- Ну-ка, ну-ка… Что у тебя там за штучка интересная, бард Кириан? – не поворачивая головы, кошха скосила глаза на изящную арфочку, сопровождавшую сегодня хозяина на сватовство.
- Подарок одного старого волшебника из Шатт-аль-Шейха, - всё еще дуясь то ли на кошху, то ли на себя, неохотно проговорил тот.
Уши гостьи навострились, нос дернулся пару раз, словно вдыхая нечто неуловимое – и она промурлыкала:
- Хороший подарок. Если бы не он, барон Ангус стащил бы тебя с коня.
Брови миннезингера в запоздалом озарении поползли вверх:
- Так вот чего он заорал, словно ошпаренный!..
Кробх Дерг кивнула:
- Если я хоть сколько-нибудь понимаю в подарках… и в старых шатт-аль-шейхских волшебниках… то ожоги он будет лечить еще долго. А пользоваться-то ты ей умеешь, кстати? В мирных целях?
Кириан криво усмехнулся, хмыкнул, будто рыба, которую спросили, умеет ли она плавать, поставил арфу на подвернутое колено и пробежался пальцами по струнам. Неожиданный для такой крошки глубокий насыщенный звук накатил теплыми волнами, гладя душу, как кошка мягкой лапой, и ласково мурлыча. Как всегда, настраивать подарок отца Масдая не было нужды, но, тем не менее, то ли по многолетней привычке, то ли чтобы показать, кто из них двоих тут главный, бард покрутил пару колков, снова прислушался, удовлетворенно кивнул – и заиграл:
Сидя на красивом ковре,
Я слышу странный стук, и вот что кажется мне:
Что твердым лбом Друстана
Колошматит неустанно
Принцесса лесогорская по сиххской земле…
Когда смолк последний аккорд последней песни, горизонт заливался нежным сиренево-алым, как бабочка-зорянка, и таким же короткоживущим светом. Менестрель и кошха сидели некоторое время молча.
Бард нарушил молчание первым. Сипло откашлявшись, он покосился на гостью и как бы между прочим спросил:
- Не понравилось? Извини, не получилось, значит… Я не в голосе был. И не практиковался несколько дней. И…
- На твоем месте, бард Кириан, - заговорила Кробх Дерг, и менестрель увидел, что она улыбалась от уха до уха, - я бы беспокоилась не о том, что меня проткнут мечом, а что отрежут язык.
- Если бы не его величество Конначта, давно бы отрезали – отдельные личности без чувства юмора, - с облегчением ухмыльнулся поэт.
- Или с чувством прекрасного, - шкодно хмыкнула в ответ кошха.
- Ложным, ты забыла сказать! – с шутовской пылкостью миннезингер воздел палец к небу. – Ибо что может быть прекраснее балды… то есть баллады о Сколопендре и Дихлофосе?!
Гостья задумалась и неожиданно серьезно ответила:
- Элегия на отбытие Эссельте в Улад. Уладская ночная. Посвящение Блуждающему городу. Обращение к компании магов, призывающих этот город… Кстати, ты когда-нибудь вскоре должен мне рассказать эту историю – про изгнание Гаурдака.
- Убиение, если быть точным. Полная, сиречь тотальная экстерминация с привлечением горных Змеев, не менее горных демонов, контрабандистов и еще сиххё ведают кого. Ох, и веселенькое было путешествие!..
- Тем более интересно, - промурлыкала гостья.
- Но она очень длинная!
- А мы куда-то спешим? Свинильда еще не бросилась тебе на шею.
Миннезингер озадаченно моргнул, переваривая значения сего намека и, удовлетворенный полученным результатом, кивнул:
- Хорошо, Кробх Дерг. Если ты так хочешь…
- А кстати, какое имя ты бы мне дал? – неожиданно прервала его кошха.
- Что?.. – не понял менестрель.
- Имя. Ты как-то сказал, что мне не подходит имя, данное мне моим родом.
- А-а, ты про это… - вспомнил Кириан и задумался – но ненадолго. – Не знаю. Но чувствую, что оно должно быть мягкое, как ты… гладкое, как ты…
- Я пушистая!
- И пушистое одновременно, - согласился поэт. – А еще у него должны быть зеленые глаза и гордая осанка, как у тебя. И тайна во взгляде.
