- Понаехали тут… - сердито, но рассеянно покосился на них поэт, привычно нащупывая маленькую латунную грушу дверной ручки.
Конь потянулся было и к его цветам, но получил щелчок по носу, и пока растерянно моргал от такой фамильярности, бард успел скрыться в парадном.
Два лестничных пролета пронеслись под ногами как одна ступенька – и вот заветная дверь. Кириан глубоко вдохнул, выдохнул, безуспешно пытаясь успокоить то ли радостно подпрыгивающее, то ли в панике мечущееся сердце – и ударил молоточком в медный кругляш на косяке.
И еще раз.
И еще.
После четвертой попытки привлечь внимание из-за двери донесся звук приближающихся шагов, и недовольный женский голос вопросил:
- Ну кого еще там сиххё притащили?
- Это я!.. - голос барда от волнения сорвался на писк.
- Чего тебе, мальчик?
- Я не мальчик! - торопливо закашлял менестрель, выжимая на этот раз из груди сиплый хрип.
- Духи премилостивые! – сварливо воззвала к горнему миру приказчица. – То мальчик, то не мальчик – сам не знает, кто такой, а к чужим людям в дом лезет!
- Свинильда, я не чужой! Я Кириан! – чувствуя, как инициатива, подхватив под ручку торжественность и решимость, исчезает в неизвестном направлении, спешно воззвал из-за двери миннезингер. – Открой, пожалуйста!
- Кириан?.. – растерянность не укрылась от тонкого слуха музыканта, но понял он ее так, как хотел.
- Да, это я! И знай, что я не сержусь на тебя за позавчера! Ты, наверное, очень переживала?
- Я?.. – озадаченно переспросила приказчица.
- Конечно, ты! Ведь у тебя – тонкая душевная организация, которой противно всякое… всякая… всякие…
Щеколда заскребла по скобам и дверь распахнулась.
- Сам ты – противный! – возмущенно пылая щеками и сверкая очами, проговорила с порога хозяйка квартиры.
Менестрель почти молитвенно приложил руки к груди.
- Свинильда... да… я противный… наверное… если ты так говоришь… хотя это не я ушел с места нашего свидания с каким-то хмырем под ручку…
- Если бы ты ушел с места нашего свидания с хмырем под ручку!.. Хо-хо! – игриво расхохоталась Свинильда, запрокидывая голову. – Я и не знала, что ты такой, Кириан Златоуст! Пра-а-ативный! А что я еще про тебя не знала, а, Краснобайчик? Ну-ка, расскажи своей маленькой Свини!
- Я не такой! И не это имел в виду! – беспомощно вспыхнул менестрель. – И пришел я не за тем, чтобы выяснять, кто был прав, а кто… еще правее! – быстро договорил он, перехватив взгляд приказчицы.
- А зачем тогда? – женщина скрестила руки под грудью[8] и подозрительно воззрилась на гостя.
- Я… я… я пришел тебя спросить…
- О чем? И давай, говори быстрее, у меня молоко на плите!
Одним отчаянным усилием бард собрал решимость в кулак и выпалил:
- О том, не согласишься ли ты выйти за меня замуж!
Рука его, каким-то чудом выйдя из-под контроля впавшего в ступор мозга, выудила из кармана крошечную алую коробочку и протянула Свинильде. Та схватила ее, откинула крышку и впилась оценивающим взглядом в золотое колечко с вмурованными в него тремя синими камушками. На лице ее убежавшим молоком разлились разочарование и презрение.
- Я? Замуж? За три крошечных топазик… то есть, за тебя? Не смеши меня, Киря.
- Но… но… Но почему?! – миннезингер, воодушевленный обещанием кошхи и ожидавший от объекта страсти если не прыжка на шею, то уж не отказа, потерянно уставился на Свинильду.
- Потому что… - приказчица несколько раз моргнула ресницами, почти неподъемными от клеевой сажи, манерно пожевала алыми от кармина губками в поисках нужных слов – и нашла их: - Потому что я не хочу, вот почему!
- Но почему?! Ты не должна была отказать!
- Я тебе ничего не должна! – сердито тряхнула она белыми, как кудель, кудрями. – Всё! Ступай отсюда и не возвращайся, пока не позову!
- Но…
- Уходи! – повелительный перст, указывая на дверь, ткнулся в грудь барда, точно его уже не было. – У меня молоко убежит!
