– Это, наверное, непросто – быть на расстоянии.
Пожимаю плечами и прячу телефон.
– Наоборот, все очень просто. Если знаешь, чего хочешь, конечно.
– И ты знаешь?
– Да, я знаю.
– Тогда почему твоя мама считает, что вы поссорились?
Улыбаюсь и жалею, что трава слишком мокрая для того, чтобы развалиться прямо на земле. Молния, мелькнувшая над рекой, кажется, медленно ползет вперед.
– Моя мама – паникерша. И что мы все обо мне? Давай, бери микрофон и расскажи мне что-нибудь.
– Что-нибудь конкретное?
– Что хочешь. Думаю, за то время, что мы не виделись, у тебя что-то да произошло. Что-то более значимее покупки новых сандаликов и первого дневника.
Смеется над шуткой, и я сам сохраняю кривоватую усмешку. Молодец, садись, пять, Жнецов. Не забудь пошутить еще через четыре реплики, чтобы девушка не решила, что ты умер.
– Ну, тогда мне, может, начать со второго дневника?
– Начни со своего последнего парня. С удовольствием послушаю, чего там в тренде у молодежи.
– О да, ты в свои двадцать уже настоящий, плотно женатый дед!
– Все именно так. Ну так что там с парнями? У тебя есть?
Качает головой и, кажется, выглядит немного смущенной. Только начинаю присматриваться, как подрываюсь отвечать на следующее сообщение.
Пишет не в «Вотсапп», потому что покрытия здесь почти нет, а самые что ни на есть старомодные СМС-сообщения. И сам черт не разберет, почему от этого так теплеет в груди.
Короткое «Я скучаю» и следом, словно извиняясь, тут же сбрасывает поясняющее «По игрушкам в твоем телефоне».
Я тоже скучаю, моя маленькая вредная принцесса. Но вместо длиннющей фразы скидываю почему-то лишь один ухмыляющийся смайлик. Как если бы мне было стыдно перед ним. Если бы я еще сам знал, за что?
– Прости. – Помахиваю телефоном в воздухе и показательно прячу после того, как отвечаю на контрольное «спокойной ночи». – Продолжай. Почему нет? Ты красивая, вроде даже немножко умная…
Закатывает глаза и шутливо пихает меня в бок. Оказывается ближе. Горблюсь и наблюдаю за ней, опершись запястьями о разведенные колени.
– Потому что не хочу размениваться.
– В каком смысле? Ждешь принца?
– Того, с кем мне захочется разговаривать обо всем на свете. – Ответ оказывается столь неожиданным, что я недоуменно приподнимаю бровь. Вот это да. Признаться, даже не рассчитывал. Она же качает головой, отводит взгляд и немного нервозно убирает прядь волос за ухо. Кажется задетой за живое. – Принца или крестьянина – это не так важно. Важно, чтобы он видел дальше моей мордашки. И тут ты должен понимать, о чем я.
Завуалированный комплимент – тоже комплимент. Тонкая лесть просачивается в душу куда легче топорной.
– Да, наверное, должен.
– И тебе повезло с этим? Тебя любят не за смазливость и косые пресса?
Действительно, а за что меня любят? И почему бы не выяснить это прямо сейчас? После всего, что было, у Кира явно должен быть ответ.
– Сейчас узнаю, за что.
Набрать сообщение – меньше двадцати секунд, а представлять, как вытягивается лицо его получателя, – почти бесценно.
– Забавно.
Выныриваю из своих мыслей и не спешу пихать трубку в карман. Кручу в пальцах, не опасаясь уронить. Один фиг все поросло мягкой короткой травой вокруг. Нарочно швырнешь – не разобьется.
– Что именно?
– То, что с ней ты куда больше, чем со мной, несмотря на то что ты сидишь здесь.
О да, если бы все так было. Если бы мне не пришлось давить из себя что-то и ощущать себя полным придурком при этом.
– К чему это?
– Нет, ни к чему конкретному, просто… Это должно быть мило, наверное.
– Но ты не уверена?
– Я была влюблена в тебя в детском саду, и ты обещал, что на мне женишься. Конечно, я не уверена.
Заставляет меня улыбнуться все-таки. Это надо уметь: и намекнуть, и вроде как пошутить в одном предложении. Чтобы без неловкостей обошлось, оставляет шанс пропустить все мимо ушей.
