– Ну, пронеси, господи! Как в бане парили – семь потов сошло!
Недели через две Хромова срочно вызвали в областное управление. Передав командование Лаптеву, комбат выехал в Свердловск. Явился он обратно хмурый и злой.
– Принимай дела, – резко сказал он Лаптеву. – Посылают меня к черту на кулички, куда-то в еланские лагеря. Там, говорят, тебе будет где развернуться: весь лагерь – сплошные офицеры СС, – он грустно усмехнулся и добавил: – Нечего сказать, повышение по службе! Только было я наладился… Эх, уезжать не хочется! Привык я здесь.
Передача дел не заняла много времени. Финансовые документы были в полном порядке.
– Ни одной копейкой не попользовался, – гордо сказал Хромов. – Поработайте вы так!
Хромова собрались проводить все офицеры. Он был то хмур, то весел.
– Ну, ребята, не поминайте лихом! А признайтесь, немцы-черти рады, небось, что я уезжаю? – Хромов засмеялся. – Я ведь их здорово гонял!
16
В первых числах августа Лаптев получил извещение, что он утвержден командиром батальона интернированных немцев. Первым делом он решил помаленьку устранить все хромовские строгости. Подъем снова перенесли с пяти часов утра на шесть, убрали с забора колючую проволоку, посты на вышках стали выставлять только ночью. Опять по вечерам были танцы. Немцы воспрянули духом, забегали веселее.
Однако уже очень скоро Лаптев заметил, что участились случаи невыполнения нормы, неподчинения начальству и ротному командованию. «Ну, сели на голову! – с беспокойством думал он. – Распустил вожжи, и вот, пожалуйста…» Он не знал, что делать: относиться к немцам, как Хромов, он не мог, а по-доброму ничего не получалось. Лаптев сердился сам на себя, обижался на неблагодарных немцев, но наконец решил: надо найти какую-то золотую середину, а главное – самому за всем следить, проверять выполнение всех своих распоряжений, а это значит почти неотлучно быть на работе. Поздними вечерами, сидя на кухне у Черепановых, он листал выпущенные до войны, но абсолютно новенькие, видимо, никогда никем не читанные брошюры, которые наугад набрал в приисковой библиотеке, составлял себе подробный план работы, даже расчертил лист бумаги одному ему понятными графиками, и в конце концов приступил к реализации этого плана.
Ленделю поступило распоряжение: немцам, не выполняющим норму, работать по двенадцать часов в день, всем выполняющим – улучшенное питание. Каждое воскресенье всем работать на подсобном хозяйстве – этому Лаптев уделял особое внимание.
– Это наша жизнь, – втолковывал он всем. – Без этого – беда! Голодать зимой будем.
Питание за последнее время в лагере значительно улучшилось: часть немцев увезли на покосы и на полевые работы, а их довольствие распределилось между остальными. Совхоз стал давать молоко, поспели овощи.
Немцы ходили повеселевшие, болтали с женщинами и заводили романы. Лаптев, зашедший поздно вечером в женскую роту, обнаружил там почти на каждой койке обнимающуюся парочку.
– Староста болен, – объяснил испуганный дежурный, – а без него некому распорядиться.
Смущенный Лаптев быстренько покинул второй корпус. Явившийся по его вызову Лендель смутился еще больше своего командира.
– Тут я почти бессилен… С этим трудно бороться, господин начальник лагеря. Улучшение питания…
– Улучшение вашего положения тем более обязывает вас быть дисциплинированными, – начал Лаптев, но осекся и закончил: – Согласитесь, нельзя же из роты публичный дом устраивать? Разрешаю приходить только к женам.
Лендель, красный от смущения, поклонился.
«Придется к зиме ясли открывать, – думал Лаптев по дороге домой. – Верно, что дело такое… Сам вот влюблен как мальчик… Но это уж слишком, на глазах у всех! Прямо бордель какой-то!»
Теперь он редко виделся с Татьяной Герасимовной. Договорились, правда, в ближайшее воскресенье съездить посмотреть покосы. При всей своей загруженности делами Лаптев никак не мог дождаться этого дня. Накануне поездки он улегся спать в сарае, чтобы ранним утром не беспокоить хозяев.
Было около четырех часов утра, когда Татьяна Герасимовна подкатила на легком тарантасе ко двору Черепановых. Лаптев крепко спал. Она обошла огородом, подкралась к сараю, прислушалась, потом осторожно открыла дверь. Посмотрев на спящего Лаптева, усмехнулась, забрала оба его сапога, брюки, китель и, спрятав их под ворохом свежего сена, проворно выбежала из сарая.
