Одёргиваю куртку, нервно дёргая плечом.
Словно читает мысли:
– Что, уже уходишь? И даже не глянешь на свой траходром?
Ох… Должно быть, и кровать нехило пострадала от рук вандала-самоучки. Вот же… блядь. По-другому и не скажешь.
Хорошо, малыш, раз ты не хочешь быть хорошим мальчиком и не гадить на ковёр, пока папочки нет, то… Придётся таскать тебя с собой.
Думаю об этом с ноткой злорадства даже. Думал, переиграл меня, испортив кучу пусть и дизайнерских тряпок? Да трижды ха, гадёныш!
– Подрывайся. Не умеешь себя вести, значит будем играть в гламурную сучку и её чихуахуа.
Хмурится, изгибая брови, мимолётным удивлением заменяя искривлённые в ухмылке губы.
– Это ещё как?
– Угадал. Я так расстроен из-за шмоток, что вот-вот разрыдаюсь, и мне срочно требуется надраться. А раз уж я не могу быть уверен, что ты не нассышь на мой диван или не погрызёшь панели, то придётся тащить тебя с собой.
– С чего ты взял, что я пойду?
Очень предсказуемый вопрос. Настолько предсказуемый, что я ждал его. Ждал с предвкушением, с которым садист-педофил караулит несовершеннолетнюю лолли-школьницу в кружевных трусиках.
– С того, что иначе будешь ждать в камере хранения внизу, вместе с охраной. Свяжу тебя и сдам, как особо ценный груз. И далеко не факт, что заберу утром – кто знает, когда пропьюсь. Ну как, Кай? Радует перспектива ссать под себя, дожидаясь, пока хозяин вернётся?
– На хуй натянись.
Мне так даже больше нравится, привычнее как-то, когда он затравленно огрызается и скалит зубки, демонстрируя свою беспомощность. Куда привычнее, чем тот жуткий пиздец, когда смазливое личико кривится так, словно в него вселились как минимум пара недоёбанных старых ведьм.
– Тебя натяну, как резинку, если ещё раз распахнёшь рот. Надевай свои бомжевские тряпки и постарайся меня больше не злить. Хотя бы пока.
– Пока?
Киваю:
– Именно. Пока я трезвый и злой. Через пару часов можешь снова попробовать, но имей в виду: не факт, что с бодуна я смогу вспомнить, куда закопал твой труп.
Глава 11
– Можно я?..
– Я уже три раза сказал – нет.
– Ну, может, всё-таки…
– Отъебись, Джек.
Не сдержавшись, поднимаю голову, взглядом нахожу так интересующий Джеки объект и, поморщившись, тянусь за початой бутылкой. Не столько сам объект даже, а его виляющую пятую точку, обтянутую слишком узкими джинсами.
Впрочем, пару часов назад, когда мальчишка смешно подпрыгивал, натягивая оные, они не казались мне такими уж обтягивающими. Единственное, что тогда занимало мои мысли, так это получится ли беспалевно избавиться от тела, когда он окончательно доведёт меня до ручки. А если нет, то это послужит смягчающим обстоятельством?
Подушечками пальцев по выпуклому стеклу. Тёплое. Глоток – и кривлюсь ещё сильнее. Как будто бы мне когда-то было не похуй, что бухать.
Музыка слишком громкая, диджей слишком укуренный, да и народу много – тоже слишком. Так много, что поди выцепи во всей этой колышущейся живой массе худые лопатки, которые то и дело мелькают под одной из моих уцелевших маек.
Избирательный гадёныш попортил только те шмотки, которые я любил больше остальных. Нюх у него на такие вещи, что ли?
Ёрзаю и, вспомнив про неудобную тряпку, оттягиваю ворот футболки, сжавшийся едва ли не удавкой вокруг горла. И рукава явно стали узковаты, вгрызаются в кожу. Вообще бесит. Всё бесит! Даже любимая, не пострадавшая от рук вандала-самоучки куртка отброшена в сторону и свисает с низкого сидения, грозясь вот-вот обтереть подкладкой пол. Потому что тоже бесит.
Всё выглядит так, словно это меня припёрли сюда, волоча за капюшон валяющейся рядом толстовки, и выдали дежурную бутылку самого дешёвого пива. Мол, сиди на своей тощей попке ровно, киса. Смотри, как отжигает папочка, и тихонько зеленей от злости в сторонке.
Выходит же с точностью до наоборот.
И чёрт меня за пятку дёрнул подтянуть Джеки, который, едва завидев мальчишку, тут же поспешил его радостно облапить и отпустить пару отстойных шуточек вроде "О, детка! Наконец-то мы сможем слить этого козла! Ты как, умеешь ёрзать жопой по стойке? Отлично! Один хуй, больше он ничего не делает!" А сейчас и вовсе это долговязое чмо, заинтересовавшись, так и норовит оттяпать кусок, чтобы тоже попробовать. Да хуй там не летал, объебись, друг мой! Ибо грешно зариться на задницу товарища своего. Ну, или почти своего, не так и важно, если учесть наше сходство и моток сожранных мальчишкой нервов.