- Какое молоко?! Причем тут молоко?! Свинильда! Ты…
- Я уже тридцать лет Свинильда! Убирайся, тебе говорят!
Пальцы барда вцепились в косяки:
- Я не уйду! Так нечестно! Ты должна была согласиться! Кроб… Гроб… Кробх… Дергх… Дерг! Кробх!..
Грохот, раздавшийся из полумрака за спиной хозяйки, заставил менестреля прикусить язык, а Свинильду нервно обернуться.
- Опять этот трындозвон обзывает мою женщину!
Кириан увидел, как под протестующий вопль хозяйки «Я не женщина, я дама!» из правой комнаты появился беглый каторжник с колодкой на ноге.
При ближайшем рассмотрении оказавшийся рыцарем, наступившим на колесо прялки.
При еще более ближайшем – с расстояния полусогнутой руки, пальцы которой сомкнулись на белой рубашечной груди поэта – тем самым рыцарем.
- Чего тебе тут надо, клоун? – дыша духами Свинильды и туманами паров изысканейшего лесогорского плодово-ягодного, рыцарь приблизил свое лицо к испуганной физиономии противника. – Тебе же сказала женщина…
- Дама! – просуфлировала приказчица.
- …чтобы ты выметался отсюда!
- А что, собственно говоря, делаешь в покоях моей женщины ты?! – пьянея от дурманящей смеси отчаяния, страха, гнева и горечи обманутых ожиданий, менестрель перешел в контрнаступление.
- Дамы!
- Она не твоя женщина…
- Дама!
- Она моя женщина!
- Дама!
- Она не твоя женщина…
- Дама!
- …потому что после того, как я с тобой сейчас поговорю, женщина тебе…
- Дама!!!..
Словно в кошмарном сне, из которого не вынырнуть и не убежать, Кириан увидел, как кулак дворянина поднимается, отводится назад и медленно-медленно начинает движение к его лицу. По ушам резанул истерический крик Свинильды:
- Ангус, только не убивай его!!!..
Бард панически рванулся…
- …Только не у меня дома!!!
…и вдруг с не меньшим ужасом почувствовал, что руки его – совершенно независимо от сознания и воли! – описали в воздухе какую-то странную траекторию, касаясь рук, шеи, головы рыцаря, вцепились в его одежду, дернули – и барон Ангус Найси, не переставая рычать, отправился на нижнюю площадку.
Головой вперед.
Отразившись от стены[9], он продолжил свой путь на первый этаж, с грохотом распахнул макушкой дверь и вылетел на крыльцо под ноги коню и лакеям. Выпустив на улицу гостя, дверь оглушительно хлопнула, закрываясь и погружая в полутьму лестничную клетку.
- Ангус?.. – сиплым шепотом, сорвавшимся на визг, вопросила неверная любимая то ли у осени, то ли у ясеневой вешалки, тихо уронившей берет с роскошным пером.
Не получив ответа, она перевела ошарашенный взгляд на оставшегося гостя и с точно такой же интонацией проговорила:
- Киря?..
Кириан стоял, открывая и закрывая поочередно рот и глаза. А перед внутренним взором, кадр за кадром и повтор за повтором, прокручивались медленно и быстро налитое кровью лицо соперника, летящий кулак – и летящий барон.
- Дудки-лютни-балалайки… - только и смог изречь под конец сеанса миннезингер.
Эти слова точно прорвали дамбу, запруживавшую поток красноречия Свинильды – и много-много красных речей[10] хлынуло на растерянно попятившегося барда.
- Что ты наделал?! Что ты натворил?! Болван! Идиот! Рифмоплет пустоголовый! Эгоист! Да как в твою башку вообще такое пришло?! Ты убил его! Убил, не иначе! У меня в доме! Меня теперь квесторы замучают! По допросам затаскают! В застенках сгноят! И всё из-за тебя!!! И это когда между нами всё только начинало налажи…
Знакомый стук внизу – грохот распахивающейся двери – заглушил ее последние слова и заставил барда оглянуться.
По лестнице, свирепо топоча подкованными сапогами, словно желая вколотить подметки в камень, неслись трое здоровяков с палками в ливреях Найси.
Менестрель испуганно было метнулся назад в квартиру, но, загораживая проход, перед ним стояла, извергаясь филиппикой, дама сердца.
- А у вас молоко убежало, - откуда-то из области шеи поэта долетел незнакомый голос.