– Эй, комбат, вставай! – легонько постучала она в стенку.
Лаптев вскочил сразу, словно только и ждал, когда она позовет.
– Сейчас! – крикнул он, но оторопел, не найдя брюк и сапог. Тихий смешок вывел его из оцепенения. – Отдай брюки! – грозно приказал Лаптев и тут же засмеялся: – А то ведь я к тебе и без брюк выйду…
– Они под сеном, – отозвалась она. – Куда хорош бы ты был без брюк!
Он так торопился к ней, что никак не мог попасть в рукава кителя.
– Шинель возьми, замерзнешь, – тихо сказала Татьяна Герасимовна, когда Лаптев уселся рядом с ней в тарантас. – Холодно, роса…
– С тобой не замерзну, – шепнул Лаптев, подвигаясь к ней поближе.
– Не шути! – строго и серьезно оборвала она.
Дорога уходила в горы, петляя между кустов желто-красного шиповника. Солнце было еще совсем невысоко, сизая роса покрывала траву.
– Все просыпается, – улыбаясь, отметил счастливый Лаптев, поеживаясь и снова придвигаясь к Татьяне Герасимовне. – Куда мы едем-то?
– Сначала к Тамарке заедем. Немцев твоих посмотришь.
– Я о них не очень соскучился. Поехал только из-за тебя. Ты у меня сегодня не отвертишься…
– От чего это? – удивленно выгнув брови, спросила она.
Лаптев отнял у нее вожжи, привязал их к передку и, крепко обняв ее за плечи, попытался повалить на сено, которым был набит тарантас.
– Дурной же ты! – отпихнула его она. – Хотя б уж с дороги в лес своротил. Ведь тут люди ездиют.
Лаптев, чуть не разбив телегу о пень, погнал лошадь в лес. Лошадка мирно жевала траву, а они, позабыв обо всем, целовались.
– Поженимся? – наконец спросил он, гладя ее по волосам.
– Теперь, видно, придется. Не брезгуешь старухой?
– Со старухой спокойнее, – пошутил Лаптев.
Татьяна положила ему голову на плечо, провела теплой рукой по щеке:
– Ты только, Петя, ребят моих не обижай. Ведь они сироты…
– Да разве я похож на строгого отчима? – Лаптев снова крепко обнял ее.
На покос к Тамаре они приехали к полудню. Места здесь были хорошо знакомые Татьяне Герасимовне. Вскоре они расслышали стук молотка, отбивающего косу.
– Давай, Петя, потихоньку подойдем, посмотрим, как они там…
Лошадку привязали у дороги, а сами по кустам незаметно подошли к косившим. Раздвинув ветки, Татьяна Герасимовна оглядела широкую поляну. Немцы шли друг за другом. Третьей косила Тамара. Даже издали она казалась осунувшейся и похудевшей. «Заработалась девка», – подумала Татьяна Герасимовна и потянула Лаптева за рукав.
– Здорово, девоньки! – звонко крикнула она, выходя из-за кустов.
Тамара вздрогнула, остановилась, а потом радостно побежала к ним навстречу.
Немки, увидев Лаптева, застыли в нерешительности: косить или ждать распоряжений?
– Перекур! – объявил Влас Петрович, выходя из-за свежесметанной копны. – Садись, матрены!
– Ну, как живете-то? – Татьяна Герасимовна испытующе посмотрела на Тамару и Власа Петровича.
– Хорошо, – сдержанно отвечала Тамара. – Погода выручает. День косим, другой гребем.
– Много ли травы сбито, считаешь?
– Гектаров тридцать, думаю. Сметано десять тонн.
– На премию метишь? Тебя еще никто не обскакал. На других участках сведения похуже.
– Здесь трава хороша и покосы чистые, – уклончиво сказала Тамара.
Татьяна Герасимовна оставила Лаптева с косарями, а Тамару повела по поляне между рядов скошенной травы.
– Ты пошто, сударыня, сама косишь? – строго спросила она.
– А что? – Тамара удивленно вскинула глаза.
– Придется мне сюда другого прораба посылать, раз ты в косари записалась. Мне, матушка, начальники нужны, а рабочих у меня сейчас хватает.
– Что ж, так сидеть? – смутилась Тамара. – Я ведь немного…
– То-то, немного! Один нос у тебя остался, черная, худущая! – Татьяна Герасимовна положила руки Тамаре на плечи. – Ты скучаешь здесь, что ли, Томка?
