Я увлёкся им. Конечно же, увлёкся. Как и каждым ребёнком, с которым мы знакомились, я бы усыновил его сразу же и забрал домой. Мне было плевать на его ВИЧ, аварию, пожар, его рубцы на коже, пересадку кожи, в которой он будет продолжать нуждаться, и что его мать, осуждённая наркоторговка. Мне было плевать, что у него проблемы недержания, что он будет мочить кровать или гадить в штаны в самые неподходящие моменты. Мне просто хотелось взять его в руки и показать ему любовь, показать ему, что всё будет в порядке.
— Вы единственная пара, которая когда-либо просила увидеться с ним, — сказала Хизер. — Не думаю, что он знает, как справиться с этим. Он напуган.
— Я представляю.
— Я бы действительно хотела увидеть, как он найдет дом, но он такой… ну, у него есть проблемы. Прежде всего, он глухой, но ещё нужно переживать за его ВИЧ и обожжённую кожу. Ему было четыре, когда произошла авария. Я не уверена, что он помнит из своей жизни до этого, но… что ж, мне жаль, ребята. Я думала, он захочет познакомиться с вами. Его разместили в хорошем месте, в школе для глухих в Бангоре, но он не может справиться с близостью других учеников. Он сходит с ума, когда люди прикасаются к нему — его практически невозможно усадить в классе с другими ребятами.
— Это нормально, — сказал я. — Может быть, ему просто нужно немного времени.
— Время — это единственная вещь, которой у него нет, мистер Кантрелл. Чем старше он становится, тем менее вероятно, что кто-то его усыновит. Он был уже в двух приёмных семьях, но всегда возвращался сюда, так и получается, когда никто тебя не хочет. У нас работает только двое людей, которые знают язык жестов, но с этим урезанием бюджета и всем остальным, мы просто не можем дать ему то, в чём он нуждается. Конечно, мы стараемся, но как только дети достигают определённого возраста, мы должны снять с себя обязанности заботы о них. Мы ограничены финансово. Я хочу сказать, как только они больше не милые маленькие малыши, общество будто забывает о них. Я просто хотела бы найти дом для…
В комнате Тони раздался громкий шум, похожий то ли на ворчание, то ли на вопль, который напомнил мне о моём сыне, Ное, и о его ярости метамфетаминового ребёнка. За этим воплем послышался странный удар.
Я поспешил обратно к двери.
Тони был в самом разгаре выбрасывания своих учебников в окно, ворчал и стонал, пока слёзы текли по его лицу, которое было искажено от ярости и несчастья.
Я прошёл в комнату, обошёл вокруг, чтобы он увидел меня, пока хватал очередную книгу, чтобы швырнуть в окно.
Перестань! — прожестикулировал я, медленно двигаясь, чтобы встать перед ним.
Он поднял на меня взгляд, его ноздри раздувались, по щекам текли слёзы, его очки сползли с носа.
Перестань, — снова прожестикулировал я, очень мягко, очень медленно. — Нет. Не надо. Положи книгу. Пожалуйста.
У него в руке была книга — это был учебник для раннего чтения.
Его взгляд горел злостью, пока он смотрел на меня.
Положи книгу, — велел я, указывая на пол. — Пожалуйста.
Он злобно смотрел на меня долгое мгновение, будто чтобы посмотреть, уверен ли я в том, что сказал.
Я снова указал на пол.
Пожалуйста, — сказал я, глядя на него в ответ.
Он уронил книгу, будто сила в его теле внезапно исчезла.
Его лицо осунулось.
Я жестом попросил его обнять меня, но он просто смотрел на меня сквозь свои слёзы и страдания, так что я очень медленно сделал шаг вперёд, показывая ему, что собираюсь его обнять.
Нет! — со злостью прожестикулировал он, но я проигнорировал его, обвивая его руками и мягко притягивая к себе.
Он вырывался около минуты, беспорядочно толкая меня, отчаянно и с ужасом ворча, воя и стеная, но затем он начал плакать, уткнувшись мне в живот. Я гладил его по спине и плечам, говоря ему успокоиться и быть тише, и что всё будет хорошо.
Через несколько минут проявления любви, он начал расслабляться.
В конце концов, я опустился на корточки, протягивая руку.
