– Чем я могу вам помочь?
– Одна из обязанностей фонда «Акация» – предоставлять пережившим насилие людям из ЛГБТКИ6–сообщества безопасную гавань, – пояснила она. – У нас был случай с молоденькой девочкой, у которой все было прекрасно, но после перебранки с отцом она вернулась на улицы. Для нас подобное дело необычно, и когда я обсуждала этот вопрос с командой, кто–то сказал: “Жаль, у нас нет связей на улицах, человека, который мог бы отыскивать их и сообщать, где можно получить помощь”. Полиция чересчур занята, чтоб искать детей, которые не нарушали закон или фактически не пропали. Они скрываются. И я вспомнила о тебе, Спэнсер, – глядя прямо на меня, произнесла Хелен. – Ты нашел Янни.
Я моргнул несколько раз.
– Вы хотите, чтоб я помог с поисками пропавшего ребенка?
– Ей пятнадцать, и жила она отнюдь не легкой жизнью. Среди них не все подростки. Но да. Если они относятся к группе риска, мы должны помочь.
– Мам, Спэнсер этим не занимается, – мягко проговорил Эндрю.
– Сделаю. – Я посмотрел на всех по очереди. – Если я могу помочь хотя бы одному попавшему в беду ребенку–гею, значит, помогу.
Хелен лучезарно мне улыбнулась и сжала мое предплечье.
– Надеюсь. Детали сможем обсудить позднее. Простите, что во время вечеринки я говорю о работе, но мне хотелось выловить тебя до того, как Гвендолина предложила какую–нибудь гнусность.
– Мам! – зашипел Эндрю.
Я захохотал.
– Она уже предлагала. Я очень вежливо ей ответил, что нахожусь здесь в компании мужчины, но, как ни странно, ее это не отпугнуло.
Хелен расхохоталась.
– Она шаловливая женщина. Очень отважная. Много лет назад она мне помогла, и каждый год в знак благодарности я забиваю мероприятиями ее социальный календарь.
Кто–то позвал миссис Лэндон, и когда я обернулся к Эндрю, он разглядывал меня не совсем понятным взором.
– Что?
Он медленно покачал головой.
– Ты вообще в курсе, насколько замечательный?
– Да не собирался я принимать предложение Гвендолины, – пошутил я.
Он подавил улыбку.
– Ты понимаешь, о чем я.
– Я говорил на полном серьезе. Если я могу помочь хотя бы одному ребенку–гею, значит, помогу.
– Вот почему ты замечательный.
Я глубоко вздохнул.
– Кажется, в следующем месяце выйдет мой журнал “Замечательные и щеголеватые австралийцы”.
Он захохотал.
– Полезно знать.
Официанты выносили из кухни подносы, и Алан, отец Эндрю, потребовал всеобщего внимания.
– Нам стоит туда выйти? – спросил я Эндрю.
Он посмотрел на меня так, будто у меня выросла вторая голова.
– Боже милостивый, нет.
Мы слышали, как Алан обращался к гостям, самоотверженно, почтительно и весело рассказывал о своей жене, семье и давних друзьях и, безусловно, об отличной еде. Ответом послужили “ура” и “дело говоришь”. Мы же все это время оставались в кухне. Эндрю присвоил поднос с различными причудливыми канапе и, не успел он запихнуть штучку в рот, как нас тут же засекли.
– Вы двое! Вы меня бросили. – В грандиозную кухню ворвалась Сара. – У нас была договоренность! – Потом она осмотрела поднос, который до сих пор держал Эндрю, и взяла канапе. – О, мне нравится.
Эндрю с набитым ртом засмеялся, потом повернулся ко мне и протянул поднос.
– Мама, когда планировала меню, специально просила делать без моллюсков.
Я взял маленький квадратик, который вроде бы был сыром и перцем с бальзамическим уксусом. Боже, было вкусно. Следующий час мы с Эндрю и Сарой скрывались в кухне, смеялись и болтали о всякой ерунде. В конце концов, мы вернулись обратно и обнаружили, что и без того небольшой список гостей стал еще меньше. Кто–то пил шампанское, кто–то – кофе, но все улыбались, и было очевидно, что эти люди дружили довольно давно. Я почти огорчился, заметив, что Гвендолина уже ушла домой. Но опять–таки было около четырех часов дня. Должно быть, она уже улеглась спать. Либо первой стояла в очереди в клуб “Авалон” и готовилась фотографировать мальчиков гоу–гоу.
