И она хотела бросить такое сокровище в реку! Нет, теперь она не расстанется с ним ни за что на свете, несмотря ни на какие страхи, ни на какие потери!.. Обратно через реку она перелетела уже без малейшего труда. А возвратившись домой, сейчас же рассказала обо всем мне. Я слушала ее затаив дыхание, боясь поверить в происшедшее. Но уже на другой день, спрятавшись в укромном, недоступном для людских глаз месте, мы по очереди поднимались в воздух, испытывая ни с чем не сравнимое чувство свободного полета. Постепенно мы научились сами по своему желанию подниматься и опускаться на землю, двигаться в нужном нам направлении, управлять полетом. Так началась у меня совсем другая жизнь. Мама отдала камень мне, и не было теперь у меня большей радости, чем парить время от времени над землей, рассекая упругие струи набегающего на лицо и плечи воздуха.
Но так продолжалось недолго. Однажды, возвратясь домой, я застала маму в слезах, и после недолгого запирательства она призналась мне, что получила отвратительную анонимку, в которой какие-то негодяи требовали, чтобы она немедленно - не позднее завтрашнего полудня принесла известную ей вещицу на городской рынок и передала ее человеку, который будет стоять у центральных ворот. Прийти на рынок она должна была одна и ни в коем случае не говорить абсолютно ни с кем обо всем этом. В противном случае она отправится вслед за своим мужем.
Что нам оставалось делать? В ту же ночь, захватив лишь самое необходимое и ценное, мы бежали из дома и поселились в небольшой деревушке неподалеку от тех мест, где когда-то мама встретилась с моим будущим отцом.
Следующие несколько месяцев прошли спокойно. Мы, правда, уже не летали. Камень был надежно спрятан во дворе нашего нового жилища. Мы стали понемногу приходить в себя, как вдруг бандиты снова напали на наш след. Однажды вечером мы обнаружили, что все в нашей комнатушке перевернуто вверх дном, а на столе лежит записка, в которой нам снова предлагалось под страхом смерти на следующий же день оставить «известную вещицу» на столе, где мы нашли записку, и не думать больше о том, чтобы убежать или спрятаться, ибо авторы записки найдут нас и на дне морском.
Мы поняли, что бежать нам действительно больше некуда. Бессмысленно было теперь и избавляться от камня -грабители бы нам просто не поверили. Оставалось одно -уехать в какую-нибудь другую страну. Но куда и как? И тут мама вспомнила о своем бывшем шефе, начальнике геологической экспедиции, в которой она работала вместе с русским горным инженером. Теперь этот человек занимал какой-то важный пост в геологической службе страны, но мама изредка переписывалась с ним, и он неизменно предлагал ей свою помощь. Чем он мог помочь нам теперь в нашем безвыходном положении, мы и сами не знали. Но это была последняя соломинка, за которую мама решила ухватиться, уговорив меня отправиться к нему. О себе она, похоже, уже не думала. Ей нужно было спасти меня. К тому же оставалась надежда, что, если она убедит бандитов, что камень я увезла с собой, они оставят ее в покое.
Вам может показаться странным, что, несмотря на весь трагизм нашего положения, мы упорно не хотели пойти на сделку с бандитами. Ведь стоило нам отдать им камень,'и
все разрешилось бы само собой. Но в том-то и дело, что мы не могли этого сделать. Не могли, несмотря ни на что! Камень обрел над нами какую-то сверхъестественную власть. Он стал как бы частью нас самих, и отдать его значило совершить нечто вроде самоубийства. Во всяком случае ни мне, ни маме не приходило даже в голову пойти на сговор с вымогателями.
Итак, мама снабдила меня письмом к своему покровителю, сама надела мне на шею цепочку с камнем, крепко обняла в последний раз, и я вылетела навстречу своей судьбе. Вылетела в полном смысле слова. Боясь, что бандиты могут подстеречь меня на выходе из дома, мы дождались наступления полной темноты, и я взмыла в ночное небо.
Это был первый полет не ради удовольствия, а в силу суровой необходимости, и я еще раз убедилась, какой бесценный подарок преподнесли нам предки моего отца. Я летела на сравнительно большой высоте, внизу подо мной мелькали крохотные огоньки засыпающих деревень и поселков, а по всему телу расплывалось приятное тепло, источаемое чудодейственным камнем. И я готова была молиться ему как самому дорогому живому существу, как Богу.