- У имен не бывает взглядов, потому что у них нет глаз! У них вообще ничего нет, кроме звуков, ну и букв – если вы, люди, их запишете!
Бард усмехнулся:
- Значит, есть еще что-то на Белом Свете, всеведущим кошхам неведомое.
Кробх Дерг презрительно фыркнула, а Кириан продолжил:
- А еще он должно говорить о том, что у тебя – самые острые красные когти, какие я только видел, и что самый злобный конь под тобой становится покладистей пони.
Кошха рассмеялась:
- Таких имен не существует точно!
- А вот и еще одна вещь, неизвестная кошхам, - улыбнулся поэт. – Потому как я только что понял: такое имя есть!
- Да? – гостья скользнула по нему беглым взглядом искоса, точно ей было ничуть не интересно, и тут же снова перевела взор на крыши Гвентстона, остывающие под густой вечерней синевой от недавнего буйства алого.
- Да, - машинально поглаживая арфу, кивнул бард. – И это имя – Эвелин.
- Эвелин?.. - медленно повторила кошха, словно пробуя имя на вкус – и уклончиво повела хвостом: - Не знаю. Имя как имя. И про когти в нем ничего не сказано.
- Они спрятаны, - снова улыбнулся миннезингер.
Кошха поднялась и потянулась, выгибая дугой спину и хвост.
- А у тебя хорошая улыбка, бард Кириан, - глянула она на него с изумрудным прищуром. – Тебе кто-нибудь об этом говорил?
- Может, и говорил, - пожал плечами он. – Давно. В основном, окружающие имеют мало шансов ее увидеть.
- Ты обычно слишком угрюм?
- Они обычно слишком занудны. Когда не норовят побить меня палками или проткнуть мечом, - кисло вспомнил он события дня.
- И я даже догадываюсь, от кого они своим занудством заражаются, - хмыкнула Кробх Дерг, соскочила с подоконника и направилась в соседнюю комнату к креслу, облюбованному для сна.
Закат погас, наступила ночь.
Наставший за ней день был скучным и обыденным – ровно тридцать минут. На тридцать первой Кириан разочарованно присвистнул:
- А я думал – картошка еще оставалась… Ладно, прогуляюсь до лавки внизу. Хотел поручить тебе поставить чайник…
- Это твое новое желание? – невинно моргнула Кробх Дерг.
Менестрель мученически возвел очи горе:
- Сиххё кривоногие!.. И какой болван придумал поговорку «ленив, как кот», когда рядом имеется настолько более благодарный объект сравнения!
- Наверное, тот же самый, который думает, будто кошхи и чайники – две совместные вещи, - сонно отозвалась гостья с подоконника, снова растянулась во всю длину и закрыла глаза.
- Кошхи и картошка отчего-то очень даже совмещаются, - сварливо заметил менестрель, поднимая из угла корзину.
- Это потому, что они в рифму. Как поэт, мог бы и догадаться, - не открывая глаз, высунула кончик языка Кробх Дерг.
- А поскольку кошхи и рыба, мясо, сметана, грибы, лук и помидоры не рифмуются… - многозначительно подхватил бард.
- Приходится есть это просто так, - самодовольно договорила за него кошха.
- Бе-бе-бе, - завершил беседу Кириан, выдвинул щеколду, открывая дверь…
И понял, что закрыть ее уже не успевает, потому что, распахнутая пинком, она с грохотом врезалась в стену прихожей. А на пороге, осыпаемые штукатуркой и пылью, предстали трое давешних молодцов в ливреях Найси.
Кириан не был воином – но он был бардом, причем бардом, закаленным в трактирных выступлениях перед очень разнообразно настроенной публикой. А это означало, что когда он видел перед собой трех мордоворотов с дубинами, на размышление о возможном развитии событий у него уходило не больше доли секунды – тем более что дальше отсчет времени шел именно в них.
Раз, два…
…корзина надета на голову усатого…
…три, четыре…
…поворот на сто восемьдесят градусов, пробежка в три шага…
…пять, шесть…
…распахнута дверь в кухню…
…семь, восемь – захлопнута под ругань двух лакеев и чих третьего и придавлена спиной.
…девять, десять…
…панический взгляд по сторонам и осознание, что дальше бежать некуда.