– Ну, если бы я сдержал все свои детсадовские обещания, у меня сейчас было бы минимум четыре жены.
И страшно злой от наличия этого никому не нужного гарема Кир. Который почему-то тупит, несмотря на то что сообщение было прочитано. Виснет или переписывает на десятый раз? Думает объяснить или, засмущавшись, послать куда-нибудь? Кусает губы наверняка, ерошит волосы… Может быть, даже бормочет что-то вслух. Так ясно представляю все это, что хочется просто начать перечислять вслух.
– Четыре – это много. Наш домик из коробки вместит только двух. Так и быть, можешь взять еще одну.
– Благодарю, о милостивая госпожа! Разрешите не падать на колени?
– Только если поклянешься не скидывать носки за игрушечный диван.
«За то, что ты – это ты. Да еще и с восьмого класса же… Помнишь?»
Шутливое настроение, что воскресло было, улетучивается вмиг.
Перекрывает горло.
Дисплей показывает начало одиннадцатого. Вспышка света наконец-то прямо над головой. Грохот.
В голове ничуть не тише. В голове – грохот столкнувшихся друг с другом мыслей и противоречий.
Понимаю, что просто устал.
Устал держать дистанцию.
Устал от того, что я – больше не я.
– Эй? – зовут откуда-то справа и даже тянут за запястье, когда не реагирую на оклик. – Все нормально?
– Отлично. – Лучше не бывает. Желание тянуть из себя что-то еще – меньше, чем в самом начале. Я и из дома ушел только для того, чтобы не слоняться под пристальным взглядом отца. – Поздно уже. Давай назад.
– Давай…
Поднимается, уцепившись за мою протянутую руку, и на этот раз идет первой. А я все думаю и думаю. Думаю и думаю. По кругу, по квадрату и даже по овалу. Мысли скачут по совершенно немыслимым траекториям. И все, абсолютно все, приходят к одному.
Неизбежно в одну сторону.
Довожу ее до ворот, улыбаюсь напоследок уже куда более расслабленно, и прошу о маленьком одолжении. Взамен обещаю расщедриться и оставить свою кофту.
Над головой – грохот, ливень обрушивается с неба спустя несколько секунд.
***
Телефон давно сел, а какие-то мудаки перебили все лампочки в обшарпанном подъезде.
Туплю несколько минут, прежде чем занести руку и постучать. Сначала думал было нажать на звонок, но почему-то передумал. Не то потому, что по моим прикидкам сейчас около трех часов ночи, не то потому, что так риск быть услышанным куда выше.
Не то потому, что трель куда увереннее робких, почти скребущихся звуков, что издают мои порядком онемевшие пальцы, когда касаются дверной облицовки.
Когда поднимался, глянул на окна и ожидаемо увидел свет лишь в одном. Да и то не верхний – скорее, настольная лампа да монитор.
Да и то не верхний, который Кир включает раз в четыреста лет, предпочитая полумрак.
Улыбаюсь, ощущая, насколько непослушными стали губы, и прикусываю нижнюю. Резиновая и холодная. Не ощущаю боли, не ощущаю холода, ощущаю себя дико неуместно, потому что пришел.
Колени мелко подрагивают, и в кроссах, кажется, в каждой, по литру воды.
Мокрый насквозь.
Мокрый и без ключей от собственного дома, да только нужны ли они мне вообще? Шел не к себе.
Уверенности становится больше, но пальцы все еще непослушные, и, чертыхнувшись, большим нажимаю на кнопку звонка.
Кажется, будто раздавшуюся трель слышно даже на первом этаже. Кажется, будто все это только в моей голове.
Курить хочется немилостиво, но в заднем кармане только абсолютно пустая пачка.
Курить хочется так, будто не делал этого целую вечность, а не около двадцати минут назад, поймав губами последнюю уже под подъездным козырьком.
Курить хочется еще сильнее, когда в коридоре слышатся торопливые шаги и почти сразу же клацает, отпираясь, замок.
– Привет. – Хотел с улыбкой, а вышло рвано и будто последним вздохом.
Вышло так, будто я в чем-то виноват перед ним, его встрепанной челкой, погрызенным воротом футболки и широкими шортами. Вышло как вышло, но я невольно пытаюсь казаться меньше, ощутимо сутулюсь и запихиваю большие пальцы в свободные шлевки джинсов.
Всего неделя, а будто несколько лет. Несколько лет, что я где-то бегал, осмысливая и прячась, чтобы не стало еще хуже.
Чтобы не стало хуже прежде всего мне, а не нам.
Козел ты, Жнецов.
Рассматриваю убитые в говнищу носки своих кроссовок, заляпанных грязью и вымокших. Рассматриваю чужие босые ноги, не решаясь глянуть даже исподлобья, и раскачиваюсь на пятках.
Нервозность жрет.
Гуляющий по подъезду сквозняк приятных ощущений не добавляет тоже.
А Кир все смотрит, и ни единого звука. Ни смазанного приветствия, ни сердитого бубнежа – совсем ничего.
Кусаю губы, невольно комично кривлю лицо, то вскидывая, то хмуря брови. Хочу сказать еще что-нибудь, но вместо этого только пялюсь на нашлепнутого на штанину шорт Спанч Боба.
В голове по-прежнему ничего.
Ливнем смыло.
Зачем только шел?
– У тебя телефон с собой? – спрашивает вроде как с осторожностью, но в голосе, помимо этого, таится еще что-то. Что-то, мало смахивающее на просто интерес.
Киваю.
– Сдох?
Киваю второй раз. Конечно, посвети столько вспышкой – какой бы тут не сдох?
Вопросы заканчиваются, а пауза все нет. Пауза, которая кажется мне раздутой вакуумной подушкой, что повисла между нами. Пауза, прервать которую у меня не хватает ни слов, ни сил.
Колени мелко подрагивают, и в кроссах, кажется, в каждой, по литру воды.
Понимаю вдруг, что все это время почти не дышу. Не могу полноценно наполнить легкие, пока не поднимаю взгляд. Пока уверенность, что мое – это все еще мое, не станет прочной, как броня Хищника.
Мое…
Раз, два, три…
Давай, Влад, подними голову.
Раз, два, три.
Счет быстрее в десятки раз, чем само запоздалое движение.
Коленки, пустые карманы простых черных шорт, футболка, затасканная в прямом смысле до дыр, растянутая горловина. Закушенная покрасневшая губа и кончик носа.
Дальше – ступор. В глаза смотреть страшно.
Вот так глупо, по-детски и едва ли не впервые за всю жизнь.
В глаза смотреть страшно, но только до первого, нарочито мученического вздоха.
– Придурок…
Гора с плеч и теплее почти сразу же. Теплее потому, что, сделав шаг вперед, хватает за запястье и затаскивает в квартиру. Встав вплотную, тянется назад, чтобы захлопнуть дверь, и порывисто обнимает, повиснув на шее.
Жмется всем телом, выдыхает куда-то в ключицу и забивает на то, что я мокрый.
Очень-очень мокрый. Настолько, что лужа, успевшая натечь с моей одежды в подъезде, наверняка появится и в коридоре тоже.
Только кому тут не плевать?
Почти сразу же становится на носки, чтобы обеими руками уцепиться за мою шею. Почти сразу же, протупив лишь секунду или две, обнимаю в ответ. Грубовато и наверняка не очень приятно стиснув поперек ребер.
Не издает ни звука. Утыкаюсь замерзшим кончиком носа в чужие волосы и просто вдыхаю запах.
Шампуня, курева и чего-то сладкого. Может, сахарной пудры или какого-то теста. Кто-то опять жрал за компом, а после хватался за голову?
Улыбаюсь своим мыслям и жмурюсь.
Так же крепко, как и держу.
До кругов под веками и противного зуда в отогревающихся пальцах.
До мурашек и странного облегчения.
Всего на миг.
Всего, потому что скрип двери, что прямо напротив входной, для меня хуже выстрела сейчас. Потому что, обосравшись раз, я не подумал о том, что все может стать еще хуже. Не подумал о том, что мать Кира и Снеги все-таки не живет на даче и иногда бывает дома.
Блядство.
Понимаю, что надо бы отступить назад и разжать руки. Понимаю и не могу сделать это. Кир, который сейчас нервно грызет губы, тоже.
Кир, который жмурится и наверняка готовится выдать какую-нибудь ерунду вышедшей в коридор матери.
Кир, который не выпирает меня назад, в подъезд, когда отстраняется, а заглядывает в глаза и кривовато улыбается.
– Разувайся.
Упорно смотрит на линолеум, когда разворачивается, и берет меня за руку. Не за запястье, не предплечье сжимает, чтобы потянуть следом, а хватается за пальцы.
Переплетает их со своими и, не глядя на мать, тащит в сторону своей комнаты.
Заводит, оставляет около расправленного дивана и кивает на шкаф.
– Ты там найди себе что-нибудь, я сейчас.
Выходит быстрее, чем я успеваю найтись с ответом, и прикрывает за собой дверь. Решаю не слушать, что он там будет врать, и в кои-то веки следую выданным инструкциям. Свободная футболка мне почти как раз, а шорты у Кира все парашютами. С голыми коленками непривычно, но все лучше, чем в мокрых джинсах, которые я, недолго подумав, выкидываю вместе с футболкой на балкон.
Задерживаюсь там же, вспоминая, куда Кир прячет пачку. Присев на корточки, проверяю тайник за снимающейся нижней планкой громоздкой тумбы. Пальцы нащупывают гладкий бок зажигалки почти сразу же.
***
На электронном циферблате будильника почти семь утра.
На электронном циферблате будильника сменилась целая прорва цифр, пока я, откатившись к стенке, спал. Спал без снов и зрительных образов. Спал, словно провалившись во что-то липко-топкое и барахтаясь там.
Выныривая и погружаясь с головой.
Выныривая и иногда чувствуя теплую узкую ладонь между лопатками. Выныривая и понимая, что по не очень-то и райским кущам Морфея брожу совершенно один. Кир то за компом, то на самом краю своего дивана, а то и вовсе в коридоре, а там, должно быть, и в ванной комнате. Кир бродит по квартире, пока входная дверь не хлопнет и мы не останемся одни.
Да и тогда возвращается не сразу.
Минут двадцать шатается по кухне, не то выжидая, не то думая о чем-то.
Когда я заставляю себя подняться и, как и на балконе, достаю из-под ванны свою заныканную черт-те когда зубную щетку, и вовсе торчит в опустевшей комнате Снежки. Словно намеренно от меня прячется.
Что же… имеет право.
Умывшись и более-менее разобравшись с торчащим во все стороны пиздецом на голове, возвращаюсь в комнату и обнаруживаю свой севший мобильник поставленным на зарядку. Негромко хмыкаю и вижу, что моей матери он написал тоже. Всего-то короткое «Все ок, я в городе», а под ребрами мучительно щемит.
Позаботился… а теперь и вовсе подкрался со спины и, помедлив, прижался к шее лбом. Обхватывает поперек груди, прямо поверх моих рук.
Шумно вдыхает запах собственного стирального порошка и давит носом. Медленно опускаю телефон на столешницу и накрываю ладони Кира своими. Касаюсь костяшек пальцами.
Запрокидываю голову назад.
– Привет. – Звучит куда лучше и умиротвореннее, чем мой ночью. Звучит вообще лучше, чем мог бы я.
– Что ты сказал матери? – спрашиваю не потому, что хочу, а потому, что просто не могу не спросить. Спрашиваю, помня, каким был взгляд отца сразу после того, как он нас увидел, и кожа – в липких мурашках. Противных, вовсе не таких, как от холодной воды.
Кир же, судя по тону голоса, отделался куда меньшей кровью.
– Что у тебя кончился лак для волос и тебе требуется срочная психологическая помощь.
Сарказм вовсе не ядовитый и скорее приятно греет, чем колет.
– А если…
– А если серьезно, то забей и повернись ко мне.
И тут же, противореча себе, вплавляется сильнее. Руки стискивает до проступивших на запястьях вен.
– Ты же меня держишь?
– И что?
Действительно… тоже мне сложности. Продолжаем стоять около его письменного стола. Я невольно смотрю на разложенные листы бумаги и ушедший в ждущий режим, негромко фурычащий, стоящий на столе рядом с монитором системник.
Напоминает мне, как это было неделю назад, а кажется, будто в прошлой жизни. В самом ее конце, этой моей беззаботной, спокойной жизни, когда никто ничего не знал.
Напоминает, и в голове сразу совершенно иные декорации. Обои синие и стеклинами прикрытые полки над столом. Распахнутая межкомнатная дверь. Взгляд отца.
Отстраняю его, поведя плечом, и выкручиваюсь из рук, чтобы все-таки встать лицом. Теперь сам к столу, легонько, чтобы всем весом не давить, опираясь на самый край.