Он вытер глаза, глядя на мою руку. Я кивнул, будто чтобы сказать: “Возьми меня за руку”. Он медленно потянулся, взял один из моих пальцев в свои, не глядя на меня. Затем он снова начал рисовать круги на моей ладони. Это, казалось, утешало его и успокаивало.
Будь моим другом? — прожестикулировал я.
Страшно, мистер.
Всё нормально.
Страшно!
Мне тоже страшно.
Правда?
Я кивнул.
Пожалуйста? — прожестикулировал я. — Я хочу быть твоим другом. Я хочу тебе помочь. Всё будет нормально, Т—о—н—и. Я обещаю.
Он осмотрел комнату, глядя на свои пожитки, казалось, нервничая и колеблясь.
Мы хотим, чтобы ты пришёл в гости. Если тебе не понравится, мы сразу привезём тебя обратно. Хорошо? Мы хотим узнать тебя. Пожалуйста, дай нам шанс.
Я видел, как внутри этих голубых глаз происходит внутренняя борьба: часть его хотела довериться, другая часть была полна робости, подозрения, страха.
Хочешь, чтобы я помог тебе собрать вещи? — спросил я. — Нам нужно немного одежды, твоя зубная щётка, и всякое такое. Можешь взять и своего мишку.
Он поднял взгляд на меня, его глаза налились слезами.
Что такое? — спросил я.
Страшно, мистер.
Не бойся, сладкий. Мишка будет с тобой, и мы с Д—ж—е—к—о—м позаботимся о тебе.
Страшно, мистер.
Всё будет хорошо. Я обещаю, Т—о—н—и. Ты мне веришь?
Он смотрел на меня долгое время, кусая губу, выкручивая руки.
И практически неуловимо кивнул.
Глава 4
Аренда утробы
— Это, должно быть, Тони, — произнесла миссис Ледбеттер, когда открыла массивные входные двери, которые вели в величественный особняк Ледбеттеров. Назвать это домом было бы оскорблением. Ни одну резиденцию с восемью спальнями и отдельным крылом для бассейна нельзя было назвать домом. Скорее, это как маленький отель. Он был больше, чем здание, где жил Тони и его потерянные друзья.
Привет, — прожестикулировала нашему гостю миссис Ледбеттер.
Тони смотрел на эту старую женщину с суровым лицом и не отвечал. Его глаза расширились, когда он оглядел фойе с дорогим убранством, произведениями искусства, бесценным ковром в самом центре пола, вазами с цветами, так небрежно расставленными и, видимо, не подозревающими, что сейчас середина декабря.
Он нервно поправил очки и повернулся посмотреть на меня.
Это мама Д—ж—е—к—а, — прожестикулировал я. — Она очень хотела с тобой познакомиться. Поздороваешься?
Он покачал головой, не глядя на неё.
Нас прервал визит Фу-Фу, пуделя миссис Ледбеттер. Я никогда не встречал пуделя, на которого мне не хотелось наступить, и по-прежнему не встретил. Фу-Фу подошла прямо к Тони, нюхая, тявкая и ведя себя как грызун-переросток, которым и была.
Тони улыбнулся.
Хочешь погладить её? — прожестикулировал я.
Правда?
Конечно.
Он опустился на колени на пол коридора, который был выложен из мрамора и привезён откуда-то с огромными тратами, или так пыталась сказать мне миссис Ледбеттер. Видимо, для неё это было важно. Тони погрузил свои маленькие кулачки в блестящую белую шерсть Фу-Фу и улыбнулся. Мгновение он был похож на Ноя, и я почувствовал, как у меня перехватило дыхание.
Джексон улыбнулся.
— Ну, — сказала миссис Ледбеттер, — по крайней мере, ему нравится хоть одна личность в этом доме. Это начало. На улице так зверски холодно, приближается метель. Заходите, мальчики. Стивен! Мальчики вернулись, и они привезли… что ж, я не уверена, что они притащили на этот раз, но мы выясним, так ведь?
— Мам, не будь злой, — предупредил Джексон.
— Я? — с напускной скромностью спросила она, улыбаясь глазами, делая затяжку электронной сигареты. — Ты же знаешь, я обожаю детей, Джеки. Просто обожаю. Моё единственное сожаление в жизни было о том, что я не завела их побольше, чтобы моя фигура была разрушена ещё сильнее, чем есть сейчас. И какая мать не хочет полчище детей, ждущих, когда она умрёт, чтобы выяснить, как много денег она им оставит?