Так я летела всю ночь. А наутро была уже в большом городе, откуда можно было поехать поездом в Дели. Большой геологический начальник встретил меня очень приветливо. Прочтя мамино письмо и выслушав мой рассказ, он надолго задумался. Я уже готова была к тому, что он просто выпроводит меня на улицу. Но он сказал: «Ну вот что, дружок. Из Индии тебе, конечно, придется пока уехать. И как раз сейчас представляется такая возможность. На днях я вылетаю с группой сотрудников в Москву. И смогу захватить тебя с собой в качестве... ну, хотя бы своего секретаря-референта. Я уже начал подыскивать подходящую кандидатуру, и ты вполне подойдешь на это место. Кстати, твоя мама не познакомила тебя с русским языком?» Я ответила, что она учила меня немного, и я смогу объясняться с русскими на бытовом уровне. «Вот и отлично, - заключил он. - Значит, решено - ты едешь со мной. Все необходимые формальности я сегодня же улажу. Ну а в Москве... В Москве у меня немало хороших друзей. Они помогут нам. Что же касается твоей матери, то я сейчас же радирую начальнику одной из геологических партий, которая работает в вашем районе, и он позаботится о ней. У него есть возможность оградить ее от любых бандитов».
Так получилось, что через два дня я уже летела самолетом в Москву, в далекую, неведомую Россию. Я почти ничего не знала об этой стране. И от одного сознания, что там, в чужих краях среди чужих, незнакомых людей, мне, возможно, придется прожить не один год, на душе у меня было тревожно. Эта тревога еще более усилилась, когда я заметила, что каких-то два человека непонятной национальности как-то очень подозрительно поглядывают на меня, обмениваясь многозначительными взглядами.
Ночью я не сомкнула глаз. А наутро, когда объявили, что самолет начал снижение, и попросили пристегнуть ремни, один из этих двоих вдруг соскочил со своего места и, выйдя на середину салона, громко произнес на английском языке:
- Всем сидеть, не двигаться! Никакой посадки в Москве не будет. Самолет полетит дальше. Куда? Это не ваше дело! Ваше дело - сидеть и помалкивать. В случае любого неповиновения самолет будет взорван, - террорист потряс в воздухе каким-то свертком. - Видите - это бомба! Давай, Боб! - кивнул он своему напарнику, который, также потрясая бомбой, направился в кабину пилотов.
Все затаили дыхание. А я похолодела от страха, потому что террорист подошел и толкнул меня в плечо:
- А вас это особенно касается.
- Ну вы! - прикрикнул на него мой покровитель. - Укоротите ваши руки...
Но не успел он закончить, как впереди, за дверью пилотской кабины, раздался страшный грохот, и огненный вихрь ворвался в салон, мгновенно поглотив передние ряды кресел. Все с криком вскочили с мест и, давя друг друга, бросились в хвостовую часть лайнера. А я вцепилась в подлокотники кресла, стараясь удержаться на вздыбившемся полу. И в тот же миг прямо у меня под ногами что-то заскрежетало, взвизгнуло и вся передняя часть салона вместе с пылающими креслами и бегущими меж ними людьми обрушилась куда-то вниз, а я повисла над черной зияющей бездной... Я поняла, что самолет разламывается на части. Сзади меня тоже послышался душераздирающий скрежет. Тогда я оттолкнулась от кресла и, почти теряя сознание от страха, прыгнула в открывшуюся пустоту.
Подумала ли я в ту минуту о своем камне? Или лишь сработал в подсознании спасительный рефлекс? Этого я не могу сказать до сих пор. Помню лишь, что когда я окончательно пришла в себя, то уже летела, медленно снижаясь, над густым, смутно темнеющим в предрассветных сумерках лесом и дрожала то ли от холода, то ли от страха перед ожидавшей меня неизвестностью.
Между тем островерхие макушки деревьев становились все ближе и ближе. Я выбрала небольшую удобную поляну и, спикировав на землю, опустилась на мокрую от росы траву. Здесь, на земле, было еще холоднее, чем в воздухе. К тому же кругом был лес и в любую минуту из-за деревьев мог выскочить волк или медведь, которых, как я слышала, полным-полно в России. А в довершение ко всему я обнаружила, что у меня нет сумочки, в которой, кроме обычных для женщины косметических принадлежностей, лежали все мои документы и деньги. Я точно помнила, что все то время, пока я находилась в самолете, она лежала у меня на коленях и я поддерживала ее рукой. Помнила даже, что не выпустила ее из рук, когда бросилась в зияющий пролом и позже, когда летела к земле. А вот после, когда прямо подо мной замелькали вздыбившиеся верхушки деревьев, я инстинктивно выставила руки вперед, и сумочка, видимо, выскользнула из них. Но тогда, в первый момент, когда я обнаружила пропажу, до меня еще не дошел весь ужас случившегося. Мне было так холодно и страшно, что я молила Бога лишь о том, чтобы поскорее взошло солнце и исчез пугающий ночной мрак... Трудно передать словами, что я пережила в те несколько часов, пока не стало окончательно светло и я смогла наконец согреться. Теперь я увидела, что через поляну проходит торная дорога, и решила пойти по ней, хотя и не представляла, куда она может меня вывести. А дорога привела меня к небольшому селению, где было почему-то очень много собак. И меня снова охватил страх. На этот раз перед людьми, живущими в селении. Что я могла сказать им о себе: кто я, зачем и как оказалась в этих краях? Кто поверил бы в мое повествование? Вот когда я снова вспомнила о потерянной сумочке! Но где и как я могла ее найти?.. Я обошла селение стороной и пошла по дороге, так и не придумав, что делать дальше. Между тем меня начали мучить голод и жажда. Холодное утро сменилось жарким днем. Солнце пекло невыносимо. В небе не было ни облачка. Я поспешила углубиться в лес и когда увидела вдали одинокого путника (это были вы), то решила хотя бы спросить, где можно утолить жажду.
