Мысли, пока капсула за капсулой опускались в пищевод, снова удивительным образом вернулись к парню из клиники, – необычно. Тёма так-то животных после работы предпочитал вспоминать, а тут вдруг исключение. Нет, никакого романтического интереса, банально зацепил. Тёма сам себя хамством своим зацепил. И когда это он умудрился превратиться в это грубое говно? А, ну да. Когда начал гнить изнутри.
Всю ночь было плохо. Жуткое отравление, температура, лимфоузлы опухли – Тёмка едва не задохнулся, пока скорую ждал. Он, пока ехал по Москве с красно-синими мигалками, всё вспоминал, что такого мог съесть, и переживал, что на смену, наверное, в клинику не сможет выйти завтра.
В больнице его быстро прокапали, симптомы сняли, тут же и анализы все. А утром пришёл врач и заикнулся было, что у Тёмы свинка, а потом увидел, что ему уже двадцать три, да и Тёма подтвердил, что в детстве переболел.
Осознание – пока ещё подозрение – пришло моментально, словно обухом по голове, и вот уже слова врача как будто сквозь вату:
– Возьмём ещё анализ.
Потом ожидание – его самые долгие две недели в жизни, после чего его вызвали не в больницу, а сразу в СПИД-центр.
– Сколько у меня лимфоцитов? – спросил он, когда его впервые назвали “положительным” в самом отрицательном значении этого слова.
– От двухсот до трехсот, – посмотрев в результаты, ответил врач.
Тёма закивал энергично и глупо, как будто сразу же понял. А когда всё-таки понял, разревелся, как мальчишка.
– Вы на учёт становиться будете? – спросил его врач, когда Тёма кое-как смог успокоиться.
– Нет, – шмыгнул носом он и пояснил, – у меня прописка в другом месте.
– А друзей, знакомых в Москве нет? – Тёма только головой мотнул в отрицании, – а прописка где?
– В Архангельске.
С Петром Ивановичем в итоге поменялся. Весь день как на иголках был, но тот парень не пришёл. Тёма удивительно сильно расстроился. Даже порадовался тому, что расстроился, значит, не всё человеческое в нём умерло. Вот только извиниться-то всё равно не удалось, а жаль.
Тёма постарался забыть об этом инциденте, тем более что администрация разговора не заводила, значит, не знала, что уже было хорошо. Мысли перед сном снова вернулись к привычным кошмарным флешбэкам, Тёма продолжил “влачить своё жалкое существование”, а примерно через пару недель в холле столкнулся лоб в лоб с этим парнем, когда позвал следующего.
Альфа сглотнул шумно, кошку свою попытался обратно в переноску засунуть и попятился:
– Я-я на завтра перепишусь, не переживайте, – виновато пробормотал он.
И Тёма вдруг понял – молоденький. Альфа этот молоденький, просто из-за повреждений на лице не понятно было, ещё и голос низкий.
“Пиздец ты чемпион, конечно,” – мысленно отвесил себе подзатыльник он, а вслух сказал:
– Не утруждайтесь, я вас приму, – и открыл пошире дверь в кабинет.
Парень оглянулся по сторонам, будто убеждаясь, что это ему сказали, а не кому-то другому, и когда не нашёл никого, шагнул внутрь.
– А лапы-то какие у нас сильные! У-у-у, – ворковал Тёма над недовольной кошкой, – и когти острые, аж жуть! Красавица! И мать-героиня, да. Здоровенькая, ну что, за следующим десятком по весне пойдёшь? По глазам вижу, что пойдёшь, куртизанка!
– Кхм-кхм, – обратил на себя внимание Сергей - Тёма узнал имя хозяина кошки, заглянув в один из прошлых визитов в медкарту животного, – как раз об этом поговорить хотел. Я, наверное, не готов ещё к десяти. Вот. Можно её, – кивнул он на расслабившуюся под мерными Тёмиными поглаживаниями кошку, – как-нибудь вазектамировать?
– Вы имеете в виду – стерилизовать? – уточнил Тёма.
– Ну, стерилизовать – это навсегда вроде бы, – нахмурился Сергей, – а мне бы не хотелось её вот так – навсегда… Понимаете?
– Понимаю, но поделать ничего не могу. Либо один, либо ноль, – на ум почему-то пришла только эта дурацкая аналогия, – ну, в любом случае у вас есть как минимум месяц на раздумья, сейчас нашей с вами пациентке эта процедура противопоказана.