— Мам!
— Не то чтобы ты когда-нибудь так поступил, дорогой. На самом деле, я думала оставить все свои деньги Фу-Фу. Как обстояли дела с пробками, Джеки?
— Сегодня пятница, — ответил Джексон, будто это было достаточным объяснением.
— Синоптики прогнозируют пятнадцать сантиметров снега, — сказала она. — Какой ужас! Мне действительно следует переехать во Флориду, но она уже обитаема, а я не уверена, что хочу якшаться с аборигенами. Я слышала, тебе сделали лоботомию на границе штата, что является единственным, из-за чего ты можешь на самом деле быть счастлив жить в таком месте, и, честно говоря, на этом этапе своей жизни я не хочу лоботомию. Нам действительно следовало уехать на Гоа, как хотел твоей отец, но путешествия так сильно утомляют, особенно в это время года. И Индия! О, небеса! Все эти грязные дети, молящие о деньгах, как только ты выходишь из аэропорта. И эта зверская жара! И потом, конечно же, там повсюду воняет канализацией. Или карри. Не разобрать. Но пляжи на Гоа великолепные. Или, по крайней мере, так было в девяностых, когда мы с твоим отцом туда ездили. Проходите! Вилли, ты весь дрожишь!
— Для меня здесь холодновато, — признал я. — Конечно, вы, должно быть, чувствуете себя как дома.
— Только сильные выживают в таком холоде. Мы могли бы отправить тебя в похоронном мешке обратно в ту сточную яму истории, откуда ты приехал, Вайлис. Я наведу об этом справки.
— Если этот похоронный мешок будет обогреваемым, Юджин, я не буду против.
— На улице не так уж холодно, — упрекнула она меня.
— Мне пришлось сегодня утром воспользоваться феном, чтобы растопить свои сокровенные органы.
— А они всегда под рукой, не так ли? Пальто и ботинки вон туда, будьте любезны. Ланч почти готов. Стивен? Ты можешь сказать Лидии уже выносить ланч! Я не знаю, где этот мужчина. Джеки, бери своего дружка и идём есть.
Джексон наклонился, чтобы коснуться плеча Тони и привлечь его внимание. Тони что-то проворчал и отдёрнулся от прикосновения, будто Джексон ударил его током. В своей спешке — в своём ужасе — Тони в итоге упал на задницу.
Фу-Фу визжала и тявкала.
Джексон взглянул на меня, нахмурившись.
Ты в порядке? — прожестикулировал я Тони.
Он закусил губу и опустил глаза. Я присел на корточки, медленно протянул руку, чтобы коснуться его колена. Я показал жестом “пошли”. Он поднялся на ноги, но держал голову опущенной. Фу-Фу возилась у его ног, но он игнорировал её.
— Что это было? — спросила миссис Ледбеттер.
— Ему не нравится, когда его трогают, — тихо сказал я.
Но затем, будто чтобы доказать, что я не прав, он встал прямо за мной и взялся за мою руку, будто хотел, чтобы я спрятал и защитил его.
— Что ж, похоже, ты ему нравишься, Вилли, — сказала миссис Ледбеттер. — Но, опять-таки, как и большинству людей, как только они примиряются с растительностью на лице. Стивен? Серьёзно! Где этот мужчина? Я не понимаю, почему вы, мальчики, не воспользуетесь суррогатным материнством, если хотите ребёнка. Начните с нуля.
— Я не буду платить тридцать тысяч долларов, чтобы арендовать женскую утробу, — сказал Джексон.
— Почему нет? Потрать тридцать тысяч долларов, и с некоторыми из этих женщин получится “купи одного — получи второго бесплатно”. Тогда у тебя будет полноценная семья, а не что-то, что вы вытащили из канавы.
— Мам! — пробормотал Джексон.