- Ой! Молоко!
Свинильда охнула, хлопнула себя по бокам и рванула на кухню. Кириан, не теряя ни мгновения, влетел в прихожую, захлопнул дверь и вогнал щеколду в петли. Дверь задрожала. Он отдернул руки, но тремор тут был ни при чем: дверетрясение не прекратилось. Поискав глазами и не найдя других запоров, бард подпер дверь шваброй и навалился рядом сам. Сердце его молотилось в такт молодецким ударам снаружи.
- И что теперь? – всё еще не веря, что это не какой-то нелепый кошмарный сон, слабо вопросил он в пространство.
- Открывай!!! – проревели с лестницы на три голоса.
- Сиххё лысого! – хриплым басом, сорвавшимся на фальцет, выкрикнул менестрель.
Стук прекратился, но через секунду взорвался с новой силой и яростью. Дверь содрогнулась, отшвыривая поэта, петли щеколды взвизгнули выдираемыми гвоздями… Кириан дико зыркнул по сторонам – и бросился в комнату – к окну. Пусть второй этаж, но там внизу ведь клумба!!!.. Была.
Неуклюже вскарабкавшись на приставленный к подоконнику стол, он сорвал занавеску, распахнул створки, выглянул наружу – и встретился с оценивающим взором коня. Рыцарский скакун, воинственный и злопамятный, как и полагалось породе, оскалил длинные желтые зубы, как бы невзначай переместился под самое окно и принялся рыть копытом.
Могилу, как было ясно по выражению морды.
Ангус стоял рядом, поглаживая рукоять меча и ласково улыбаясь. Кириан отпрянул, оглянулся в панике – ведь была и другая комната! – но вместо спасительного пути отхода встретил лишь блокаду и психическую атаку:
- Не было у меня на плите никакого молока! – грузная фигура приказчицы с гневно скрещенными под грудью руками перекрыла отступление. – И куда это ты забрался?! Только что скатерть постели…
Договорить она не успел: с лязгом и скрежетом сорванная щеколда пролетела по коридору, сбивая светильник со стены, хрустнула швабра, принявшая последний и решительный бой, грохнула дверь ручкой об стену – и прихожая наполнилась запахом пота, вчерашнего перегара и предчувствием тяжких телесных повреждений:
- Где он?..
- Где этот?..
- Где это?..
- Свинильда!.. – отчаянно воззвал к последней надежде бард, но надежда, отодвинутая нетерпеливыми руками, пропала из виду, а дверной проем вмиг заполнился тремя лакеями обиженного рыцаря. И чья очередь наступала быть обиженным теперь, у Кириана сомнений не возникало.
- Выскочит! – забеспокоился рыжий слуга.
- Пусть скачет – к хозяину и Злюке! – гоготнул чернявый.
- Ну, скачи уже куда-нибудь, стихоплетишка, – разулыбился усатый и выступил вперед, пошлепывая дубинкой по ладони.
Кириан метнул отчаянный взгляд на слуг, на рыцаря и Злюку, снова на слуг, неспешно продвигавшихся по комнате, вскинул руки, закрывая голову… и с потрясением – вторым за день, но от этого не менее потрясающим – ощутил, как неуклюжий жест защиты сам собой превратился в нечто, ожидаемое от акробата, ноги оттолкнулись от подоконника, раздвинулись…
- Ай-й-й-й!!!.. – тоненько взвыл миннезингер, приземляясь в седло.
Рыцарь, карауливший внизу, бешено взревел, хватая врага – и вдруг отдернул руки. Рев его перешел в качественно новый диапазон.
Пятки Кириана подлетели, совершенно нечаянно[11] в верхней точке амплитуды припечатывая Ангуса в глаз, и врезались в живот Злюки. Воротник куртки соскользнул на холку скакуна, и тот, прикусив вместе с удилами язык, сорвался с места в галоп, выбросив на прощание в физиономию хозяину комья земли вперемешку с конскими яблоками.
Кошха оторвалась от еды, подняла голову и облизнулась:
- Вкусно. Хотя помидоров можно было нарезать и побольше.
Бледный и трясущийся от запоздалого перевозбуждения Кириан перестал мерить шагами кухню:
- В моей картошке не было помидоров.
- О чем я тебе и намекаю. Тонко, - утомленным голосом проговорила Кробх Дерг и принялась за сметану.