Снова прикладываюсь к бутылке и кошусь в сторону взлохмаченной шевелюры барабанщика. А после, прищурившись от взрывающих череп лазерных вспышек, с трудом отыскиваю в толпе мелькнувшую серую майку.
Надо признать, из нас троих именно Кайлер меньше всего похож на хуёво выжатую половую тряпку, и, кажется, он действительно получает удовольствие от происходящего. Я всё ещё чувствую, как раскалывается череп после репы, а Джека неплохо поимели стараниями Ларри, потыкав прямо в мозг и явно добравшись до извилин через ухо. А возможно, всё дело в том, что медленно, но неотвратимо подгребает к тридцатке, и организм изо всех сил поднимает лапки и машет белым флагом с приколотой к нему печенью. И иногда – только иногда – всё же нужно уступить прокуренному, почти задушенному голосу разума, что изредка вяло шевелит лапками: мол, здесь я, не утоп ещё.
– Эй, сколько там на твоих швейцарских?
– Уже вечность, как пора тебе обзавестись собственными часами. А что, мы куда-то торопимся? – даже не пытаясь перекричать орущую музыку, наклоняется к моему уху Джек и отвечает вопросом на вопрос.
Раздражённо закатываю глаза и, перехватив его запястье, разворачиваю циферблатом к себе, чтобы, сощурившись, попытаться разглядеть цифры. Начало третьего. Откидываюсь назад и, закинув ладонь на спинку дивана, жестом подзываю одну из многочисленных, то и дело снующих мимо официанток. Киваю на почти пустую бутылку и показываю два пальца. Заученно улыбается и, быстро черканув в своём блокноте, скрывается среди толпы, двигаясь просто фантастически ловко, учитывая огромные каблучищи.
– Хорошенькая, да? – проследив мой взгляд, ухмыляется друг и приканчивает остатки содержимого своей бутылки одним глотком.
Пожимаю плечами. Хорошенькая, не хорошенькая – какое мне дело, если заноза, прочно засевшая в моей заднице, трепыхается где-то неподалеку и явно уже задумала новую подлость?
– Ты никогда не таскал его с собой.
Дёргаюсь и стараюсь удержать лицо, что заставляет этого великовозрастного придурка едва ли не радостно похлопать в ладоши. Кривлюсь и, словно сдаваясь, недовольно интересуюсь:
– Почему тебя так забавляет, когда у меня всё идёт по пизде, а?
Закатывает глаза и тут же широко улыбается подоспевшей назад девушке с круглым подносом. Расплачивается, не глядя вытянув купюру из кармана, и шепчет, заглядывая в вырез её форменной майки, что сдачи не надо. Девушка растягивает губы, отсвечивая его же улыбку, и спустя каких-то десять секунд Джек, хмыкнув, прячет в карман бумажку с номером её телефона. И не позвонит же. Он никогда не звонит, но тщательно собирает все эти огрызки и складывает их в особую папку, которую бережно хранит ещё с колледжа. Мальчики, девочки – всё одно. Лишь бы коллекция пополнялась.
– Итак, на чём мы остановились?
– На том, что ты как мудак радуешься, когда мне прищемляют яйца.
– О, кто бы мог подумать, что такой милый малыш любит так жёстко.
Корчусь и присасываюсь к новой бутылке, бок которой приятно холодит ладонь. Ещё не успела нагреться, как предыдущая.
– В душе не ебу, как он любит.
– Погоди, в дУше или в душЕ?
– Отъебись, ты меня понял.
– Ты же спал с ним, и что, не знаешь, как ему нравится?
Ещё один подобный вопрос, и кто-то отправится баиньки прямо тут, хорошенько приложившись лобешником об стол и обзаведясь новой шишкой.
– Трахать меня в голову ему нравится. Удовлетворил своё любопытство?
Кивает и тоже тянется за выпивкой, но не пьёт, задумчиво катает бутылку между ладоней.
– Я-то удовлетворил, а вот твой Кай? Может, ты просто не вывозишь, а? Имей в виду, я всегда согласен…
– Да иди ты!
Подрываюсь на ноги и нехило так врезаюсь в низкий столик. Сука! Едва сдерживаюсь, чтобы не снести хлипкую столешницу ударом ноги, во многом благодаря тому, что понимаю, сколько ненужного внимания это привлечёт. Выбираюсь из-за него и, повертев башкой, определяю, в какой стороне над неприметной дверкой горит буква "M".
Отлично, придётся лезть через весь зал, протискиваясь через липнущую друг к другу толпу. И что-то совсем не вставляет мысль о массовых обнимашках. Скорее, чужие прикосновения накаляют, выводят из себя ещё больше. Настроение не то.
– Эй, Рен? Может, сходить с тобой? Подержать?! – перекрикивая хрипящие колонки, вопит Джек, и я, не оборачиваясь, показываю ему средний палец, а после начинаю пробираться к своей цели, стараясь двигаться так, чтобы собрать своей тушкой как можно меньше случайных касаний потных лап.
