– Узнай, что он счастлив. Что он счастлив без меня, – уточнил он.
Тёмная, идеально изогнутая бровь поползла вверх.
– Сбрось досье на него, которое ты уже успел собрать, мне на электронку. Адрес я тебе пришлю не с моего номера. У омег должны оставаться хоть какие-то секретики от альф, – пояснил он, и спросил: – Ты же хочешь, чтобы эта история обошла Тима стороной? А, кстати, почему?
– Потому что он мне запретил смотреть в сторону Тёмо… Артёма Валерьевича, – не стал скрывать Серёга.
Тимр кивнул понятливо и расставил все точки над “i”, прежде чем сесть в машину и уехать с набережной:
– Между нами это ничего не меняет, если что. Я по-прежнему больше всего желаю тебе смерти в муках.
– Поэтому я к тебе и обратился, – пробормотал Серёга вслед.
Тимур не выходил на связь после этого разговора долго. А потом и вовсе начал Серёгу избегать. То есть, он всегда его избегал, но сейчас Серёга чувствовал новый уровень, потому что Тимур вроде бы привычно отводил взгляд всякий раз, когда Серёга бросал свой на него, но теперь в самом уголке на долю мгновения можно было заметить помимо привычного пренебрежения и отвращения что-то ещё.
Снова записка, снова упирающийся “ввязываться в ваши подковёрные игры” Тами, очевидно переживающий, что что-то, пусть и такое незначительное, надо скрывать от обожаемого Тима, снова пирс.
– Я знаю, что ты что-то нашёл, – не стал ходить вокруг да около Серёга. Измученный месяцем полного молчания, сейчас он находил слова с лёгкостью: – пожалуйста, пожалуйста, скажи.
– Я не нашёл того, что ты просил, – уклончиво ответил Тимур.
Сначала пришла эйфория. Волк на секунду заглушил все рациональные мысли неконтролируемой радостью, ведь сказанные Тимуром слова означали только одно – у Тёмочки никого не было: ни мужа, ни бойфренда, ни какого-нибудь другого ёбаря. А как только волна радости медленно откатилась, пришло понимание того, что у фразы омеги есть второе дно. И вот тогда Серёга нервно сглотнул моментально возникший в горле ком.
– А что ты узнал?
– Это не твоё дело, – помотал головой тот, а потом и вовсе закусил губу, – я тебе даже больше скажу, это и не моё дело тоже. Чёрт побери, я полез туда, куда не следовало и узнал то, что не следовало, – поёжился Тимур.
Вот теперь эйфория схлынула окончательно. Заклубилось, словно сквозняк по ногам, беспокойство. Волк настороженно поднял уши и опустил к земле хвост.
– Скажи, прошу, скажи! – взмолился Серёга, – Тимур, пожалуйста, всё, что угодно…
– Нет, – оборвал его Тимур и даже снова одарил взглядом, полным, впрочем такого же беспокойства. Ясное дело, что не за Серёгу, – я не могу, но… – поморщился он, словно шёл на сделку с совестью, и всё же замолчал, отвернувшись.
Серёга никогда не плакал. Даже когда был маленьким ребёнком. Даже когда лишился лица и думал, что лишился Тима. Переживал, нервничал, но чтобы по шершавым щекам текли слёзы – нонсенс. У него вообще чувствительность на лице сильно притупилась, поэтому и позорные дорожки из глаз он не сразу заметил. То, что защипало в глазах, списал на бьющее в лицо солнце, и только когда чуть с носа не закапало, с удивлением осознал, что рыдает. Как-то глупо и неуклюже, и постарался делать это потише, смутившись. Он не надеялся на ответ или на жалость от Тимура. Тем более что тот свалил ещё до того, как Серёга понял, что плачет.
А вечером с секретной – скорее всего одноразовой – почты Тимура пришёл адрес и приписка: “Там парк рядом, погуляй в нём как-нибудь”. И Серёге оставалось лишь набрать дрожащими пальцами: “Спасибо”.
Тёма как-то странно себя чувствовал в последнее время. Он никогда не страдал приступами необоснованной паранойи, тем более в родном городе, где в буквальном смысле знал каждую собаку, но в последний месяц ему почему-то казалось, что за ним следят. Грешил естественно на болезнь и даже – о ужас! – записался на сеанс к психологу.
