Душа ее нежна.
Как-кап-кап, уж изо рта Морхольта
Капает сладкая слюна...
Бенефис королевского барда продолжался далеко за полночь.
Когда гуляки, довольные приобщением к высокому искусству[13], разошлись, менестрель с изнеможением откинулся на барную стойку и закрыл глаза.
- Что, уходили сиххё крутые горки? – похлопал по плечу приятеля Джодок – невысокий сутулый старик с лицом пирата в отставке, хозяин «Старого джокера». – Небось, при королевском дворе тебя так не принимают.
- При королевском дворе и петь приходится не так и не то, - кривовато усмехнулся Кириан.
- Лучше или хуже?
Он пожал плечами:
- Другое. Иногда мне кажется, что гораздо лучше, иногда – что сам я по доброй воле никогда такую чушь не стал бы слушать…
- Короче, сам не знаешь, чего хочешь, - дребезжащим смешком рассмеялся Джодок.
- Короче, дуализм ранимой творческой натуры в столкновении с грубой реальностью! – с шутовской напыщенностью возвестил менестрель, и оба расхохотались.
- Еще короче, Киря, - отсмеявшись, проговорил трактирщик, - спать у меня гостевых комнат нет, сам знаешь. Поэтому на выбор тебе или на кухне у камина, или тут за стойкой. Под бока подстелить найдется. Поесть-попить тоже на кухне тебе соберут – тут у служанок под ногами не путайся, пока убирают. Думаю, кроме жареной картошки с грибами и луком ничего не осталось, но…
- Ты – добрый дух, Джокер! – усталая поцарапанная физиономия барда озарилась радостью. – Что еще надо человеку для полного счастья, кроме картошки с грибами, если хорошенько подумать?!
Дверь заскрипела, отворяясь, и на пороге из темноты вылепилась плотная, как осадная башня, женская фигура.
- Свинильда?.. – вся нега и томность слетели с менестреля в одно мгновение. – Что ты тут делаешь?! Как ты меня отыскала?!
- О, Киря! – всплеснув пухлыми руками, роковая блондинка шагнула из октябрьского холода в уют «Джокера». – Я знаю, что с тобой случилось сегодня, и я так беспокоилась, и всё оббежала, и под конец вспомнила, что ты как-то рассказывал про это место… - быстрый взгляд на столы, хозяина, служанок, - Ты тут не из-за женщины, я надеюсь?
- Нет, что ты, Свинильда! – бард вскочил с табуретки, забывая усталость и заботы. – Как ты могла подумать, что на Белом Свете существует другое существо… прости мою тавтологию…
Свинильда кокетливо хихикнула:
- Отчего-то как ты меня увидишь, так эта твоя… тафта… тахта… как там ее… так и вылазит!
Бард смутился, а вдовушка, не обращая более внимания ни на кого, зашагала к нему, не умолкая ни на секунду:
- Кирька, ты свинья! Ты заставляешь меня волноваться по пустякам, носиться по всему городу, как угорелой – я все подметки истерла, а хорошие ботинки, небось, хороших денег стоят! И всё потому, что не сообразишь, у кого надо искать убежища, когда тебя жареный петух клюнул!
- Я уже поискал вчера… - пробормотал Кириан, но приказчица не дала ему продолжить:
- Этот ужасный барон Ангус такой привязчивый, такой вредный, но я от него избавилась – с твоей помощью, кстати! Он сказал, что шагу ко мне больше не сделает, пока самолично не отлупит тебя так, что полгода не встанешь…
- Я в восторге…
- …а это значит, что пока он тебя не поймает, он не вернется ко мне никогда! – радостно завершила Свинильда. – А еще это значит, что тебе нечего шарахаться по всяким притонам, когда можно спокойно пожить у меня!
- У тебя?.. – сердце менестреля пропустило удар, а во рту пересохло.
- Ну конечно, дурашечка! – хитрая улыбка озарила лицо приказчицы. – Ну так что? Идем?
- Да, конечно! – радостно вскричал Кириан, сунул лютню в руки озадаченному приятелю и шагнул к Свинильде. – Воистину, ты – мой добрый дух-покровитель!
- Я тебе это уже полчаса твержу, между прочим. Ну да ладно, всем приветик! – прокурлыкала веселая вдова, подхватила под руку героя вечера и увлекла в ночь, захлопнув за собой пяткой дверь.