- Дудки-лютни… - тоскливо всхлипнул менестрель, понимая, что вот она, собственно, и пришла, финита ля комедия, чтобы не сказать проще[12].
- В окно! – на подоконнике, готовая к прыжку, застыла кошха.
- Ты с ума сошла?! – взвыл он и прикусил язык: дверь содрогнулась от удара. – Ты меня за кота принимаешь?! Или за голубя?!
- За болтуна! – яростно прошипела Кробх Дерг, одним прыжком перелетела через всю кухню и приземлилась на плечо, впившись когтями. – Пошел!
Дверь рванулась вперед, отшвыривая Кириана, и тот, сам не понимая, что делает – как вчера! – взлетел на подоконник и замер, окидывая быстрым взором расстилавшуюся перед ним картину: крыши, карнизы, соседские балконы…
«Я сошел с ума, я сошел с ума, я сошел с ума….»
- Попался!!! – радостно взревели гости и ринулись в атаку.
С душераздирающим криком – не то «мяу!», не то «мать!» - миннезингер сиганул на крышу соседнего дома, прилепившегося этажом ниже.
«Уходит!», «Барон с нас шкуру спустит!» и «Лови гада!» прозвучали за спиной почти одновременно.
Черепица хрустнула под ногами и ладонями, встречая человека-кошха, а несколько секунд спустя брызнула осколками в разные стороны под тяжестью троих преследователей.
Но Кириан их не стал дожидаться. Несясь по самому гребню во всю несвойственную ему прыть, он уловил краем уха, как под аккомпанемент удаляющегося вопля и треска черепицы вниз по скату к водостоку понеслось массивное тело, но это лишь придало ему проворства. Пока не кончилась крыша – как уже давно подсказывала ему логика и как боялись округлившиеся как у кошки глаза. Молниеносный взгляд вниз – на грязную мостовую четырьмя этажами ниже… вправо – на крутой скат… влево – то же самое… назад – на приближающихся лакеев Найси… вперед – на дом в паре с лишком метров от него…
«А вот это точно финита…»
- Пошел!!! – кошка яростно фыркнула ему на ухо, и менестрель под истеричное мысленное «Что я делаю?!» пригнулся, напружинился, оттолкнулся – и, перелетев узкую улочку, врезался в стену противоположного дома, выбивая из груди дыхание.
Ноги его, дрожащие, как желе в землетрясение, ощутили под собой узкую опору в половину стопы, руки обняли стену, и он неистово пожалел, что не может выпускать когти как кошха – или хотя бы простая кошка.
- А теперь аккуратненько вправо, боком, не спеша, до балкона, - ровно промурлыкал с плеча голос Кробх Дерг.
- Вправо?! Боком?! – пробивая верхнее «си» и уходя в стратосферу, возопил миннезингер. – Я же свалюсь ко всем сиххё горбатым!!!
- Свалишься, если останешься, - терпеливо возразила она.
- Нет! Я буду стоять смирно! Я буду тут жить! Местные сочтут меня за блаженного и будут спускать с крыши еду!
- Не знаю, как местные, а слуги барона Ангуса уже выламывают черепицу для метания. И если попадут, то спускать будут не еду с крыши, а тебя с карниза. Ну?
- Ты меня провоцируешь! – нервно просипел бард и прислушался.
Со стороны покинутой крыши донеслось деловитое сопение и треск разрушаемой кровли.
- Не веришь – стой, а я пошла, - кошха мазнула хвостом ему по щеке. – При всех моих талантах летать я не умею.
Кириан почувствовал, как сообщница переступила по его многострадальному загривку, примериваясь к прыжку, горестно взвыл, вселяя во всех местных уверенность в том, что он не блаженный, а одержимый – и боком-боком двинулся вправо.
Там, где секунду назад была его голова, о стену разлетелась в пыль черепица. Вторая ударила между лопаток. Третья – в плечо. Четвертая царапнула щеку, запуская, похоже, функцию ускоренного перемещения и отборного красноречия. Пятая и шестая, не долетев, разбились о стену.
Заветный балкон оказался в пределах досягаемости через полминуты. Ставший странно-привычным прыжок – его и не его одновременно – перенес менестреля через ограждение и уронил на груду корзин.
