Меньше всего Тоня ожидала такой сцены. Она слушала Зинаиду, закусив губу, не зная, что же делать, что отвечать на все ее оскорбления.
Зинаида крепко сжала ее руку у локтя.
— Слушай, если у тебя осталась хоть капля совести и человечности, ответь мне на один вопрос. Всего на один!
— Хорошо, я отвечу, — решилась Тоня, от смятения не отдавая себе отчета в происходящем.
— Кто тебе дал пароль? Штуммер?
— Нет, не он.
— Лжешь! Тебя ко мне подослали! Кто подослал? Говори! Мне терять нечего! Сейчас они вернутся — и я все повторю при них! Все!..
— Ты этого не сделаешь! — тихо и убежденно сказала Тоня, похолодев от страха: она чувствовала, что Зинаида Тюллер может привести в исполнение эту угрозу.
— Ты хочешь держать меня за горло, продавшаяся тварь! — продолжала шептать Зина. — Но помни: тебе все равно не жить. Обо мне разное говорят, но я, по крайней мере, никого не предала. На мне нет чужой крови!..
— Успокойся, Зина, успокойся! Здесь мы с тобой ничего не выясним, ни о чем не договоримся. Пойми…
— Я разоблачу тебя! А кому нужна провалившаяся шпионка! Штуммер сбросит тебя в ров, предварительно размозжив тебе голову.
— Что ж, пусть так, — обреченно сказала Тоня и добавила: — Но я успею сказать ему кое-что и о тебе…
— А что ты обо мне знаешь? Что?
— Надеюсь, ты не забыла подполковника Корнева? Так вот, у него в сейфе хранятся кое-какие твои обязательства. Не покатиться бы нам с тобою вдвоем в этот ров.
Зина сжала ладонями щеки.
— Кто же ты? — спросила она в ужасе. — Как ты можешь об этом знать?..
— Я знаю не только это. Но… Вон они возвращаются! Молчи! Если ты произнесешь хоть слово, дни твои сочтены и никакой Фолькенец не убережет тебя от пули!
— Уеду! Уеду! — лихорадочно зашептала Зина. — Я не могу здесь больше жить! Боже! Как мне тяжело!
— Куда же ты уедешь?
— В Мюнхен! Он давно мне предлагал, но я все время колебалась. А теперь уеду!.. Все! Решено!
— Замолчи! — приказала Тоня. — И вытри слезы… А ну, быстро!..
— О, я вижу, что вы без нас не скучали, — усаживаясь на свое место, сказал Фопькенец. — Женщины всегда найдут о чем поболтать. Однако, Зина, что с твоими глазами? Вся тушь размазалась…
— Да? — удивилась Зинаида. — Возможно. Здесь очень жарко, а русская тушь слишком плохого качества.
Кончиком платка она стирала под глазами черные подтеки, и Фолькенец внимательно следил за нею. Но вот она спрятала платочек, щелкнула замком сумки, и тогда он дотронулся до ее плеча:
— Нам пора… Ну, до свиданья, друзья! Надеюсь, что теперь Тоня чаще будет появляться в нашей компании?
Зина протянула Тоне руку, и они простились, как добрые подруги.
— Что случилось? — спросил Леон, когда дверь за ними закрылась. — Понравилась тебе его девушка?
— По-моему, симпатичная.
— Фолькенец мне только что признался, что намерен на ней жениться.
— Нам-то что! — с подчеркнутым безразличием отозвалась Тоня. — Влюбился — пусть женится! Но для этого еще необходимо выжить, не правда ли?
— О, не волнуйся. Фолькенец человек трезвый. Уж он-то знает, что главное в этой войне — выжить! Любой ценой!
— Даже ценой предательства?
Леон вздохнул.
— Ему такие категории непонятны. Он будет служить любой идее, которая обеспечит ему жизнь…
— А ты?..
Вопрос был задан в упор, и Леон не сразу нашелся что ответить.
— Вот это здорово! У русских это, кажется, называется взять быка за рога, верно? И это, Тоня, твой излюбленный прием. Впрочем, у каждого из нас — свои излюбленные приемы, — философствовал Леон. — У тебя — один, у Фолькенеца — другой, у меня — третий, и, пожалуй, наиболее невинный: всего-навсего ложь.