Вы сразу показались мне добрым и порядочным человеком, я готова была даже поделиться с вами своими проблемами. Но в это время позади меня послышался шум приближающейся автомашины и я, занятая своими мыслями,
вместо того чтобы отступить в сторону, сама не знаю почему, может быть, потому, что снова вспомнила о своих преследователях, бросилась бежать прямо по дороге. Ну и... Дальше вы все сами видели.
Девушка тяжело вздохнула:
- Я понимаю, что все рассказанное мною больше похоже на сказку. Возможно, вы и не поверите мне. Но... что же мне делать? - Нуэла низко опустила голову, прикрыла ладошкой глаза, и из-под тонких пальцев ее выкатилась большая блестящая слеза.
Он ласково погладил ее по голове:
- Не плачь, Нуэла. Что-нибудь придумаем. Только... неужели ты так и не вспомнишь имя того русского горного инженера?
- Вы думаете, его можно будет разыскать?
- Почему бы и нет?..
- А если и найдем... Он стал, наверное, таким большим начальником, что не станет и разговаривать с нами.
- Ну почему же... Ведь он... ведь я... - окончательно смешался Радов. - Но ты тоже можешь не поверить, если я скажу, что...
- Я верю каждому вашему слову! - поспешила возразить Нуэла.
- И все-таки было бы лучше, если бы ты вспомнила имя этого человека.
Она смешно наморщила лобик, прикусила нижнюю губку:
- Я помню только, что имя было длинным, как у всех русских, из трех слов. И последнее из них звучало как... Вадофф или Радофф...
- Радов? - подсказал он пересохшим от волнения голосом.
- Кажется, так... Да-да, точно так! Теперь я вспомнила — Андрей Радов. Так и было написано на обложке его книги. А вы что, знаете его?
- Гм... Знаю ли я его? Нуэлочка, девочка моя, да ведь... - он выхватил из кармана паспорт и протянул его Нуэле. - Вот, взгляни! Это вместо визитной карточки.
Она осторожно раскрыла документ, медленно, по складам прочла его имя, отчество, фамилию, на минуту задержала взгляд на вклеенной фотографии, перевела глаза на лицо Радова и вдруг вспыхнула, глаза ее широко раскрылись:
- Так это вы... вы сами... тот русский инженер, тот близкий друг мамы?!
- Да, это я, хоть и далеко не большой начальник, а самый заштатный старик пенсионер. Да к тому же набравшийся нахальства назваться твоим отцом.
Она заметно смутилась:
- И теперь жалеете об этом?
- Что ты говоришь, Нуэла! Да если б я действительно был твоим отцом...
Глаза ее потеплели:
- А ведь вы в самом деле могли бы стать моим отцом, если бы...
- Если бы не нелепые законы моей страны, которые не позволили мне в свое время стать мужем твоей мамы, - закончил он с непередаваемой горечью.
- Но вы все равно как отец... Нет, больше чем отец! Ведь тогда, на дороге в лесу... И потом, все последние дни... Я не нахожу слов... поэтому позвольте мне... - она порывисто придвинулась к нему, обвила руками его шею, прижалась губами к его виску.
Волна обжигающей нежности взметнулась в душе старого геолога, пронзила каждую клеточку его тела. Он обнял ее за плечи, привлек к своей груди:
- Родная моя...
Но она уже отстранилась от него, лицо ее снова помрачнело:
- Простите, что я так... И без того я доставила вам столько хлопот. А теперь вот даже не знаю, как дальше.
- А дальше все просто. Завтра тебя выпишут из больницы, и поедем домой.
- Как... домой? О каком доме вы говорите?
- О нашем с тобой доме, ведь ты моя дочь.
- Я понимаю, это шутка. А на самом деле...