Шум привлек внимание обитателей квартиры: изнутри раздались заполошные звуки и приглушенные вскрики. Кириан прищурился и, чувствуя неожиданный для себя хулиганский кураж, распахнул дверь и отдернул портьеру. Его появление встретили ошарашенными взглядами мужчина и женщина в различной степени растрепанности.
- Я так и думал, вероломная! – загробным голосом возвестил менестрель. – Ты не прекратила эти встречи! Ты обманула меня! Так пусть же то, что случится потом, ляжет на твою совесть – а я удаляюсь!
И гордой поступью прошествовав к выходу, хлопнул за собой дверью под надрывное «Не виноватая я, он сам пришел!»
Быстрее, чем моряк по трапу, он сбежал по лестнице вниз, выскочил на улицу… и остановился, словно механический солдатик, у которого кончился завод. Покачиваясь и нервно подхихикивая, он прислонился к стене дома и сполз по ней в пыль. Обхватив колени трясущимися исцарапанными руками, он уронил на них голову, вздрогнул плечами и затих.
- Куда теперь? – словно не замечая состояния своего подопечного, полюбопытствовала кошха.
- Не знаю, - глухо выдохнул в коленки бард. – Домой обратно – смысла нет…
- Значит, надо пересидеть где-нибудь, пока история не забудется или барону не надоест тебя искать.
- Где?!
- Это был риторический вопрос? – уточнила Кробх Дерг.
- Скорее, дурацкий, - угрюмо выдавил поэт.
- Это хорошо. На дурацкие вопросы, в отличие от риторических, ответы есть.
- И какие же? – язвительно поинтересовался он.
- Подумай сам. Тебе нужно укрытие, где тебя хорошо знают и помнят, но не видели с давних пор. Вдалеке от тех мест, где ты обычно обретаешься. Где-то, где твоим знакомым не придет в голову тебя искать.
Менестрель перестал дрожать и поднял голову. Лицо его просветлело:
- Так бы сразу и говорила!
Вы извратили понятие брак,
Вы растоптали мои незабудки,
Так убирайтесь, уладский дурак,
Свадьбу собачью в собачьей вам будке!
Дам я вам в глаз, а свадебный торт
Брошу вам в рожу, проклятый Морхольт!
Пред алтарем я с вами предстану,
И удавлюсь под пенье Кирьяна!
Он ей ответил: мадам, Вы гвентянка,
Рожа у вас как консервная банка,
Так уплывайте же вы спозаранку,
Бледная вы и тупая поганка.
Сказал мне отец: никогда не женись!
Вижу теперь - он советовал мудро.
Лучше уж смерть, чем видеть всю жизнь
Рядом с собой такую лахудру!
Не успел Кириан допеть, как одобрительное уханье, гогот и свист огласили общий зал старой портовой таверны. Матросы – бывшие, настоящие и будущие, а также те, кто надеялся рядом с матросами поживиться или просто мимо проходил, да не прошел, застучали тяжелыми кружками по столам, расплескивая эль и заставляя подпрыгивать тарелки, кувшины и служанок.
- Молодец, паря!
- Ну и язык у тебя!
- Так их, так их всех!
- А что – так всё и было, говорят!
- Говорят, в Уладе кур доят!
- Сам-то ты шибко умный, что ли, да?
- Да ладно тебе, пошутить нельзя!
- Таких шутников с баграми в заливе по утрам ищут…
- Я так и думал, что тебе смешно будет!
- Бард, валяй еще!
- Точно, еще, еще про них чего-нибудь забацай!
Кириан, купаясь в обожании, как рыба в маринаде, привстал, раскланялся галантно, словно перед королевскими гостями, опустился обратно на колченогий табурет перед стойкой и занес руку над струнами лютни.
- Чего почтенная публика пожелает? – картинно тряхнув волосами, вопросил он.
- Встречу Морхольта и Эссельте! – опередил всех хозяин трактира – старый приятель.
- Как скажешь, старина Джодок! - хохотнул бард, глянул на серую пушистую кошку, примостившуюся у входа на стропилах, подмигнул ей, и гибкие, но сильные пальцы лихо залетали по струнам:
Зеленою весной у самых Бриггста стен
Эссельте с кавалером встречается,
Он сделал ей поклон, она ему книксен –
Большая здесь любовь намечается.
Эссельте
Морхольту отдана
Как флейта,