Очертания знакомого дома вырисовались на фоне звездного неба, едва они ступили на мост. Одинокий фонарь, освещавший обычно перекресток, в эту ночь не горел, и все окна заветного дома были темны и пусты, но в глазах Кириана, наполненного предвкушением долгой игры в прятки со злонамеренным бароном, и без того всё было озарено радостным розовым светом. Да и зачем, в конце концов, какой-то банальный, тусклый, как совесть хапуги, фонарь, если каждый бордюр, каждая ступенька, каждая клумба знакомы и десятки раз вымеряны шагами! Да что там бордюры и ступеньки – его ноги за это время изведали каждый камень мостовой! Вот сейчас будет сколотый слева… дальше разбитый падением чего-то тяжелого… потом, прикрытая мелкой лужей – выбои…на!..
- Дудки-лютни-балалайки! – ругнулся бард, спотыкаясь и падая на привычном месте – и не услышал, как дверь дома хлопнула, и из темного парадного вышли четверо. Быстрым шагом трое пересекли улицу и направились к остановившейся парочке. Четвертый ковылял за ними на костылях.
Стук подкованных деревяшек о булыжник и привлек внимание Кириана. Он прекратил отряхивать колени, поднял голову – и замер, уставившись на темные силуэты в метре от себя. Один из четырех рукой в странной толстой белой рукавичке снял колпак с фонаря – и неяркий свет ослепил привыкшие к мраку глаза.
Но не прежде, чем выхватил из тьмы злорадно ухмыляющуюся физиономию барона Найси.
Трое его лакеев резво окружили менестреля, прижимая к высокому каменному парапету и отрезая пути к отступлению. В последнюю секунду раскрасневшаяся Свинильда, охнув и закрыв лицо руками, проскочила между ними и стремительно растаяла в ночи.
- Ну что, попрыгунчик-рифмоплет, допрыгался? – неприятно улыбаясь, вопросил Ангус и поставил фонарь на перила. Рядом был положен медный колпак с баронским гербом, освобождая руки для более занимательных действий.
- М-может, мы бы могли договориться о н-ненасильственном с-способе решения п-проблемы? – чувствуя, как в районе желудка зарождается и растет глобальное транс-Кириановское похолодание, пробормотал бард. – Я г-готов з-заплатить…
- Заплатить? Ты? Мне? Вонючий простолюдин – барону Найси? – Ангус расхохотался. – Да что у тебя есть, кроме жалкого тряпья на плечах и каморки на холме! Но если бы даже у тебя была казна, поместья и замок, я бы все равно оттяпал тебе уши, как сделаю это сейчас! Сам!
Кириан было кинулся на прорыв, но проворные лакеи схватили его и снова притиснули к парапету. Он рванулся снова и снова – но цепкие руки держали его не хуже оков.
Ухмыляясь, Найси демонстративно-неспешно вынул из ножен меч, проверил пальцем остроту и, довольный, кивнул. Отступив на пару шагов, он вытянул руку с оружием и примерился:
- Хотел сначала сделать это кинжалом… но потом подумал, что человек, оказавший такое доблестное сопротивление, достоин только рыцарского меча. Но второй рукой я держать его не могу… как ты понимаешь… а та, которая есть, слегка дрожит… перебрал вчера… с кем не бывает… поэтому если маленько промахнусь и отрежу лишнее – не обессудь. Держите крепче, ребята!
Три пары рук еще сильнее стиснули предплечья менестреля, холодная, как все снега Гвента, сталь коснулась щеки – и одновременно нечто теплое и мягкое весом с кошку ступило ему на плечи и вцепилось когтями.
- Ну что, поскакали? – неожиданно для самого себя проговорил он, не успев всхлипнуть от облегчения. И, не дожидаясь, пока барон переварит вопрос и выдаст ответ, стремительно изогнулся и ударил Найси в грудь обеими ногами. Рыцарь кубарем отлетел к дальнему парапету, меч – в темноту.
Верные обученные лакеи знали, как нужно поступать в таких случаях.
Бить.
Но чтобы бить, для начала надо было разжать пальцы на жертве.
Всем одновременно делать этого не стоило однозначно. Почувствовав свободу, тело барда, не останавливаясь ни на долю секунды, чтобы проконсультироваться со своим владельцем, развернулось, смело с перил колпак и фонарь, и перешло в контрнаступление.