- Я никогда не кладу помидоры, когда жарю картошку! - вырванный из нервного полутранса, менестрель не хотел в него возвращаться.
- Пока я у тебя живу – придется начать, - терпеливо повела хвостом гостья.
- Но я не люблю картошку с помидорами!
- Не ешь.
- Так я для тебя и для себя еще и отдельно готовить буду?!
Кошха устало вздохнула:
- Не готовь. Приготовь для меня – этого достаточно. В конце концов, небольшая диета тебе не повредит.
Миннезингер расхохотался:
- По сравнению с ударом дубиной по голове или мечом в брюхо – конечно!
Кошха рассерженно дернула ухом:
- Когда тебя в последний раз кто-то бил дубиной или мечом?
- Сегодня! Почти!
- «Почти» не считается!
- А ожидание с минуты на минуту шагов по лестнице – считается?!
- И чего ты от них ждешь?
- Что меня придут добивать!
- Для недобитого ты неплохо выглядишь, - ехидно заметила Кробх Дерг.
- Меньше работы гробовщику!
- Послушай, человек! – кошха фыркнула, и сметанные брызги полетели на малиновую кутку, превращая барда в подобие гигантского мухомора. – Перестань стонать! Во-первых, ты портишь мне аппетит! А во-вторых, ты сам этого хотел, в конце концов!
На этом терпение Кириана лопнуло, как воздушный шарик, упавший на ежа:
- Я хотел? Я хотел? Я хотел?! Ну уж нет! Уволь меня от своих кош…хачьих уверток! Я хотел – и ты мне пообещала! – что Свинильда согласится выйти за меня замуж – а не что этот заштатный барончик со своей камарильей откроет на меня охоту!
- Нет, погоди! – забыв про трапезу, кошха вскочила на стол и уставилась на Кириана своими зелеными, как изумрудный огонь, глазами. – Ты пожелал, чтобы эта особа…
- Ты не смеешь о ней так го…
- Ты еще не подозреваешь, чего я смею! – прорычала Кробх Дерг, и с кончиков ее усов и бровей посыпались зеленые искры. Тень, огромная, со вздыбленной шерстью и полуметровыми клыками и когтями, метнулась на стену, погружая на пару секунд всю кухню во мрак.
Менестрель подавился недоговоренным словом и попятился.
- Ты пожелал, чтобы эта особа вышла за тебя замуж, так? – ровно продолжила гостья, словно ничего не случилось. – А ты подумал, какими способами этого можно достичь?
- А ты тогда для чего? – не удержался бард.
- То есть ты хочешь, чтобы я подавила ее волю, замутила рассудок магией?
- Да что ты такое несешь?! – отпрянул Кириан в ужасе и отвращении.
- А как иначе ты предполагал заполучить ее в жены, если не секрет? – кошха сощурилась, вытянула шею и склонила голову набок, как какой-нибудь квестор.
- Я думал… я полагал… Я представлял себе... я… ну… это… - миннезингер растерянно попробовал сформулировать, как именно он предполагал стать третьим супругом веселой вдовушки, и понял, что такой формулы еще не изобретено. – Как-нибудь?
- То есть, ты думал, что я использую магию, чтобы затуманить ей мозги, при этом не используя магию, чтобы затуманить ей мозги? – вкрадчиво уточнила Кробх Дерг.
Бард моргнул, соображая и приводя сказанное к одному знаменателю – и медленно кивнул. Голова его при этом проделала путь вниз, уперлась подбородком в грудь, и вверх не поднялась:
- Получается, что так.
- То есть, проще говоря, - беспощадно закончила кошха, - ты ничего не думал, не полагал и не представлял, предпочитая всё свалить на меня, а самому получить готовенькое, не заботясь, какой ценой.
- Получается, что так…
- Люди!!!.. Бестолковость вам имя! – закатила глаза кошха, спрыгнула со стола, оставив недоеденную сметану, и прошествовала в дальнюю комнату, окно которой выходило на город.
- И я пойду себе чаю попью… - провожая взглядом гордо удалявшийся хвост, пробормотал менестрель.
Немного подумав, он снял с полки бокал, налил из ребристой зеленой бутылки лесогорского и побрел к любимому подоконнику.
Кроб Дергх уже сидела там и с равнодушным видом взирала на далекие крыши. Поэт неуклюже пристроился с другого краю, отпил вина, поставил бокал на подоконник и машинальным жестом потянулся в карман за арфой.