— Ох, я опять говорю метафорами, да? Я понимаю, что вы, мальчики, пытаетесь сделать. Вы не хотите создавать ребёнка, когда уже так много тех, кому нужна “любовь”, как называет это твой Вилфред. Но, честно, мальчики, просто арендуйте утробу. Это всегда намного легче. Просто подумайте о том, как весело будет ходить по магазинам и совершать покупки для суррогатной матери. Кого-нибудь с докторской диссертацией, она будет привлекательной, если, конечно, у неё нет кривых зубов или не свежего дыхания. Да и вы бы не захотели того, который родился в Северной Дакоте, потому что, чего греха таить, из Северной Дакоты никогда не выходило ничего хорошего. Правда? Я удивлена, что она всё ещё считается штатом. Он ещё на месте, да? Весь штат может исчезнуть, и никто не поймет разницы. Кто-нибудь в последнее время наводил о нем справки? Нет, вы бы все равно не захотели никого из Северной Дакоты. Ещё я склонна избегать определённых частей Калифорнии. Когда некоторые из этих женщин открывают свои рты, слышно только чаек. И я ставлю под сомнение здравый смысл людей, которые живут на главной линии разлома. Если земля разверзнется во время землетрясения, у них будет хотя бы хороший загар и подтянутые йогой тела, пока они будут нырять в свои огненные колодцы смерти. Но, честно говоря, такую женщину не хочется видеть матерью своего ребёнка.
Она вышла из фойе в вестибюль.
Глава 5
Собираясь с духом
Хочешь осмотреться? — прожестикулировал я.
Тони пожал плечами.
Идём, — сказал я. — Я покажу тебе дом.
Фойе переходило в то, что я считал величественным вестибюлем, это была своего рода большая гостиная с различными нишами — как в холле отеля — окружённая балконами и большой мраморной лестницей, ведущей наверх. Для этой комнаты было собственное имя, но будь я проклят, если знал его. Будь я ещё больше проклят, если меня это волновало.
Слева была зона кухни и столовой. Справа располагалась просторная зона гостиной. Прямо впереди было “логово” мистера Ледбеттера и кабинет, плюс “его и её ванные”. Я рассказывал маме об этих двух ванных, но она мне не поверила, пока не приехала в Бостон на свадьбу. Над ванными висели маленькие деревянные таблички. На одной было написано “Господа”. На другой — “Дамы”.
Конечно же, всё очень по-домашнему.
За этой зоной, позади, были главные спальни, “игровая”, “телевизионная комната” и другие. В самом конце располагалась настоящая гостиная, которая уступала место французским дверям и веранде с аккуратным ухоженным садом.
Мы с Тони разнюхали всё в вестибюле, сунули носы в зону гостиной, забрели в заднюю часть дома. Он ничего не говорил, пока шёл следом, его лицо было опечаленным. Он ни к чему не прикасался. Он не присел ни на одно из модных кресел, соф, диванов. Он, казалось, не думал, что это было местом, где можно по-настоящему жить.
Мы прошли к французским дверям и взглянули на сад, сейчас зарытый в снег.
Тебе нравится? — спросил я.
Он равнодушно пожал плечами.
Пойдём посмотрим твою комнату, — предложил я.
Мы вернулись обратно и поднялись по мраморной лестнице. Миссис Ледбеттер “освежила” две гостевые комнаты, располагающиеся рядом. У них была общая дверь. Если Тони испугается ночью, то сможет выскользнуть из кровати и легко найти нас.
Джексон уже положил маленький чемодан Тони в ногах его кровати, и кто-то — возможно, миссис Ледбеттер — положил игрушки и настольные игры на маленький письменный стол под окном, включая грузовик фирмы Тонка, с которым раньше Ной играл в саду.
Вид этого грузовика вернул наплыв воспоминаний.
Это твоя комната, — сказал я. — Тебе нравится?
Он снова пожал плечами, будто равнодушный к этим материальным вещам, будто думал, что это не могло составить никакой разницы в том, как он к этому относится. “Я просто прохожу мимо, — таково было его сообщение. — Ничего из этого ко мне не относится”.
Ты в порядке? — спросил я.
Страшно, мистер.
Не бойся, сладкий. Мы с Д—ж—е—к—о—м позаботимся о тебе. Хорошо?
Он не ответил. Вместо этого он подвинулся, чтобы встать чуть ближе ко мне.
Хочешь поиграть с этими игрушками?
Я протянул ему грузовик Тонка, и он взял его, нахмурившись, серьёзно изучая его. Он не был похож на других детей. Он не выхватил грузовик из моей руки и не начал тут же играть с ним, восторженный, счастливый, очень поглощённый моментом. Он смотрел на него очень близко, крутя его в руках задумчиво, осторожно, будто боялся, что может его сломать или сделать что-то, что не должен, или что может захотеть чего-то, чего не может иметь.