможность.
- Что поделаешь! Всех денег не заработаешь. Я искренне сожалею.
Олигарх сухо прощается и уходит, видимо, решил, что угрожать мне бессмысленно. Консультант уныло плетется за ним, и когда они покидают здание, я звоню Егору.
- Как ты смотришь на то, чтобы сегодня покутить? Я угощаю.
Фыркает.
- Успел, значит! Конечно, смотрю положительно. Твои благодарности мне всегда приятны. Готовь все самое лучшее!
А другого я тебе никогда и не предлагал. Для тебя только самое лучшее, дорогой ты мой конкурентище.
Или вот еще было. Звонок в пять утра. Я только заснул. Только угомонил шальные мысли.
- Чего тебе? Только лег.
- Продавай акции «Белфеста». Сейчас же!
- Дальский, скотина, ну, какого хрена? И откуда ты вообще знаешь, что они у меня есть?
- Мальцев, меньше текста. Продавай! У них председатель совета этой ночью застрелился.
- Херово! Хороший был клиент.
Отключаюсь, не прощаясь. Мелко мщу за резкость и раннюю побудку. Набираю Кирилла.
- Кир, ты на бирже?
- Да Макс. Токийская уже открылась. Гонконгская тоже скоро откроется.
- Продавай весь «Белфест». Успеешь - с меня причитается!
- Хорошо. Уже делаю.
- Давай. Мужу привет!
- Проснется - передам.
Говорю же. С такими врагами и друзей не надо.
<center>***</center>
Станислав и никак иначе. Никаких «славиков». Да и какой он Славик - лицо и тело скандинава-викинга и повадки волчьи. У меня в знакомцах, оказывается, целая стая волков. Тридцатидевятилетний Станислав - один из моих Мастеров чувственных удовольствий. Особый сервис для особых клиентов. Именно такими, должно быть, были прирожденные пыточных дел мастера, работавшие на инквизицию. С невероятной любовью он относится к своему делу и с особым подходом работает с каждым отдельным «пленником».
Сейчас он обслуживается у другого Мастера - Тони. Именно «Тони», потому что Антонио - стройный жгучий итальянец средних лет, живущий в наших пенатах уже четыре года и помешанный на тактильных ощущениях. Если Станислав дает прочувствовать все грани боли, Тони дарует все грани наслаждения. Что лучше? Не могу сказать точно. И первое, и второе в их умелых руках многих доводит до оргазмического обморока.
Именно к Тони каждый раз идет Станислав, чтобы сбросить накопившееся после сессий возбуждение. Клиентов он не трахает - у него иные задачи. А с Тони он не может получить то, что дают ему остальные – болезненные вскрики, умоляющие стоны и яростный свист плети. Тони слишком восприимчив и изнежен для дыбы и девайсов. Тони нем от рождения и не может кричать для Станислава. Странная пара, хоть и полгода уже вместе. Правда, я так понимаю, что встречаются они только вот так - в «Клубе», но я-то знаю, что при их специфической работе здесь они проводят большую часть своего времени. Познакомились они тоже здесь - на очередной планерке для сотрудников, - и я целый год наблюдал их медленное, осторожное сближение.