— Вот не знала, что ты лжец! — с искренним удивлением воскликнула Тоня, желая вызвать Леона на возможно более откровенный разговор, тем более что, судя по всему, они с Фолькенецем пили в баре далеко не лимонад. — И что же, ты полагаешь, что именно ложь поможет тебе уцелеть?
— Однажды, во всяком случае, помогла — это когда я давал показания в вашем штабе. Ведь версию о том, что немцы ждут десант русских, я придумал. Это была ложь во спасение! А проверить ее никто не мог. К тому же высадка десанта действительно очень вероятна. Фолькенец только что сказал мне об этом. Значит, иной раз ложь обретает реальные очертания. Интересное открытие, не правда ли? А если бы тогда я не лгал, мы с тобою сегодня вряд ли пили бы это вино…
Что он сказал? Понимает ли он то, о чем только что сказал? Или, может, это всего лишь провокация? Ее нарочно запутывают?
— Леон, — заговорила Тоня так, будто только это и было ей важно, — все-таки любопытно, женится Фолькенец на Зинаиде или только обещает?
— Сказал, что уже оформил какие-то бумаги. У него ведь огромные возможности. Ты себе даже не представляешь!
— Видишь, какие у тебя влиятельные друзья!
Леон налил вино в бокал Тони, потом в свой, поднял его и, глядя на Тоню сквозь прозрачную янтарную жидкость, тихо сказал:
— Я хотел бы, Тоня… я бы хотел… В общем, я хочу спросить: ты согласна стать моей женой?..
В третий раз в этот злосчастный вечер у Тони перехватило дыхание.
— Это невозможно, Леон, — проговорила она с той искренностью, которая не оставляла места сомнениям. — Мы ведь не знаем, что с нами будет завтра. И вообще…
— Но ведь нельзя жить без надежды!
— Все очень сложно, Леон. Подожди, не торопи меня. Это так неожиданно! Я должна сама во многом разобраться.
— Но можно мне хоть надеяться? Хоть в мыслях называть тебя своей невестой?
Она дотронулась до его руки:
— Дай мне хоть неделю, Леон, всего неделю. Согласен?
Он печально улыбнулся:
— Что ж! Только послушай моего совета, Тоня: берегись Штуммера. Он гораздо опаснее, чем Фолькенец.
— Хорошо, я поняла тебя.
— И рассказывай мне о каждой встрече с ним.
— Хорошо.
Сейчас она была самой доброй, самой сговорчивой из всех девушек, какие когда-либо встречались Леону.
Через полчаса он проводил ее до дома, поцеловал в щеку и быстро ушел.
Глава восьмая
Через три дня Петреску, как бы невзначай, спросил:
— Как ты думаешь, Тонечка, для чего тогда Фолькенец пригласил меня в бар?
Темные глаза Леона блестели. На нем был новенький, с красивыми нашивками на груди мундир. Что означали эти нашивки, Тоня не знала, но они придавали Леону импозантный и значительный вид. Вероятно, далеко не каждый имеет право их носить.
«Что с ним произошло? — думала Тоня. — За эти три дня Леон поразительно изменился! Куда девался румынский майор, постоянно не уверенный в собственной безопасности, подозревающий за собою слежку? Где он, тот Леон Петреску?»
— Так вот… — Он придвинул к себе рюмку с коньяком, затем вынул пачку сигарет и неторопливо закурил. — В тот вечер, в баре, Фолькенец предложил помочь мне занять пост заместителя начальника оперативного отдела армии. Он сказал, что после операции в плавнях дал обо мне наилучший отзыв самому командующему. Месяца через два-три, черт побери, я стану уже колонелем . Ты меня слышишь, Тоня?
— Да, Леон! — очнулась она. Вероятно, все-таки несколько мгновений Тоня дремала.
— Перед тобой сидит человек, который сумел извлечь из собственного поражения победу! Я кое-что придумал, — он покрутил пальцами около виска, показывая, как значительна пришедшая ему в голову мысль, — а Фолькенец доложил мою идею командующему гарнизоном, и тот одобрил. Это будет хорошенькая ловушка!
— Ловушка? — беспечно и как бы в рассеянности спросила Тоня. — Но для кого же?
— Конечно, для тех, кто хочет, чтобы мы поскорее убрались из Одессы.
Она потянулась к его сигаретам, неумело затянулась и, когда сладковато-горький дым попал в легкие, закашлялась. Впрочем, это было весьма кстати — избавляло от необходимости что-нибудь говорить. А Леон поднялся и стал нервно шагать по комнате.