- Разве такими вещами шутят? Тогда в регистратуре я действительно назвался твоим отцом лишь в силу необходимости устроить тебя в больницу. Но теперь, узнав, кто ты и что произошло с тобой, все оценив и взвесив, я пришел к мысли, что это и есть единственная возможность помочь тебе в твоем нелегком положении. Отныне - для всех, кто нас окружает, для всех, кто нас знает, ты - моя дочь. Дочь, которую я оставил в свое время в Индии и которая вернулась ко мне. Если, конечно, ты согласишься с этим.
- Боже, как я могу не согласиться! Только... Только не подумайте, что это лишь из-за безысходности моего положения. Нет! Я согласна пожить у вас, согласна со всем, что вы говорите, потому что полюбила вас. Полюбила как родного человека!
Она снова прильнула к его груди, и горячие слезы покатились из ее глаз.
- Ну-ну, что же ты? Что же ты плачешь, моя девочка? -повторял он, поглаживая ее по голове.
- Это так... просто так... Просто от радости, от любви к вам... - шептала она сквозь слезы.
Глава пятая
По возвращении из больницы Радов прежде всего принялся за уборку дачи: помыл полы, окна, двери, пропылесосил ковры и кресла, сменил шторы. Затем занялся комнатой для Нуэлы. Он решил поселить ее в мансарде, где когда-то размещалась детская, потом была библиотека и стоял его писательский стол, за которым, уединясь от всех домашних, он часами просиживал над своими рукописями. Однако после смерти жены и отъезда детей Радов почти перестал подниматься в мансарду. Кухня да гостиная, гостиная да спальня - вот и все жизненное пространство, которое оставалось необходимым для него.
Но теперь все должно было перемениться. И прежде всего опять понадобилась мансарда. Радов убрал оттуда большую часть книг, выбросил весь скопившийся там ненужный хлам, перенес туда старинное, оставшееся от родителей трюмо, небольшой диван, поставил оставшуюся после дочери красивую деревянную кровать, разыскал в кладовке старый, но еще вполне приличный туалетный столик. Словом, превратил этот заброшенный чердачок во вполне благоустроенную комнатку, куда не стыдно было пригласить и знатную магарани.
А вечером к нему зашел Рындин.
- Ну как, готовишься к приезду «дочери»? - начал он, как всегда, в добродушно-насмешливом тоне.
- Да, навел вот небольшой порядок, - ответил Радов, стараясь скрыть досадную неловкость.
- Ну, положим, такого порядка я не видел у тебя уже лет пять-шесть. Да и сам ты сияешь как начищенный самовар. Скоро новоселье?
- Завтра или послезавтра обещали выписать.
- Что же она, совсем поправилась?
- Надеюсь, что да.
- И согласна перебраться прямо к тебе?
- У нее действительно нет другого выхода. И потом... она искренне расположена ко мне. Я так понял...
- И я так понял.
- Ты-то как мог понять?
- Ну ты даешь! - рассмеялся Рындин. - Или ты, кроме своей Нуэлы, вообще никого не замечаешь? Да я ведь тоже чуть не каждый день хожу в больницу к своей благоверной. Сколько раз мы с тобой там встречались.
- Да, в самом деле...
- А в больнице, сам знаешь, всем до всех есть дело. Словом, я рад за вас обоих. Но пора тебе подумать и о некоторых не совсем приятных формальностях. Ну, с пропиской я вам помогу: кое-какие связи у меня остались, с вашим участковым поговорю, мы с ним старые приятели. А вот с документами... Где и как она их потеряла? И вообще - скажи наконец, кто она, зачем и как сюда приехала? Или это такой секрет, что...
- Почему секрет? Я расскажу тебе все, за исключением кое-каких деталей, в которые она просила абсолютно никого не посвящать.
- Хорошо, давай без деталей.
- Так вот, первое, самое главное, во что ты наверняка не поверишь, это то, что она дочь моей бывшей невесты, оставшейся в Индии, - начал неуверенно Радов.
- Ха! В этом я был убежден давным-давно! - усмехнулся Рындин. - Достаточно было вспомнить ее фотографии, привезенные тобой оттуда.
- Сходство у них, конечно, поразительное. И все-таки для меня самого это явилось такой неожиданностью!..
- Для тебя, может быть. А я недаром тридцать лет казенную кашу ел... Что же во-вторых?
- Во-вторых, она вынуждена была бежать из Индии...
- И в этом я нисколько не сомневался. А в-третьих?
- А в-третьих, все друзья ее, с которыми она прибыла в Россию, погибли при весьма трагических обстоятельствах.
- И тут ты меня не удивил. Не зря я тебя предупреждал быть осторожным, не болтать чего не следует.