С нахлобученным до носа колпаком рухнул усатый лакей. С фонарем и контузией от фонаря шлепнулся на мостовую рыжий, потеряв костыли. Поскользнувшись на луже разлитого фонарного масла, чернявый попытался пробить головой парапет… И тут пришел в себя Ангус Найси.
С душераздирающим ревом и кинжалом набросился он на Кириана, но не успел тот испугаться, как тело его откачнулось в сторону, руки по-хитрому схватили надвигающуюся громаду рыцаря, чуть шевельнулись, подправляя траекторию, разжали пальцы… и барон ласточкой перелетел через перила. Пару секунд спустя из темноты, накрывшей реку, раздался смачный плеск.
- Убью мерзавца!!! – прорычал слева лакей, постепенно избавлявшийся от медного головного убора.
Мнение товарища было поддержано еще двумя голосами, но менестрель, не дожидаясь резолюции экспресс-собрания, развернулся и побежал прочь, тая в ночи.
Промчавшись три квартала, Кириан остановился, медленно осел на мостовую и попытался умереть. Сиплое дыхание с присвистом вырывалось из груди, как из мехов бракованной гармошки, ноги дрожали, а руки, упершиеся в холодный, чуть мокрый от выползающего с реки тумана, просто тряслись.
- Д-дудки… л-лютни… б-балалайки… К-какого с-сиххё… л-лысого… Кробх… Дерг…
Кошха мягко соскочила с загривка и уселась перед ним. Глаза ее цвета зеленого огня светились в темноте, как два маленьких фонарика.
- Не поняла, - слегка удивленно ответила она. – Что ты имеешь в виду?
- Я?.. Имею в-в-в-виду?.. – отложил кончину и возмущенно уставился на нее бард. – Н-нет, это ты что имеешь в-в-в-виду… когда так п-походя… забираешь мое тело… и применяешь его как п-попало!
- Ты недоволен, что остался с ушами? – глаза ее задумчиво прищурились. –Могу посоветовать два решения этой проблемы: вернуться к барону Ангусу или заказать операцию по их удалению мне. В качестве бонуса к основному желанию.
- Нет!!! – руки Кириана машинально метнулись к оспариваемым объектам, и туловище, оставшись без поддержки, растянулось на дороге. – Уши – это хорошо! И спасибо! Но смысл в том, что в своем теле я привык хозяйничать самостоятельно, а то, что выделываешь с ним ты…
- Во-первых, - медленно раздражаясь, прорычала Кробх Дерг, - главным образом я выделываю с ним твое спасение, если ты до сих пор не соизволил заметить. А во-вторых, твое драгоценное тело не творит ничего такого, чего не смогло бы без меня!
- Хорошо. Положим, гонки по крышам и швыряние баронов на дальность и в цель скоро войдут и в мою привычку, - миннезингер приподнялся на локтях и обвиняюще уставился на собеседницу. – Но как всё это стыкуется с выполнением моего желания, объясни, пожалуйста!
- Поживешь – увидишь, - махнула хвостом кошха, поднялась и двинулась прочь.
- Э-э-эй! Постой! Ты куда?! – поэт рванулся за ней на четвереньках.
- Я не собираюсь ночевать посреди дороги, - не оборачиваясь, отозвалась она.
- И куда ты идешь?
- Конечно, туда, где нас теперь будут искать в самую последнюю очередь.
- Тогда я с тобой!..
Перекусив квашеной капустой с сыром, луком и колбасой, менестрель и кошха, не сговариваясь, залезли на подоконник спальни и приняли обычные позы: гостья с легкостью, хозяин – с изрядным кряхтением и стонами, оплакивая перенапряженные мышцы. Город внизу давно спал, потушив окна и принакрывшись звездным покрывалом неба. Как усталые светляки, далеко внизу горели фонари, едва пробивая белесую пелену тумана.
- Спать пора? – покосилась на барда Кробх Дерг.
- Не спится, - угрюмо буркнул тот. – И при текущем ритме жизни не засну еще с месяц как минимум. Моя тонкая душевная организация на такие перегрузки не рассчитана.
- И это говорит человек, собравшийся жениться! – тихо рассмеялась кошха.
- Да, я собрался! И надеюсь, кое-кто сдержит свое слово!
Гостья посерьезнела:
- Кое-кто – сдержит. Только не пришлось бы другому кое-кому жалеть об этом.