Сергей от такого ответа заметно расслабился, начал собирать вещи, ведь приём формально был окончен. А Тёма почему-то глядел на всё это и не мог из себя слова выдавить. Только когда альфа обернулся в дверях, Тёма решился, набрав в лёгкие побольше воздуха.
– Я бы хотел извиниться, – сказали они одновременно.
– А вы-то за что? – первым отмер Тёма, нахмурившись.
– Ну, нарушил, типа, субординацию, – пояснил Сергей и немного стушевался, а потом до него, видно, дошёл полный смысл Тёминого вопроса, – а вы за что?
Тёмке захотелось зло передразнить все эти “ну” и “типа”, но он лишь вежливо опустил глаза в пол и ответил:
– За хамство. Я не должен был так остро реагировать на ваше предложение.
– Да не беспокойтесь, я всё понимаю, – улыбнулся несмело Сергей. Тёма уже мыслено поспорил с ним, что нет, он не понимает, а тот продолжил: – никому не хочется копаться в кошачьем, эм, ну, в чём вы там копались, под бой курантов.
– Мне хочется, – тихо, себе под нос, едва слышно, словно одними губами поспорил Тёма, не поняв, что сделал это вслух.
– А, ну тогда вообще всё ясно! – окончательно повеселел Сергей, поймал непонимающий Тёмкин взгляд и снова неверно считал его реакцию: – это получается, я вас от любимого дела оторвать пытался.
Кошка наконец забралась в мягкую переноску, свернулась клубочком и нетерпеливо мявкнула на хозяина. Тот диалог быстренько свернул, вежливо попрощался, спросив, надо ли звать следующего.
Тёма кивнул на автомате и, как только дверь за Сергеем захлопнулась, плюхнулся на стул.
“Как он услышал, что я сказал?” – нервно сглотнул Тёма.
Дни потекли один за другим. Тёма вернулся в привычное сонно-бессонное состояние, глотал горстями нужные препараты, принимал пациентов, мучился кошмарами по ночам, пил дерьмовый кофе из автомата днём. Снова, и снова, и снова. Месяц.
Через месяц после их последнего, странноватого приёма Сергей и его полосатая, совершенно точно безродная – по умным глазам понятно, что дворовая – кошка пришли вновь. И Тёма, к своему ужасу, порадовался этому.. То есть, он порадовался – тому, что эти двое попали именно к нему, а не к Петру Ивановичу, к примеру… А потом ужаснулся, что порадовался.
– Что решили насчёт процедуры стерилизации? – Тёма даже тему их последнего разговора вспомнил, хотя все, за редким исключением, люди в последний месяц звучали для него забитым тромбоном.
– Не буду, – мотнул головой Сергей, Тёма только кивнул, – я погуглил, и, думаю, это не для Дичи.
– Дичи? Типа, как “дичь”? На что охотятся? – переспросил Тёма.
– Нет, типа, дикая, – пояснил Сергей, – только это долго выговаривать. А “Дик” – это как-то, ну… Это по-английский означает…
– Я знаю, что это означает по-английски, – жестом остановил его Тёма и вернул тему, – Сергей, вы же понимаете, что она от вас по весне сбежит, а потом вернётся снова беременная?
– Да, но… – немного потоптался на месте Сергей, – но ведь это нечестно. Может, она и не забеременеет, может не найдёт подходящего альфу.
– У кошек это не так работает, – с грустной усмешкой разочаровал его Тёма и почему-то смутился сам, – там, кхм, больше на количество упор, а не на качество.
Сергей хмыкнул, кивнув, а потом округлил глаза, осознав услышанное.
– В любом случае, это ваш выбор, я вообще не должен был вам ничего советовать, – вежливо начал сворачивать беседу Тёма.
– Артём Валерьевич, – обернулся Сергей, стоя уже в дверях. И Тёме это обращение не понравилось, – а вы не хотите… – альфа сам себя оборвал, хотя Тёма старался не показывать появившегося вмиг напряжения, внутри съёжившись до размеров чихуахуа. А затем Сергей всё же продолжил: – а вы не хотите куда-нибудь сходить?
Тёма выждал паузу и для того, чтобы мысленно сосчитать до десяти и снова не сорваться на парне, и для того, чтобы дать возможность ему забрать свои слова обратно. Однако пауза лишь затягивалась.
– Сергей, вы опять, – в конце концов подал голос Тёма.