СПИД-центр Архангельска был “отвоёванным” в девяностые на счёт медицинского городского бюджета зданием детского сада. И так как финансирование было не ахти, внутри находиться нравилось не особо. С виду здание было ещё ничего, даже небольшой парк вместо детских площадок разбили. Но это до Крымского кризиса ещё было, а сейчас финансирование совсем сократили. Тёме повезло лишь в том, что он сам был медиком и ставить уколы умел, поэтому в этот филиал ада на земле старался приходить лишь для еженедельных отметок. Да и деньги зарабатывал в клинике неплохие, ещё на дом работу иногда брал, так что мог позволить себе покупать более дорогие аналоги бесплатных препаратов.
Собственно, из встречи с психологом не вышло ничего хорошего. Сам “врач” принимал исключительно на выходных, занимаясь в будни, если судить по брендовым шмоткам и массивным перстням на толстых пальцах, частной практикой. У Тёмы на частную практику денег не было, да и не особо хотелось. У него вообще обсуждать с кем-либо, кроме лечащего врача, своё состояние не было никакого желания, но это ощущение слежки… В общем, это был новый для Тёмы уровень, и он тогда реально пересрал, что у него кукушка поехала.
Чёрт с ними, с этими выходными, ведь на них у Тёмы почти всегда выпадали смены, потому что у Петра Ивановича были внуки, да и муж работал на классической пятидневке, так что тому всегда хотелось проводить выходные с семьёй. А Тёме что? Ни внуков, ни мужа, зачем ему субботы с воскресеньями? Но Тёмка одну субботу всё же отвоевал. Наврал с три короба, хотя на работе знали о том, что он “положительный”, и наверняка бы отпустили, не задумываясь, если бы только Тема заикнулся про поход в центр, но он не заикнулся.
Тёма как чуял, что идти не следовало. Ещё утром проснулся с каким-то мутным состоянием, но денёк, как назло, обещал быть солнечным, и Тёма заманил себя в центр мыслью о том, что если не решится всё-таки пойти к психологу, то хотя бы в парке этом пошатается, благо что жил недалеко. И всё же решился, пошёл. Чётко обозначил границы своего комфорта, сказал, о чём готов говорить, а о чём – нет, ну и, собственно, описал свою проблему.
Вообще, психолог этот больше головой кивал и задавал тупые вопросы типа: “А что вы по этому поводу думаете?”, “А как вам самому это кажется?”. У Тёмы язык чесался спросить, кто из них вообще тут психолог, но вместо этого послушно отвечал на вопросы. Пришёл в итоге к выводу, что дело не в болезни. А мысли у него, как у самого обычного человека, разными бывают. Тёма на это хмыкнул, так же мысленно поставив крест на сеансах психоанализа и резво собрался на выход, когда время встречи вышло.
Уже в гардеробе, когда Тёма натягивал на себя лёгкое кашемировое пальто и мотал узлом шарф, ощущение чужого присутствия именно рядом с ним, именно по его душу, пришло вновь. Он мотнул головой в попытке сбросить это ощущение, раз уж, как утверждал психолог, сам был виновником его появления, и шагнул на залитое солнцем крыльцо. Сбежал по трём низеньким ступенькам с твёрдым намерением всё же навернуть пару кружочков в парке и вдруг застыл на месте как вкопанный, – перед ним стоял Сергей.
Что-что, а чувство стыда Тёма уже давно перестал испытывать, рассказывая о своём диагнозе. Он просто знал, кому лучше рассказать, а кому – не стоит из-за непредсказуемой или наоборот реакции. Это ты по первости от каждого встречного-поперечного шугаешься и отводишь взгляд, но со временем приходит чуйка, твой банк реакций на новость о ВИЧ в твоей крови быстро пополняется, и через какое-то время ты с лёгкостью можешь сказать, кто одарит тебя гадливой жалостью, а кто боязливым отвращением; кто из знакомых и родственников перестанет общаться, а кто начнёт помогать, хотя его никто не просил; кто-то обязательно попытается свести с каким-нибудь знакомым, у которого тоже ВИЧ; и лишь малая часть примет твою новую реальность спокойно. Больше всего на свете Тёма в таких ситуациях любил людское равнодушие.
Но сейчас был не тот случай. Тёма знал, что от молодого парня, который проявлял к тебе знаки внимания, никакого равнодушия не поступит, но в голове затрещало не из-за этого. Тёма вдруг почувствовал, что именно сейчас он не готов, не хочет говорить, не хочет признаваться. Не хочет, чтобы Сергей знал. И чувство этого нехотения оказалось настолько сильным, затопило буквально с головой, что Тёма не придумал ничего получше, чем шлёпнуться в обморок.