- Жалеть о том, что Свини примет мое предложение? – снисходительно хмыкнул поэт. – Жалеют ли птицы о том, что умеют летать!
- Спроси их об этом во время осенней охоты, - фыркнула кошха. – И вообще, откровенно говоря, я не понимаю, зачем эта женщина тебе нужна.
Менестрель набрал полную грудь воздуха, собираясь сказать что-нибудь звонкое и напыщенное про неземные чары и вечную любовь – но неожиданно для самого себя выдохнул и неловко повел плечом. Если общая ночь, звезды и подоконник не располагали к откровенности – что тогда располагало?
- Понимаешь, Кробх Дерг… - медленно начал он. – Дело в том, что я знаю себе цену. И окружающие тоже. Особенно дамы.
- И почем кило менестреля? – мягко усмехнулась кошха, но Кириан продолжал, точно не слыша, с каждым словом возбуждаясь всё больше:
- Я не красавец. Мягко говоря. Я невысок – для мужчины… мягко говоря. Толстоват… опять же мягко говоря. Не обладаю силой, ловкостью, шармом – или что там еще может удержать внимание женщины… Да что там удержать! Привлечь его – и то проблема! Я не красноречив в общедоступном понимании – и не слишком туп, чтобы быть общедоступным. И я не хочу быть общедоступным, я не хочу угождать чужим вкусам – не в балладах по торжественным государственным оказиям, то есть… Бравурного заказного рифмоплетства вполне достаточно. После некоторых из них у меня бывает ощущение, что если я стану еще более общедоступным хоть на йоту, у меня над дверью повесят красный фонарь! Я не хочу быть кумиром десятков тысяч. Я не хочу быть Златоустом, которому все заглядывают в рот, ожидая перла – до такой степени, что боишься его раскрыть, чтобы сунуть ложку. Я хочу быть самим собой, и общедоступность не есть черта моего характера!
Словно ожидая вихря насмешек или возражений, бард почти враждебно уставился на кошху, но наткнувшись на спокойный, почти сочувственный взгляд, смутился.
- А Свинильда тебя понимает? – спросила Кробх Дерг.
- Свинильда… Свинильда… Свинильде я… Для Свинильды я… Она любит подарки. Говорит, что в глазах подружек внимание королевского менестреля делает ее особенной… потому что придворные сплетни… и… и… И больше никто на меня… А я тоже человек! Я хочу радости! Заботы! Семьи! Я детей хочу – мальчика и девочку! И еще – сколько получится! А мне уже сорок пять!.. Я был единственным ребенком… и самой моей хрустальной мечтой… с золотой рамочкой и бриллиантовыми ручечками, так сказать… было иметь много братьев и сестер. И теперь… когда у меня будет… жена… своя семья… я… мне… И… и… - болезненно подбирая слова, поджал губы поэт – и вдруг вскинул голову: - Послушай! Чего ты суёшься? Какое вообще твое кошачье дело?! Это моя личная жизнь!
- Которая стала и моей, когда ты загадал свое желание! – гневно фыркнула кошха, и искры полетели с ее шерсти, прожигая в подоконнике маленькие черные кратеры. – И соглашаясь его выполнить, я думала, что помогаю влюбленным, страдающим от недопонимания, а не идиотам, страдающим дурью!
- Так вот ты обо мне какого мнения! Дурак!
- А ты сам о себе разве не такого?! Кто еще по доброй воле захочет жениться на бабе, предавшей его за последние три дня три раза?! И если бы хоть кто-то один из вас любил другого!
- Я… наверное, я смогу ее полюбить… - понурившись, пробормотал поэт. – И она меня не предавала. В первый день так получилось – она ведь мне ничего не должна. С кем хочет – с тем и гуляет. Во второй… Найси просто оказался навязчивым и приперся туда, где ему не рады. А сегодня… Мне вовсе не кажется, что Свини виновата в том, что произошло. Они караулили у ее дома. Она не знала!
- Если тебе нравится так думать – думай. И то, что ты для нее – лишь источник удовольствий и телячьего обожания – тоже не забывай, - презрительно фыркнула Кробх Дерг. – Мое дело – предупредить.
- Твоя совесть чиста, - холодно ответил бард и отвернулся.
С его точки зрения, разговор был закончен, но, похоже, гостья придерживалась иного мнения.
- Хотя если дело только во внешности, может, проще внешность подбирать под женщин, чем женщин – под внешность? – задумчиво проговорила она.