Тщетно. Чужие горячие пальцы то и дело мажут по плечам, касаются спины и голой кожи рук, скребут по плотной джинсе и норовят обвиться вокруг торса. Перехватываю особо ловкие пальчики, цапнувшие мой карман, и, не глядя оттолкнув их, кое-как продираюсь к сортиру. Распахнув дверь, с облегчением замечаю, что филиал фаянсового царства пуст. А я-то уже настроился отливать под чьи-нибудь сладострастные вздохи. Быстро делаю все свои дела и, тщательно помыв руки и ополоснув отчего-то пылающую рожу, пробираюсь назад к столику. И затянуться было бы неплохо, но мы же сегодня приличные, бля. Мы не устраиваем дебошей, не кидаем бычки в фонтан, и даже ставшие почти традицией любой попойки танцы на барной стойке в пролёте.
Возвращаюсь к столику совсем без приключений, но нахожу там только кожанку Джеки и брошенное пиво. И куда ж ты подевался, долговязый хуй? Оставил на пять минут, и шило в вихлявой заднице сделало своё дело, отослав его на поиски приключений?
Верчу башкой, как идиот, пытаясь высмотреть знакомую макушку, что сделать охеренно непросто из-за долбанутого лазера, и начинаю потихоньку закипать.
Один обтирается о всевозможные жопы, наскоро вкинувшись всего одной бутылкой почти безалкогольного пива, а второй, не вылакав даже половину своей дозы, и вовсе свалил в какие-то неизвестные ебеня. А мне что? Торчать за столиком и одиноко квасить, при случае изливая душу в декольте девчонки посимпатичнее?
Как-то уж совсем тухло. И ощущение неприятное, склизкое, растекается где-то под позвоночником, забивая нервные окончания. Словно предвкушение неудачи, предчувствие того, что всё станет ещё дерьмовее. Клубняк не затихает ни на секунду, одна слащавая песенка в хреновой техно обработке за другой, сплошным, давящим на череп потоком звука. И это самое чувство, дежавю. Совсем недавно ощущал то же самое, за шкирку вытаскивая гадёныша из красной комнаты. И на этот раз точно выбью поганцу зубы, если только попробует…
Как статикой ёбнуло.
Оборачиваюсь к столику и взглядом натыкаюсь на куртку Джека.
Нет.
Не-а…
Не верю, но тут же мысленно чертыхнувшись, хватаю свою бутылку и, опрокинув остатки в глотку, сливаюсь с беснующейся толпой. Пробираюсь к её центру, но среди сотен и сотен поднятых рук и размалёванных лиц едва ли возможно рассмотреть хоть что-то.
"Найду и убью, убью и найду. Убью, убью, убью", – так и вертится в голове, а сам почти физически чувствую, как крепко эта чёртова реплика держит меня за яйца. Поэтому так вымораживает. Поэтому продолжаю упорно крутить башней, надеясь как можно скорее выцепить гадёныша и пристегнуть к батарее у себя дома. Цепи в пару метров вполне хватит.
Мелькает длинная худая клешня, и лазерная вспышка на секунду выхватывает циферблат знакомых часов.
Как я и думал. Умница, Кай, это будет сильнее испорченных шмоток.
Близко друг к другу. Близко, но не вплотную. Близко, но не прижимаясь, не касаясь.
Скулы сводит. Раздражением, злобой, ревностью.
Недвусмысленные ухмылки, слишком хищно для гадёныша, слишком подло для Джека.
Не собирается же он в самом деле так нагадить мне в ботинки и зайти дальше примитивных подначек?
Становится светлее, мелодия медленнее, набирает разгон, и ловкие пальцы мальчишки пробегаются по футболке Джека, едва прикасаются к ткани подушечками, очерчивает плечо, и я, уверенный, что с меня и этого хватит, оттесняю плечом оказавшуюся слишком близко девчонку и шагаю к ним. Выверенным и уже ставшим привычным движением перехватываю тощее предплечье и дёргаю к себе. Оборачивается, отсвечивает всеми тридцатью двумя – или сколько там у него, – и, ловко вывернувшись, поворачивается ко мне лицом.
Улыбается, шагая ближе. Улыбается, и не думая корчить привычные гримасы. Улыбается, устраивая ладошку на моей груди. Улыбается, замирая и прикрывая глаза. Улыбается… целуя меня.
Меня? Целуя? Кайлер?
Прикасается к губам и, без труда выдёргивая из ослабевшей хватки вторую руку, ладонью прижимается к моей шее сзади, надавливает, понукая наклониться, и всё равно привстаёт на носки, не открывая глаз, продолжая просто стоять, должно быть, как и я, ощущая, как вокруг одним живым механизмом движется толпа, обтекает вокруг, касается и ни на секунду не останавливается. В отличие от того, что сейчас творится в моей грудной клетке.