– Опять? – переспросил Сергей.
– Нарушаете субординацию, – напомнил Тёма его же словами.
– Оу, – тот закивал понятливо, а потом снова посмотрел на Тёму и, положа руку на сердце, заверил: – А я не говорил, что со мной.
Теперь вопросительное выражение лица перекочевало на Тёмку. Подумав, видно, что двигается он в нужном направлении, Сергей продолжил:
– Да-да, просто… Просто вы выглядите… несчастным. – А потом и вовсе поднял руки ладонями вверх, – и я, честно, я не пытаюсь залезть к вам в штаны или ещё что-нибудь такое. Я просто хочу, чтобы вы перестали быть несчастным. Поэтому давайте я вам организую какой-нибудь досуг, а? Ну, там, театр, или кино, или Вьетнам?..
– До Вьетнама, боюсь, я за выходные не дойду, – выпустил нервный смешок Тёма и попросил жалобно: – Сергей, пожалуйста, уходите.
Тёма видел это. Как будто горевшая над лицом альфы лампочка вдруг погасла. Лёгкие моментально сдавило от этого вида давно забытой болью стыдливой вины, хотя Тёма знал, зна-а-ал, что поступает правильно. И всё же почему-то, когда Сергей тихо прикрывал за собой дверь в кабинет, захотелось окликнуть его и согласиться на театр, или кино, или Вьетнам. Ведь теперь из-за очередного Тёмкиного отказа Сергей тоже выглядел несчастным, и Тёме вдруг тоже отчаянно захотелось согласиться на то, что сделало бы его счастливым.
“Не смей ломать ему жизнь!” – мысленно рявкнул он сам на себя, – “гораздо счастливее он будет без тебя.”
Серёга долго не решался подойти к нему. Может, Тима боялся, а, может всё-таки его, а может их обоих. Тем более, что Тим ему ещё на Новый год сказал оставить ветеринара в покое. Нет, Серёга так и хотел сделать, правда. Но случайно увидел того снова, а потом ещё раз. И оба раза волк внутри прыгал, и вилял хвостом, и даже подскуливал.
Серёга всегда знал, что волк у него, мягко говоря, недалёкий. Большую часть времени рассчитывать приходилось на силу лишь своего, человеческого, разума, ещё и интуиция животная работала через раз. Как с ним, например. А тут прямо как будто новый канал общения с волком нашёлся. Серёга грешным делом думал, что волк у него исключительно боец, Правая рука, как называл его Тим, а оказалось, он ещё и на “гражданских” реагирует. Точнее, на одного. Того, который в нём самом явно не заинтересован.
Нет, Серёга Артёма Валерьевича – или, как он того называл за глаза и исключительно в грезах перед сном, Тёмочку – понимал и ни в чём не винил. Однако волк почему-то не унимался. Просился в клинику, просился следить, просился сократить пионерскую дистанцию и понюхать. Ну, последнее, наверное, потому что в ветеринарке всегда жутко воняло псиной и медикаментами, а зверю хотелось учуять запах именно Тёмочки. И не только зверю.
Подходить к нему Серёга не хотел по двум причинам. Первая – очевидная, а вторая… Серёга не хотел делиться. Не хотел, чтобы кто-то знал о Тёмочке больше, чем он сам, чтобы кто-то пристально смотрел на Тёмочку вместо него, кто-то копался с Тёмочкином грязном белье, но сам сделать этого не смог. Побоялся, что отыщет бойфренда или мужа и в голове снова переклинит. На глаза упадут шоры из гнева и азарта, а муж или бойфренд окажутся на дне канавы. Поэтому идти за помощью надо было именно к нему.
Идеальней всего узнавать о том, что у Тёмочки есть кто-то, с кем тот счастлив, от Тимура, который тебя ненавидит. Умолять сказать имя и адрес лучше тоже его, потому что именно он не скажет. Тупо потому что презирает тебя и сделает всё, чтобы ты побольше пострадал. И сделать ему Серёга ничего не сможет, потому что есть Тим. Идеальная схема. Но, господи, как же стрёмно было к Тимуру подойти.