Очнулся на лавочке. Сверху его грело весеннее солнце, а под попой было мягко, и Тёма быстро понял, что на лавочке он сидит не один. И сидит он не совсем на лавочке.
– Артём Валерьевич, вы поэтому такой несчастный? – заслонил собой солнце Сергей, чуть склонившись к Тёме.
Тёма только застонал, закрыв лицо руками, ещё бы с коленей чужих встать. Но руки на плече и на бедре внезапно приобняли чуть сильнее, словно Сергей прочитал Тёмины мысли и не захотел выпускать. Это была очень плохая ситуация. Просто дерьмовая.
– Знаете, – продолжил тот, – моё предложение всё ещё в силе.
Тёма вспыхнул под ладонями. От гнева, от бешенства даже, больше всего на свете этого настырного и, судя по всему, пиздецки тупого альфу хотелось послать. Обозвать последними словами, двинуть по роже, про неё не забыть пару ласковых конечно же, чтобы точно отстал. Если он не понимает, что Тёма – это разлагающийся труп, по какой-то нелепой причине, всё ещё похожий на живого человека, то, может, отцепится наконец, если поймёт, что Тёма ещё и как человек – говно.
Но Тёма почему-то молчал. Сидел, грелся на солнце, глупо и неправильно наслаждался кольцом из сильных, накаченных рук, а в свои продолжал прятать лицо, медленно успокаиваясь. Впрочем, бедное Тёмино личико вскоре опять вспыхнуло, потому что Сергей сократил дистанцию между ними ещё больше, наклонившись теперь к самому Тёминому уху, и обдал его тёплым дыханием:
– Один вечер. Подарите мне один вечер, большего не прошу. Я уже сказал, не обязательно брать меня с собой, просто позвольте мне заплатить – этого будет достаточно. Что угодно: ресторан, кино, ночной клуб, загородный парк-отель. Вы ведь так много работаете, иногда надо и отдыхать, – соблазнял он, – развлекаться, проветривать голову, тратить время и внимание на себя. Хочу увидеть на ваших губах улыбку, пожалуйста.
– Улыбаться я и бесплатно умею, – буркнул из своего ладонно-пальцевого укрытия Тёма.
Прерывистый выдох со стороны Сергея означал, что шутку он оценил, так же как и то, что Тёма отрицательного ответа всё же не дал. Он и сам не понимал, почему. Знал, что поступает глупо и эгоистично, и всё же, когда Сергей дожал его вопросом про вечер сегодняшней субботы, кивнул, по-прежнему не глядя альфе в глаза.
– Подвести вас до дома? – всё так же ласково спросил его Сергей и встал с лавочки, не выпуская Тёму из рук, только вторую под колени переместил. Ещё и поднялся так легко, словно Тёма ничего не весил, а потом резво зашагал к одной из стоящих на выходе из парка машин.
Тёма всё же выпутался из рук, назвал адрес, когда садился в машину, и уже приготовился к неловким объяснениям маршрута во время поездки, но Сергей его ни о чём ни разу не спросил. Только включил тихое радио на той радиостанции, которую Тёма обычно во время приёмов слушал.
И ведь не прогадал, мысленно негодовал Тёма.
– Если хотите, я могу послать за вами такси, и оно отвезёт вас туда, куда вы скажете, – вернулся к теме сегодняшнего вечера Сергей, когда они уже стояли около Тёминого подъезда.
Тёма сначала нахмурился, а потом понял, что не сказал главного.
– Знаете, я не очень хочу проводить с вами время, – посмотрел он альфе в глаза, мысленно съёживаясь до размеров чихуахуа от наблюдаемой в реальном времени боли в них из-за услышанных слов, и подсластил пилюлю: – но проводить время без вас за ваш счёт – это совсем мерзко. У вас одна встреча, – остудил вмиг посветлевшего Сергея он и повторил: – одна.
Оставшийся день прошёл как-то мимо Тёмы, буквально одним махом. Словно он моргнул, а на часах уже было без пяти семь. Он был совершенно не готов. Точнее, он был одет и обут, но никак не мог сделать шаг за порог, вдохнуть воздуха поглубже, а главное, собрать мысли в кучу. Весь день они разлетались по углам, пока Тёма пытался заниматься своими делами и бытом, и за всё это время он так и не смог решить, что же по всему этому поводу думает.