— Ты меня поняла? Я многое передумал за это время. Конечно, не все на фронтах благополучно. Но отход наших войск — это еще не поражение. Да, не поражение!.. Скоро, совсем скоро вступит в бой новое могучее оружие.
— Ты сегодня такой воинственный, Леон! — с улыбкой заметила Тоня. — Тебя словно подменили.
Он ничего не стал объяснять — просто подошел, с силой сжал ее плечи и повернул к себе лицом.
— Тоня! Ты слишком далеко зашла! Ты на краю пропасти! Штуммер погубит тебя! Умоляю, исчезни! Я отправлю тебя к своим родителям… Завтра же!.. Достану документы на другое имя.
Она смотрела в его немигающие блестящие глаза, в которых читалось искреннее отчаяние, и не знала, что же делать теперь, как вырваться из невидимых цепей, которыми он приковал себя к ней.
— Нет, Леон, — прошептала она наконец, — нет, это невозможно…
— Хочешь, чтобы я отказался от своего плана?
— Нет, ты не должен отказываться.
Он сжал кулаки, заметался по комнате в мучительном смятении.
— Ты даже не спрашиваешь меня ни о чем! Неужели я для тебя совсем чужой человек?
— Я тебя не осуждаю, Леон.
— И ты меня ни о чем не хочешь спросить?
Она выдержала его взгляд.
— Нет, ни о чем!
— Но ведь тебе нужно это знать? — Он подчеркнул слово «это».
— Нет… Мне ничего не нужно знать, я уже говорила тебе однажды.
— Боже! Как я одинок! — простонал он. — Ну ладно! Ладно! Как ты не можешь понять, что Фолькенец и Штуммер тебе не верят!
Тоня насторожилась.
— Леон! Стучат в дверь! Кто-то пришел.
— Кто? Кто это может быть? — властно спросил он.
— Не знаю. Ступай быстрее на кухню! Я не хочу, чтобы тебя здесь видели.
Он оскорбился, но все же покорился, вышел на кухню, прикрыв за собой дверь.
Всего несколько мгновений! Но этих мгновений оказалось достаточно, для того чтобы Тоня вдруг почувствовала облегчение, словно долго пробиралась по топкой хляби, выдирая ноги из засасывающей пучины, и вдруг ступила на твердую землю.
Плотно закрыв дверь комнаты, Тоня поспешила в переднюю.
На площадке лестницы стоял незнакомый ей человек с бледным, невыразительным лицом. Весь он был словно втиснут в узкое серое пальто, из коротких рукавов которого торчали обтрепанные манжеты рубашки. Увидев Тоню, он почему-то смутился и негромко спросил с пришибленной вежливостью, за которой ощущалась настырность исполнительного шпика:
— Вы Тоня?
— Да.
— Вас приглашают на улицу Петра Великого. Вас ждут там. Просили прийти со мной…
— Минут через пятнадцать я приду сама, — твердо сказала Тоня, продолжая загораживать собою дверной проем, и повелительно добавила: — Идите!..
Он, очевидно, рассчитывал, что его пригласят войти, и обиделся.
— Не подведете? — уже суховато спросил он, и его тонкие губы сжались так плотно, словно он внутренне поклялся в течение всей оставшейся жизни не произнести больше ни слова.
— Приду! — и сердито хлопнула дверью.
Она вернулась в комнату и стала быстро собираться. Леон стоял уже в шинели, застегнутый на все пуговицы, какой-то отчужденный, официальный.
— Тебя вызывают?
— Да. Штуммер, — упавшим голосом сказала она.
— А я отправляюсь в штаб. — Он взглянул на часы: — Через десять минут генерал ждет моего доклада.
— Что ж, ступай…
— Когда ты будешь дома?
— Не знаю. Спроси у Штуммера.
Он усмехнулся.
— Хорошо. Если ты надолго задержишься, непременно спрошу.
— Надеюсь, этого не случится.
Он хотел дотронуться до ее волос, но она отстранилась.
— Прощай, Леон! Иди, мне нужно переодеться.
— Пойду! — Он вдруг замкнулся. — Но помни, я все тебе сказал!
И прежде чем она успела ответить, он быстро вышел из комнаты, в глубине прихожей стукнула дверь.
На шестой звонок Штуммер распахнул дверь.