Серёга не был жесток. Не активно, а так, пассивно-флегматично. Котят не топил, однако в школе редко заступался за всяких задротов и толстяков, которых гнобили сверстники. Он, безусловно, знал, что такое хорошо и что такое плохо, но ощущения во время попыток проанализировать собственные желания всегда были размыты по краям. Он был симпатичным, дружил с самым желанным альфой Архангельска, постепенно обрастал нужными связями и умел выполнять чётко поставленные задачи, за что, собственно и был замечен Тимом много, много ранее. Сейчас в их отношениях мало что изменилось, только холода поприбавилось. Потому что однажды Серёга выполнил очередную задачу. Глупо, жестоко, в запале охватившей – чужой – ярости и с ужасающими последствиями.
До этого момента Серёга не знал, что грань перейти так легко. Но рисковать больше не хотел. Чуть позже пришли ночные кошмары, в которых раз за разом мелькали кадры того самого вечера, когда они с Ванчо и Максом обступили стоящего на коленях Тимура; когда пространство в тёмной передней дрожало от Тимового бешенства, и Серёга будто вдыхал его в лёгкие вместе с воздухом; когда в висках тукало “порадовать Вожака”, “отомстить за Вожака”, “уничтожить обидчика Вожака”. Серёга не обманывался – это были его мысли и идеи, а не какая-нибудь зомбирующая радио-волна, поэтому понимал, что унизить и надругаться над Тимуром он додумался сам. И это испугало. То, что он способен на такое.
А недавно кошмары изменились. Поменялась всего одна деталь. Вместо Тимура в темноте и холоде теперь неизменно сидел Тёма. А альфы всё обступали и обступали, и лапали, и хватали за волосы, и били по щекам. И Серёга выл. Смотрел на это всё и выл, а потом просыпался от того, что сосед снизу долбит ему по батарее, потому что вой альфы оказывался не метафорическим. Возможно, триггером была брошенная Тимом фраза о том, что Серёга может дров наломать, но из подсознания этот жуткий образ не выветривался даже после жирной накурки перед сном и лошадиной дозы снотворного.
Поэтому надо было идти к Тимуру. Надо было убить в мозгах – своих и волка – Тёмин образ знанием о том, что у него всё хорошо, что он точно влюблён и железобетонно счастлив, а застывшая на дне охровых глаз печаль – это лишь следствие общения с Серёгой.
Всё те же кошмары побудили собрать волю в кулак и попросить Тимура с ним поговорить. Он как школьник передал записку через Тами, в которой просил встречи без Тимовых ушей. И был почти уверен, что в один из мартовских выходных у Тимура наверняка найдутся занятия поинтересней, чем поездка на продуваемую всеми ветрами набережную. Серёга только на одно рассчитывал – интерес. Тимуру станет тупо интересно, зачем тот понадобился Серёге.
Омега даже не опоздал. Чем удивил жутко. И как бы Серёга не пытался уловить присутствие Тима, поймать связь с вожаком не удавалось. Значит и условие относительной конфиденциальности было Тимуром исполнено.
– Честно говоря, не понимаю, почему ты согласился, – не удержал языка за зубами Серёга, когда Тимур поравнялся с ним и встал у пирса.
Тот сначала прищурился, глядя вдаль, проанализировал услышанное по-своему и коротко предупредил:
– У меня с собой ствол. И пули там не соляные, как ты понимаешь.
– Знаю, что ты мне не поверишь, но мне действительно жаль того, что произошло. То, – поправился Серёга, – что я сделал.
– Верю, не верю, – махнул рукой Тимур, по-прежнему не глядя на него, – мне насрать на твои сожаления. А согласился я по причинам, которые твоему ограниченному мозгу не доступно понять. Так что давай ближе к делу. Не хочу что-нибудь себе здесь отморозить.
– Есть один человек…
– Ветеринар твой?
– Да, – осёкся Серёга, выстроенная и отрепетированная в голове долгая речь стремительно начала ломаться.
– Узнать о нём ты и сам можешь, а я хвостиком за посредственностями не бегаю. Тем более по указке, – оборвал все надежды Тимур.
– Тимур, я… – дальше говорилка работать отказывалась, а горло предательски сковывало почти астматическим спазмом. Надо было, наверное, сказать что-то лестное, попытаться подмазаться или подкупить чем-нибудь, но сил хватило только на правду: – Я хочу, чтобы ты узнал то, что я узнавать не хочу.
Тимур впервые посмотрел на него. Обернулся так, что пара гладких, блестящих, тёмных прядей упали на чистый, словно из слоновой кости лоб и нахмурился. И Серёга ухватился за эту соломинку, за эту промелькнувшую крупицу неподдельного интереса и выдал на одном дыхании: