Да такой, что болью отдаётся, когда опускается грудная клетка. Сейчас бы не воздуха – никотина. Разом полпачки.
– Отвечай. Мне. Дрянь. Пока я держу себя в руках.
Заинтересованно склоняет голову набок, явно испытывая моё терпение.
– А потом что будет?
Я ждал, клянусь, я ждал этого вопроса.
Рывком всем корпусом назад, чтобы замахнуться, и…
Пощёчина. Звонким отзвуком гуляет по коридору, затихая, пробирается в гостиную, но даже тогда я слышу, как растворяется её фантом. Его голова дёргается назад, скула медленно наливается красным, и проступает отпечаток моей ладони.
О том, что наверняка останется синяк, я думаю даже с долей удовлетворения. Пусть и немного, но стало проще. Пусть ладонь и пылает, как и лицо мальчишки.
Медленно склоняюсь к нему, кончиками пальцев обвожу пылающий след и медленно разворачиваю его лицо к себе, чтобы снова видеть. Чтобы прошибал меня одним взглядом.
Поджатые губы, уголки опущены вниз. Кажется, притих, сломался.
Продолжаю гладить его щёку – не заставить себя остановиться.
Запоздало отмечаю, что он всё ещё не начал бриться. Девятнадцать. Мелкий. Какой же ты мелкий.
– Унижение. Как тебе на вкус?
Дёргает головой, пытается уйти от моей ладони, разорвать контакт. Не позволяю.
– Мне нравится. Давай ещё одну?
Не нахожусь с ответом. Потому что все мои усилия направлены только на то, чтобы действительно не наградить его ещё одной, а после ещё, и ещё, и ещё…
Спешно облизывает губы.
Дёргаюсь. Это его движение завладело всем моим вниманием. Потому что, ударив, задел и их тоже. Потому что припухли, и выступила алая капля, которую он медленно убрал языком и ещё раз обвёл кончиком верхнюю. Неторопливо, рисуясь, и я… Будь я проклят, потому что вспышкой мгновенно в штанах становится дико неудобно, а внутри пробитой черепушки всего одна единственная мысль.
Нет, даже не мысль – картинка. Как это было бы, выебать его прямо в окровавленный рот, долбить, придерживая за волосы, и проникать так глубоко, чтобы чувствовать, как сжимается его глотка…
Проклятье. Не желает отпускать.
Наклоняюсь ещё ниже. Носом касаюсь его щеки, а его рот прямо напротив моего.
Сглатываю и, не сдержавшись, языком касаюсь ещё одной выступившей капли. Тут же ловит его губами, втягивает в свой рот и, коснувшись металлического шарика пирсинга, зажимает штангу между зубов.
Боже, Сотона или блядский Ктулху, я просто не… Не могу представить себе, не могу даже заставить себя представить, как это – взять и отказаться от всего этого. От взгляда серых, пусть и из-за контактных линз, глаз напротив, от невесть когда высвободившихся ладоней на моей груди, от его шёпота, когда выпустит, перестанет сжимать зубами, перекатывать маленький шарик.
– Сегодня только ты. Доволен?
И за всем этим проглядывает что-то. Что-то куда более знакомое, изученное. Не знаю даже, словно проглядывает тот парень, которого я забрасывал звонками. Тот парень, который посылал меня в зад, который не собирался вот так…
– Только сегодня?
– Так тебе не всё равно? Зачем спрашиваешь?
Всё это шёпотом, тихонько, словно зеркала могут поймать, растащить или же уничтожить. Словно тонкий мостик куда-то вглубь его подсознания.
Я совсем запутался.
Не понимаю его. Чертовски не понимаю и чертовски же хочу.
Не отпущу.
Обречённо понимаю, что не позволю ему выкинуть нечто подобное ещё раз и просто откручу голову, и так будет продолжаться до тех пор, пока не отпустит, не надоест играться собственным отражением.
Сомневаюсь во всём. В себе сомневаюсь и в том, что прижимаю к полу расчётливую блядь, тоже. И кажется таким необходимым спросить сейчас, именно сейчас, таким важным, что царапает глотку и само ползёт наружу:
– Для чего тебе нужны деньги?
Вздрагивает. Его глаза округляются, и притихший было Кайлер начинает брыкаться. Наваливаюсь всем весом, удерживаю его, распластав по полу.
– Кай!
– Хочу новые шмотки, понял?! Теперь отъебись!
Наваждение тает, а на его место возвращается желание вмазать ещё раз. Да так, чтобы посмотреть, как кровь будет струиться из разбитого носа.
– Только я, да? Эрик говорил минимум о трёх, или на камеру работаешь? Попытка обеспечить меня интересными снимками, верно?
– Да иди ты!..
– БЫЛ КТО-ТО ЕЩЁ ИЛИ НЕТ?!
Затихает. Я затыкаюсь тоже.
Не ожидал, что сорвусь вот так. Что вылезет наружу, что не смогу…
Взглядом почти ощупывает моё лицо. Бледнеет, только от ладони яркий след. Молчит.
Легонько сжимаю его плечи, встряхиваю.
Бесполезно, только глаза становятся совсем огромными, округлившимися. Кажется, даже влажными, но отчего-то не верю, что смог достать его так просто. Скорее, он снова играет, не желая отвечать.
Пытаюсь ещё раз, но к хуям церемонии. Тщательно проговариваю каждый слог, так что любой логопед бы удавился от гордости, негромко, но словно вбивая гвозди:
– Тогда я переверну тебя на живот, поставлю на четвереньки и проверю сам, насколько ты разъёбан. Хочешь? – окончание особенно вкрадчиво, куда тише, чем всё остальное.
Кая передёргивает.
– Только ты, хотел вывести тебя, проверить, насколько ты запал на меня. Доволен?
Что, прости?.. Ещё раз можно? Я, видимо, херово чистил уши, или мышиное дерьмо ненароком набилось.
– А ты? Доволен?
Снова облизывает губы. На этот раз нервно, язык едва мелькает.
– Более чем.
Прикрываю глаза.
– Ты имеешь все шансы остаться калекой после следующего. Усёк?
Энергично кивает и, не рассчитав, гулко впечатывается затылком в паркет. Морщится.
Вот оно, то самое – отголоски морального удовлетворения.
– Усёк. Я хочу, чтобы твоя кредитка осталась у меня. Разблокируй.
Неприятно покалывает внутри. Впрочем, с чего бы это?
– Прости?..
– Бог простит. Хотя в твоём случае я бы не особо надеялся. То, что слышал: хочу твою кредитку.
– А с какого это хуя?
Приподнимается на локтях, и мне приходится резко отклониться назад, чтобы не поймать его лоб своим.
– Тогда отпусти меня. Сейчас.
Бесишь. Бесишь до судорог в мышцах и печёночных колик.
Во что я ввязался?! Какого чёрта затеял всё это?! Какого члена сам не вышел тогда на съёмочную площадку?!
Поднимаюсь на ноги и отступаю, оборачиваясь к зеркалам.
Вижу, как и он тоже, шатаясь, поднимается и наблюдает за мной. Тоже в отражении. Подходит ближе, останавливается левее, почти у самой двери.
– Но ты – мой. Мой с потрохами, понял? Когда я захочу и сколько я захочу. И пока я хочу, ты – моя…
Запинаюсь, но он тут же любезно подсказывает:
– Зубная щётка?
– Верно. Пока мне не надоест.
Вижу его кивок в отражении. Молча поворачивается и делает шаг в сторону двери.
– Далеко собрался?
– Прости?
С чувством полного удовлетворения ухмыляюсь, понизив голос до возможного предела, выходит сочный бас:
– Остаёшься здесь.
Ощущение свершившейся маленькой мести.
Оборачивается через плечо и строит недовольную мордашку:
– Ну уж нет! Я не собираюсь сидеть на коврике, как твой пёс.
Закатываю глаза. Надоело. Слишком много разговоров.
Шаг вперёд, ладонь ложится на его плечо, в который раз уже за вечер пальцы касаются выпирающих ключиц, нажимают на них, едва ли не гладят.
Ёжится, отступая. Дёргаю на себя и, оказавшись максимально близко, другой ладонью снова, за волосы. Шипит.
– Пусти или…
С удовольствием заканчиваю за него:
– Или что? Вмажешь мне? Так давай.
Пытается вырваться, уцепиться за мой локоть, и я, прикрыв глаза и впервые за вечер не сдерживаясь, дёргаю его пустую башку в сторону так сильно, что раздаётся хруст.
Хруст треснувшего зеркала, в которое я впечатал его лицом. Его правой стороной.
Как заворожённый наблюдаю за отражением. Как искажается его лицо, преломляется, распадается на несколько маленьких картинок.