Думать, строго говоря, надо было совершенно однозначно: его согласие – это ошибка. Глупая, эгоистичная ошибка, которую он совершил, потому что его попросту застали врасплох. И тем не менее Тёма не ощущал ничего кроме уже привычной вины за то, что он собирается уделить немного внимания Сергею, а соответственно, может дать ложную надежду; учитывая умственные способности альфы, сбрасывать со счетов этот расклад было никак нельзя. Возможно даже, подозревал Тёма, что Сергей так и не понял, чем именно тот болен.
Так он и стоял перед собственной дверью, не решаясь сделать шаг за порог. Он так давно не был ни на каких свиданиях, что и забыл, каково это: когда сердце бешено колотится и в голове то и дело проносятся вопросы и сомнения “а что, если…” – сейчас волнение и неуверенность в себе настолько зашкаливали, что даже разница в возрасте в пользу Тёмы не смущала. Тем более что это всего лишь одна встреча, напоминал себе он.
Из омута собственных мыслей и паники его вывел звонок в дверь. Тёма как-то сразу понял, что это Сергей, хотя был почти уверен, что не называл точного адреса до номера квартиры. Почти, но не совсем, он едва помнил детали поездки до его дома сегодня. Тёма потянулся к ручке и щёлкнул замком, легко толкнув дверь от себя. Да, на пороге стоял Сергей.
Тёма надеялся, что обойдётся без букета, но надежды не оправдались.
– Его, наверное, в воду надо поставить, – нахмурился Тёма, указав на пышный букет.
– Да, конечно, – протянул Сергей цветы.
Тёма вроде бы промямлил спасибо, но не был на сто процентов уверен, что Сергей услышал его. Тёма принял букет и скрылся в квартире, так и не предложив Сергею хотя бы переступить порог, больше занятый вопросом наличия, а скорее всего, отсутствия у него вазы. Та всё-таки нашлась под раковиной на кухне, поэтому Тёма набрал воды, но сверх этого делать с цветами ничего не стал. Только когда засовывал стебли в узкое горлышко, заметил вдруг, что помимо ассорти цветов и привычной зеленушки, в букете также есть маленькие картонные фигурки собачек на прищепках, закрепленные то тут, то там. Это внезапно вызвало улыбку и румянец. Сергей, может, и недалёкий, зато внимательный – разглядел, что у Тёмы в кабинете на рабочем столе много разных собачек: фигурки, стикеры, подставка для карандашей и прочее-прочее.
Тёма вернулся в прихожую с чётким намерением за цветы поблагодарить громко и внятно, однако вместо этого снова оробел, увидев широкоплечий силуэт в дверях. Сергей перевёл на него взгляд, спрятав телефон в карман, и улыбнулся. Тёма тоже попытался улыбнуться, проверил застёгнутые на пальто пуговицы, снял с крючка ключи и вышел за порог. Спускаться пришлось на лифте, хотя Тёме до жути хотелось сохранять пионерскую дистанцию. Да ещё и маленький, как назло, приехал. В кабинке было тесно и неловко, альфа возвышался над Тёмой, подсвечиваемый одной тусклой лампочкой, Тёма же старался не обращать внимание на близость, а главное, не зацикливаться на том, что от Сергея очень приятно пахло. И Тёме нравился именно его природный запах, а не туалетная вода. В такой тесноте не заметить и не учуять его было просто невозможно, и Тёма, к своему постыдному осознанию, даже вдохи глубже начал делать, пытаясь урвать хотя бы ещё немного чудного запаха, пока они не приехали на первый этаж, из-за чего и уровень паники изрядно снизился.
Сергей вежливо открыл перед Тёмой дверь сначала из подъезда, потом в автомобиль, и тот послушно забрался внутрь салона. Наверное, надо было спросить, куда они поедут, но Тёма понял, что ему всё равно. Главное, не домой к альфе, а уж кино или кафе – без разницы, да хоть картошку на поле сажать. Тёма так давно ни с кем не развлекался, не общался, не проводил свободное время, что был согласен на любой кипиш.
К тому времени, как он вернулся в Архангельск, многие друзья уже обзавелись новыми компаниями или даже семьями; кто-то перестал общаться после того, как Тёма рассказывал о своём диагнозе. Поэтому наличие кого-то рядом ударило в мозг, стоило только автомобилю тронуться с места. Тёма забыл, каково это: делиться словами, обсуждать ничего не значащие события вокруг, находить точки соприкосновения в интересах. Минут через десять после начала беседы Тёма даже рассмеялся. Он с ужасом осознал, как давно уже не смеялся, пусть тихонько и на пару смешков, но это только поначалу.