Я оказался в компании видного старичка по имени Дэвис. Мы обсуждали австралийскую литературу. Он был заинтригован и, посмею сказать, слегка впечатлен. Но вскоре его окрикнула жена, и остались только мы.
Простонав, Алан рухнул на диван.
– Дорогая моя, пообещай, что в ближайшем будущем у нас не будет “всего–то парочки друзей за обедом”.
– О, было весело. – Хелен захохотала, взяла пустой стакан и протянула официанту. – Пожалуйста, принесите оставшиеся канапе. Как только я сяду, уже больше не встану. – Но она прошла к развлекательному центру, и спустя несколько секунд заиграла “Огромный шар огня”. – О, я обожаю эту песню, – сказала она, подошла к Алану и в молчаливом приглашении потанцевать протянула ему руку.
Он отмахнулся.
– Я слишком стар!
Я протянул ей руку.
– Позволите?
– Оу. – Она театрально приложила руку ко лбу. – Позволю.
Я провел ее на импровизированный танцпол между мебелью и, повернувшись к ней лицом, глубоко вздохнул. И мы начали танец в стиле пятидесятых. Двигался я немного скованно, но она прощала. Мистер Лэндон смеялся вместе с нами, Эндрю остолбенел, но был счастлив, а Сара могла только хохотать и хлопать в ладоши.
К моменту окончания песни мы оба тяжело дышали.
– Где ты научился так танцевать? – спросила Хелен.
– Тетя Марви научила. – Я улыбнулся. – Не практиковался несколько лет, что, должно быть, заметно.
– Много лет я вот так не танцевала с мужчиной, – изрекла она и бросила на мужа насмешливый взгляд.
Все покатились со смеху. Я помнил слова Эндрю, что он не танцевал, но пришел к выводу, что стесняться здесь было некого. Я прошел к дивану, где они с отцом изображали из себя скромников, и протянул ему руку.
– Окажешь мне честь?
Он совершенно точно собирался отказаться, но отец и сестра его перебили. И по прошествии целой песни он сдался.
– Не умею я танцевать, – нехотя поднимаясь, пробурчал он.
Вместе с ним я вернулся туда, где танцевал с его матерью, и как раз вовремя началась следующая песня – «Джорджия в моей голове», медленная–медленная композиция. Я притянул Эндрю к себе. Может, и было чудно танцевать перед всей его семьей, но он, казалось, не возражал. Когда я обернулся, Хелен сидела на диване, а Алан массировал ее босые ступни.
– Так нормально? – прошептал я Эндрю на ухо.
– Да, – пробормотал он. – Очень даже нормально.
Он едва шевелил ногами, но все равно было прелестно. А когда началась следующая песня, он не отстранился. Я прижался губами к его виску и проговорил:
– Мне думалось, ты не любитель танцевать.
– Просто не хочу, чтоб родители лицезрели мою маленькую проблемку, – пробубнил он, а потом качнул бедрами.
“Вот оно что”. Я захохотал, а затем прошептал:
– Проблемка вовсе не маленькая.
– Эй, вы двое, хватит, – прокричала Сара. – Мне завидно до тошноты.
Смущенно засмеявшись, мы оторвались друг от друга, и Сара пропихнула между нами поднос с канапе.
– Ешьте. Если уж мне суждено разжиреть, я заберу вас с собой.
Все еще улыбаясь, я подхватил какие–то зажаристые шарики и откусил. Я сделал всего один укус и понял... Я понял, что ничем хорошим это не закончится. Я попытался сглотнуть и откашляться. Но горло сдавило, сильно сдавило. Я расстегнул верхнюю пуговицу. Опять попытался откашляться.
Дальше посыпалось все сразу.
– Спэнсер?
Я силился дышать. Легкие нуждались в воздухе, но несмотря на мои старания, дышать все равно не выходило. Голова начала пульсировать и кружиться из–за нехватки кислорода, и я припомнил, как мне подумалось, что больно не было. И что слово “анафилаксия” было довольно своеобразным.
– Боже мой, Спэнсер!
– Его “эпипен”! – Голос Эндрю звучал безумно. Он паниковал, а я лежал на спине на полу, разглядывал потолок и их обеспокоенные лица. И по–прежнему не мог дышать. – Пальто! Принесите его пальто!
Мне было жарко, чересчур жарко, и не хватало воздуха. Руками Эндрю обхватил мое лицо и что–то говорил. Он выглядел испуганным. До меня долетали голоса. Отец Эндрю подошел ближе, и я почувствовал резкий удар по бедру.
Боли не было. Только темнота.
Глава 8
Даже не открывая глаз, я знал, где находился. Звуки, запах... Больница. Кто–то стиснул мою руку, что побудило меня взглянуть.
Эндрю.
Уперевшись локтями в кровать, он сидел возле меня и крепко сжимал мою руку в своих руках. Наши переплетенные руки были около его лица, а глаза его были закрыты. Он выглядел усталым и будто постарел лет на десять.
– Привет. – Мой голос надломился, горло словно чем–то царапнуло, но он меня услышал.
Он стрельнул в меня глазами и от видимого облегчения осел.
– О, Спэнсер.
– Сколько...? – Я даже не сумел закончить вопрос. – Воды.
Он по–быстрому дотянулся до маленького стаканчика и поднес к моим губам. Благодаря холодной жидкости горло тут же расслабилось.
– Спасибо.
Эндрю поставил стаканчик на стол возле моих ног.
– Сейчас десять минут девятого, – вновь взяв меня за руку, сказал он. – Ты здесь с пяти. Сюда тебя доставили фельдшеры.
Я ничего не помнил.
– Мам, – крикнул Эндрю. Почти мгновенно вошли Хелен, Алан и Сара. – Можете сообщить, что он очнулся?
– Я схожу, – произнесла Сара и испарилась.
Хелен подошла к моей постели. Опустила ладонь на мою руку и печально улыбнулась.
– Мне жаль, что так случилось. Я уточняла про аллергию на моллюсков. С рестораном я разберусь. Не переживай.
В палату вошла медсестра – «У меня что, отдельная палата?» – проверила какие–то приборы и поинтересовалась моим самочувствием. Затем пришел доктор, но, рассказывая про “тяжелый случай аллергической реакции” и лекарства, которые мне дали, он обращался к родителям Эндрю, а не ко мне.
– Когда была первая аллергическая реакция? – задал доктор вопрос. Врач считал родителей Эндрю моими родителями?
Безусловно, они понятия не имели, когда у меня была первая аллергическая реакция.
– В три года, – ответил я. – Тогда был первый раз. А повторилась, когда мне было двенадцать.
Доктор нахмурил брови.
– Полагаю, становится хуже?
Я кивнул, потом пожал плечами.
– Наверно.
– Ну, вам очень повезло, что ваш отчим был рядом и ввел эпинефрин. В противном случае они навещали бы вас в подвальном помещении. Если вы понимаете, о чем я.
В подвале больницы располагался морг.
– Да.
– Мы оставим его на ночь, – сказал доктор. – И следующие сорок восемь часов я посоветовал бы не оставлять его в одиночестве. – Он еще что–то лепетал, но я очень устал и пребывал в замешательстве.
После ухода врача Эндрю взял меня за руку и пояснил:
– Мама сказала, что ты ее сын, а отец – твой отчим, – тихо проговорил он. – Нас считают братьями.
Хелен похлопала меня по ноге.
– Чтоб он мог остаться с тобой в палате.
– О, спасибо. – Горло снова царапнуло, отчего я поморщился. – Еще воды.
Эндрю поднялся и помог мне попить. Потом Алан изрек:
– Мы оставим вас на минутку. – Он вывел Хелен и Сару за дверь.
Я глубоко и утомленно вздохнул. Я ощущал усталость всем своим нутром. Эндрю коснулся ладонью моего лица.
– Я охереть как испугался, Спэнсер.
Я кивнул.
– Я тоже.
– Ты перестал дышать. Я подумал, что ты умрешь. – Он сжал мою руку и покачал головой. Он боролся со слезами. Он прильнул ближе и прижался ко мне губами. – Я люблю тебя, – выдохнул он.
Прежде чем я успел ответить, ярким и обеспокоенным пятном в палату ворвалась Лола. Увидев меня, она замерла на месте.
– Спэнсер!
Следом за ней, бледный как приведение, вошел Габ. Содрогаясь, он сел, поднял глаза и, объясняясь, выдал:
– За рулем была Лола. – У него дернулся глаз. – И ехала быстрее обычного.