– Да нет… А как вы там? Как в лесу?
– В лесу-то? Там хорошо… – она будто задумалась о чем-то своем, а потом вдруг решилась: – А еще тебе скажу, Тома: откоситесь, айда ко мне на свадьбу!
– Ой! – радостно взвизгнула Тамара и повисла у нее не шее.
– Опередила я тебя, девка! На твоей бы свадьбе гулять-то надо.
– Нет, – как-то печально ответила Тамара. – Я и не думаю…
Воротились домой уже к вечеру. Татьяна Герасимовна долго стояла на крыльце, боясь зайти в избу: щеки и губы горели, всю лихорадило, в жар бросало. Стыдно было матери-старухи и сына. Маленькая Нюрочка еще ничего не смыслила. «Что же это я натворила! – тревожно думала она, вспоминая все произошедшее в этот день. – А если не женится? Как девчонку обвел, ума решилась!» Дома она застала одну Нюрочку, игравшую с лоскутками. В избе было не прибрано, печь холодная, и обеда не приготовлено, видно, мать с Аркашей ушли к себе на покос. Наскоро прибравшись, Татьяна Герасимовна затопила печь и стала готовить ужин. Пока варилась похлебка, она вытащила ручную швейную машинку и раскрыла сундучок.
– Мамка, ты мне платьице шьешь? – подойдя к ней, спросила Нюрочка.
– Нет, дочка, это себе… – дрогнувшим голосом ответила Татьяна Герасимовна.
Она достала несколько метров розового ситца, накроила наволочек, потом скроила себе нижнюю сорочку. Вместе с бельевым попались синие мужские рубахи. Она поглядела на них и долго потом не могла вдеть нитку в машинную иголку.
Мать с Аркашкой возвратились поздно, голодные, усталые. Нюрочка уже спала.
– Здорово живете, она здесь портняжничает! Нашла время! Что ж ты пособлять нам не пришла? Насилу ведь догребли, – обрушилась мать на Татьяну Герасимовну.
– Видишь, дело делаю…
– Это дело не уйдет, сено собрать надо. Замаяла парнишку, и сама я чуть живая. Пошто ситец-то переводишь?
– Наволок-то совсем нет, и рубахи прохудились.
– Не к свадьбе тебе!
– То-то, что к свадьбе… – еще ниже опустив голову, прошептала Татьяна Герасимовна. – Голяком, что ль, идти?
– Кто берет-то тебя? – опешила мать, а Аркашка даже рот разинул.
– Все он… Петр Матвеевич.
– Таня, Таня, милка ты моя! – заплакала мать и закрестилась. – Дай тебе Бог! А я-то дура без ума сделалась. Да взаправду ли?
– Завтра запишемся.
Мать еще пуще запричитала, что в доме ничего нет: ни картошки, ни муки, нечем свадьбу справить, не прибрано, не мыто. Татьяна Герасимовна только рукой махнула.
– Обойдется пока без свадьбы! Сейчас не до гулянок.
Мальчик по-прежнему стоял молча. Он, не мигая, глядел на мать большими карими глазами.
– А он меня бить не будет? – спросил он наконец тихо.
– Что ты, Аркаша?! – воскликнула Татьяна Герасимовна и вдруг заплакала навзрыд, обхватив сына за голову.
Тот отстранился и забился в угол.
– Мама, – прошептала Татьяна Герасимовна, – может, это я ни к чему затеяла? Аркашки-то мне совестно!
– Дура! – с сердцем сказала мать. – Да ты креститься должна обеими руками. Все бабы нонче обездолены, сколь их без мужа маются! А тебя берут, да не кто-нибудь, а лейтенант, большой начальник! Хватит уж по лесам-то рыскать, как волчице. Только и счастья знаешь, что дрова считаешь.
Старуха, забыв про усталость, принялась за уборку и шитье. Аркашка поел молча и забрался на печь.
Татьяна Герасимовна, заплаканная, легла рядом со своей Нюрочкой. Та во сне обняла ее ручонкой и что-то пробормотала. Татьяна со слезами начала целовать дочь куда попало: в коротко стриженную голову, в горячую от сна щеку, маленькие загорелые руки.
– Последнюю ночку мы вместе с тобой спим, милая моя Нюрочка! Не сердись ты на меня, моя родимая!