Нажимаю сильнее.
Морщится, и зеркало ещё больше коверкает, почти карикатурно отображает.
Переступаю с ноги на ногу, останавливаюсь за его спиной и не позволяю дёрнуться. Не позволяю оцарапать, испортить лицо.
Пытается пошевелиться – давлю сильнее. Шипит.
Помедлив, разжимаю скатившиеся на предплечье пальцы и оглаживаю ими его бедро, неторопливо вожу по грубому шву.
– Я должен быть уверен, что кусочек не отхватит кто-то ещё.
Усмехается, почти полностью копируя меня, разве что в разы хуже владеет голосом, и у него не выходит изменить тембр так же резко.
И пусть. И так нравится.
Даже не знаю, что будет вернее: что я круто попал или же что пропал. И хитрый мальчишка явно понимает это не хуже меня.
– Тебе жалко, что ли?
Отвечая, легонько дую ему в затылок, так чтобы, скосив глаза, заметить, как мурашки разбегаются по открытой шее:
– Иди на хуй.
– А это… – сбивчиво, явно языком касаясь губ, точно не разглядеть из-за искорёженной росчерками зеркальной глади, – Это входит в прайс?
– Первой строкой. Жирными буквами.
Ещё одна ухмылка.
На этот раз выходит лучше, уже ближе. Ближе, как и его пальцы, невесть когда успевшие расстегнуть пуговицу на моих джинсах.
Глава 9
Херовы лифты с их донельзя пафосными, отполированными до блеска зеркалами! Почему нельзя было налепить одно или вовсе ограничиться панелями из вишнёвого дерева или из ещё какой модной срани? Да уж, конечно, куда там! Должно быть, это заговор всех выпендрёжных дизайнеров! Зеркала! И побольше, побольше! На все четыре стены, от пола до потолка, ещё и поручни, мать их, натёрты так, что на их изогнутой поверхности я умудряюсь разглядеть своё вытянутое перекошенное ебало.
Его. Его еба… Да чёрт вас всех драл!
Шиплю, как обосравшийся на дорогущие шторы кот, и, отдёрнув пальцы от хромированной трубы, прикрываю глаза, предпочитая любоваться своим внутренним миром с тут же живо представленными парящими слонами, у которых вместо ног жирнющие бабы, нежели собственным отражением. Потому что ни хрена оно уже не моё, это отражение. Потому что, бросив даже короткий взгляд, я тут же вспоминаю про… Проклятье! Слоны с жирухами, я сказал!
Покусываю губы и принимаюсь негромко напевать последнюю, ещё даже не записанную песню. Совершенно сырую и с явно хромающим смыслом, но на то он и скелет, чтобы постепенно в ходе работы налепить на него живую плоть.
Напряжение отступает, позволяет мне дышать, не яростно раздувая ноздри, подобно загнанному в угол быку, а почти спокойно чередуя бесшумные вздохи и шумные выдохи.
Дёрнул же кто-то за яйца Джеки поселиться на самом последнем этаже высотки. "Вид охуитителен" ему, видите ли! Пока доедешь, бесконечную прорву мыслей передумаешь, каждую переберёшь по косточкам. Каждую, и все сводятся к мелкому засранцу, умудрившемуся при полном соблюдении так называемых "правил" изговнякать мне всё. Почти всё.
Крашеная сука! Снова ты в моей голове! И сомкнутые веки не помогают – что толку прятаться от зеркал, когда кипучее раздражение обжигает глотку и бурлит в груди. Раздражение вперемешку с чётко оформившимся желанием придушить кого-нибудь. Кого-нибудь, чьё лицо будет так похоже на картинку, которую ежедневно подпихивает мне зеркало.
Негромкое "дзынь" где-то над головой, и я вылетаю из этой пыточной коробки до того, как двери полностью откроются.
Неловко подворачиваю ногу, наступив на развязавшийся шнурок, но боль настолько ничтожна и размывчата, что даже не замедляю шага. Злоба тяготит куда сильнее.
И дверь тоже почти последняя.
Ну Джек… Как знал, что так будет, и специально подстроил всё это, чтобы дополнительно выбесить, так сказать, призовым бонусом.
На ходу роюсь в карманах, с удивлением отмечая, как же много я таскаю с собой разного дерьма. Измятые бумажки, какая-то пластиковая срань… Проездной?! Что в моих карманах делает проездной на метро?