Лола набросилась на меня с объятиями и выдавила те немногие признаки жизни, что во мне еще оставались. Обычно Эндрю отходил в сторонку, но я по–прежнему держал его за руку. И не отпустил бы ни за что.
– Ты в порядке? – спросила Лола и погладила меня по лицу и волосам. – Мне позвонил Эндрю. Хочешь, чтоб я заработала сердечный приступ? – Она посмотрела на Эндрю. – Спасибо. Как дела? Слава богу, ты его спас.
Эндрю покраснел.
– Вряд ли я много сделал. Отец сохранял спокойствие. А мне крышу снесло.
– Неправда, – донеслись из дверного проема слова Алана. – Именно Эндрю сказал, где был «эпипен».
Лола дотронулась до моей бороды и попыталась привести в порядок прическу.
– Нас один только пересказ напугал.
В этот момент вошла медсестра и остановилась.
– Ну, и кто должен здесь находиться?
– Мы все, – ласково ответила Лола. Розовые волосы были собраны в твист, макияж был совершенен, и на ней было похожее на кексик кукольное платье. Но все это медсестру не обдурило.
Сестра кивнула на меня.
– Мистеру Коэну нужен отдых. Он практически умер, что довольно изнурительно. Часы посещения подошли к концу. – Потом она заприметила Габа. – Сэр? Вам нехорошо?
Габ, по–прежнему потный и бледный, глянул на нее и отмахнулся.
– Моя жена водит как сатана под наркотой.
Я, как и все остальные, хмыкнул, и прежде чем Лола успела начать спорить, Сара обвила ее руками, и они вышли. Габ отправился следом, Алан похлопал меня по ноге, а Хелен пообещала, что они вернутся утром.
Глядя на Эндрю, медсестра вздернула бровь, но он уселся рядом со мной.
– Я остаюсь.
Нужно было что–нибудь сказать. Перед тем, как нас прервали, он признался мне в любви, а я так ничего и не ответил. Но я дико устал. Глаза сами собой закрывались.
Эндрю большим пальцем рисовал круги на тыльной стороне моей ладони, а потом приподнял ее и поцеловал туда, где только что был его палец.
– Спи, Спэнсер. Я буду рядом.
У меня не вышло сформулировать ни слова, поэтому я сжал его руку и держал так крепко, как позволял мой ослабший организм. И я уснул.
***
Проснулся я, когда пришедшая на вечерний обход медсестра проверяла аппаратуру. Эндрю спал на раскладушке, и от знания, что он до сих пор был здесь, в груди потеплело.
Он меня любил. Я знал, что он любил. Я слышал, как он рассказывал матери. Но он признался мне. Он признался мне, что любил меня. Это было сказано. Слова уже нельзя было забрать назад. Я не сомневался, что в отношении этих трех слов у вселенной имелась оговорка “никаких возвратов”. Не то чтоб мне хотелось, чтоб он от них отказался. Боже, да это последнее, чего мне хотелось.
Зато мне хотелось, чтоб мой глупый мозг и еще более глупое сердце определились, что делать с этими словами.
Самое сложное заключалось в том, что я тоже его любил. Мой глупый мозг был в состоянии признать, что мое предательское сердце сотворило то, что много лет назад я поклялся не делать. Что я влюбился.
И вот он спал на раскладушке в моей больничной палате. И я его любил. Он делал меня счастливейшим мужчиной в мире. Все дело было в словах, тех трех коротеньких словах. Можно было сознаться самому себе, что я любил Эндрю. Но заставить себя произнести их перед Эндрю я не мог.
Было нечто совершенно кошмарное во вручении израненного сердца другому человеку.
Все эти мысли наряду с постоянным писком и наполнявшими больницу звуками не давали уснуть. Эндрю очухался в начале седьмого, растерянный и немного не выспавшийся, но как только понял, где находился, тут же подумал обо мне.
– Привет. Как себя чувствуешь? – Голос его хрипел, и он провел руками по лицу.
– Гораздо лучше. Усталость по–прежнему есть, но мне уже лучше.
Он встал и потянулся. На нем до сих пор была вчерашняя одежда, после сна он выглядел помято и великолепно. Он поймал меня на подглядывании и улыбнулся.
– Что?
– Ничего. Спасибо, что остался.
– Где ж еще мне быть?
Я протянул ему руку, и он ее принял.
– Я практически всю ночь не спал. И почти присоединился к тебе на раскладушке.
Он улыбнулся и провел моей рукой по своему небритому подбородку.