Утром Татьяна уехала в лесосеку, а мать побежала по соседям за закваской и солодом. К вечеру все поспело: и пельмени, и шаньги, и холодное. Достала и вина. Соседки оповещали друг друга, что Татьяна Путятина идет за лейтенанта. У калитки с полдня толпились бабы, несмотря на то что был самый разгар страды.
Лаптеву довольно долго пришлось прождать Татьяну у исполкома. Только к пяти часам вечера прикатила она из леса, усталая и вся в пыли.
– И на невесту-то не похожа, – сказала она и покраснела.
– Я уж решил, что ты совсем не приедешь.
– Или я тебя когда обманывала? – Татьяна привязала лошадь у коновязи и протянула Лаптеву руку. – Ну, пойдем, жених!
Они расписались и торжественно уселись в тарантас.
– Домой? – спросил Лаптев.
– Куда же еще? Мать ждет, рада, словно самоё замуж берут. Малый что-то подфыркивает, но ты, Петя, уж поласковей с ним.
Когда подъехали к дому, соседки расступились, послышался говорок:
– Да она сдурела! В рабочей одеже расписываться ездила!
– Ну и свадьба! Ни тебе гостей, ни тебе…
Татьяна Герасимовна, усмехнувшись, пропустила Лаптева в калитку, а разочарованным соседкам бросила:
– Угощение за нами, извиняйте, соседочки!
Лаптев вошел, поздоровался за ручку с тещей. За столом сидели Василий Петрович Черепанов со своей старухой и Саша Звонов с Нюрочкой на коленях.
– Только Тамары недостает, – смущенный Лаптев не знал, что еще сказать.
Все сошло хорошо. Молодых поздравили, но много целоваться не заставляли – не молоденькие. Нюрочка была счастлива. Она не очень ясно представляла, что происходит, лезла ко всем на руки, хватала сладкие лепешки. Мальчик молчал. Лаптев посадил его рядом и чокнулся с ним.
– Ну, хочешь выпить за дружбу? – спросил он пасынка.
– Хочу, – чуть слышно ответил Аркашка.
17
Километрах в семи от прииска Нижний Чис, там, где в мутных водах плавала маленькая драга «Голубая», стоял в лесу старый полуразрушенный барак. Здесь когда-то, задолго до войны, жили по зимам лесорубы и дражники, строители и золотоискатели. Дожди погноили крышу, ветры раскрошили трубу, вырвали рамы, высокая завалинка осела и заросла травой. Но барак стоял еще прочно, словно врос в землю. Был он срублен хозяйственными руками самих зимовщиков, любивших тепло после целого дня работы на морозе и ветру. Татьяна Герасимовна не раз наведывалась сюда, когда возвращалась с покосов. Последний раз, когда была здесь вместе с Лаптевым, сказала ему:
– Зря хорошее жилье пропадает. Его бы подправить малость, вовсе хороший бы был барак. Поселили бы сюда твоих лесорубов, не надо было бы их из лагеря за шесть верст каждый день гонять.
Мысль эта настолько овладела ею, что она не давала покоя Лаптеву до тех пор, пока он не согласился поселить часть немцев в лесу.
– Ты как ночная кукушка! – с досадой, но шутливо сказал он ей. – Ты из меня прямо веревки вьешь.
– А что, разве я не дело затеяла? Увидишь, как хорошо будет! Баню здесь построим, сушилку, питание наладим, тогда и работу настоящую спросим. Знаешь, какие запасы в лесу создадим!
– Ну тебя с твоими запасами! – засмеялся Лаптев и воровато ущипнул ее.
Татьяна Герасимовна, не откладывая, приступила к осуществлению своих планов. Собрали бригаду из плотников под руководством умелого Эрхарда. Сюда же попал и Штребль. Барак состоял из двух половин, посередине были просторные сени, два чулана и конторка. Каждая половина могла вместить до тридцати коек. Полы и стены были в сохранности, нужно только было перекрыть крышу, вставить новые рамы и переложить наново печи. Для кухни и сушилки срочно сделали прируб. Метрах в тридцати от барака, ближе к воде, срубили небольшую баню. Бригада работала на совесть. Женщины драли под горой мох для конопатчиков, рубили жерди, месили глину.
Лаптев выдал из лагеря железные койки, матрацы, подушки, одеяла, посуду. Два дня возили этот скарб из лагеря в лес на подводах. Завезли хлеба и продуктов на неделю. К концу августа в лес переехали тридцать мужчин и восемнадцать женщин. Хотя немцев пугала лесная глушь и страшили зимние морозы, ехали почти все с охотой.