— Заходите, фрейлейн! — Он коротко, подчеркнуто деловито поздоровался и не пригласил ее даже войти в комнату. Очевидно, он сам только что пришел, не успел еще скинуть шинель. — Я очень тороплюсь, — быстро пояснил Штуммер. — А к вам у меня важное задание. Отправляйтесь в сторону Николаева. Нам стало известно, что на двадцатом километре у моста назначена встреча людей Короткова. Скажите, что вы посланы Луговым, присоединитесь к ним и выполняйте задание. Запомните: вас зовут Галей, вы идете на связь с отрядом партизан. Понятно? На опушке леса около села Доронино есть старая землянка, там будут ждать люди, которые проведут вас к партизанам.
Хорошо, что в полумраке прихожей Штуммер не мог разглядеть отчаяние и усталость на ее лице.
— Торопитесь, фрейлейн! Они останутся, а вы вернетесь. Постарайтесь не задерживаться больше трех-четырех дней… Да, — словно вдруг вспомнил он, — ваш приятель Леон скоро получит повышение. Он доволен?
— По-моему, счастлив.
— А вы не забыли мою просьбу узнать о парашютах?
— Кое-что узнала. Парашютов было очень немного, Леон сказал, что они исчезли со склада на станции, а в краже подозревают румынских солдат.
— Он называл чьи-нибудь имена?
— Нет.
— Значит, это все?
— К сожалению…
— Действительно, «кое-что», — суховато заметил Штуммер. — Ну, до свиданья, фрейлейн. Советую действовать осторожно. На этот раз у вас не будет прикрытия.
За ее спиной бесшумно закрылась дверь. Штуммер остался в квартире, — может быть, у него назначена еще одна встреча, а возможно, соблюдал конспирацию.
Глава девятая
Когда через полчаса Тоня вошла в лавку, Егоров, увидев ее, так резко бросил на весы кочан капусты, что покупательница, молодящаяся старуха в цветастой косынке, испуганно отпрянула от прилавка. Затем он мигом обслужил еще пять покупательниц и, едва лавка опустела, схватился за голову.
— Где ты пропадаешь? Я уже решил, что тебя схватили! — И, не дожидаясь ответа, кивнул в сторону подсобки.
Подсобка была маленьким штабом, где принимались важные решения. Сегодня, как сразу уловила Тоня, всех тревожило исчезновение Дьяченко. Тщетно ожидал его Егоров в назначенные дни у памятника Дюку — Дьяченко не появлялся.
Федор Михайлович искал способа проверить Короткова. Разведчик, посланный в Люстдорф, сообщил, что дом Короткова время от времени посещают какие-то люди. Черт побери, значит, провал грозит целой группе! Как же их всех предупредить?
Мрачно перебирая картофель и отбрасывая в сторону подгнивший, он тихо говорил Тоне, тоже занявшейся этой работой, о том, что дни проходят, Савицкий с нетерпением ждет, когда они пришлют вызов для подводной лодки, а они торгуют кислой капустой и мочеными яблоками, мучаются в потемках, с каждым днем теряя веру в успех! Газеты пишут о победных сражениях союзных армий, но в городе все больше эвакуированных полицейских. Из сада Шевченко видно, как на корабли непрерывно грузят раненых. Ползут противоречивые слухи, ни одному из них нельзя верить.
— Получена радиограмма от Савицкого. Снова требует уточнить район возможной высадки десанта… — говорил Федор Михайлович, показывая пальцем, куда надо сбрасывать хорошую картошку.
— Но ведь это задание было отменено?
— Было. А теперь дано снова.
— Но район разведан! У Хаджибеевского лимана. Вы же сами говорили.
— Говорил. Ну и что?.. Ох, проклятая поясница! Словно по ней тупым топором лупят. Так вот, получены непроверенные данные. Немцы начали строить в намеченном районе полевой аэродром. Мы с Егоровым посоветовались, и он, как твой начальник, решил послать тебя на денек взглянуть, что там творится.
Тоня подумала о Штуммере. Как же быть с его заданием?
Резко звякнул звонок: очевидно, покупатель, выходя, хлопнул дверью. В подсобку вошел Егоров.
— Вот дьявольщина! — выругался он. — Все торгуются!
Она взглянула на него и невольно улыбнулась: волосы взъерошены, фартук такой грязный, словно о него две недели вытирали ноги, а к пальцам прилипла розоватая шелуха от лука.
— Тебе уже Федор Михайлович все сказал? — торопливо спросил он: каждую секунду в лавку мог войти новый покупатель.