Опускает взгляд, пялится на мои ключицы. Да, худющий, выпирают. У него же – выступающие мышцы и, по сравнению с моими руками-палочками, нефиговый рельефный бицепс. И пресс, должно быть, чёртовыми идеальными кубиками… Такие, как он, любят себя, чертовски любят, а значит и старательно выхоливают бренное тело, лелеют его, балуют.
– Болен? Немного, да…– соглашается со мной слишком легко и не перестаёт шарить чёртовой разрисованной культяпкой по моему телу, с бедра перебравшись на поясницу, задирает майку, касается кожи, легонько царапает. – Башка трещит с похмелюги.
Морщусь. Отвратительное чувство.
– Перестань.
– А как же благоговейный трепет перед кумиром?
Откровенно издевается надо мной, продолжая негромко посмеиваться, почти урчать и, чуть ослабив хватку, тискать.
Отвожу локоть назад и втискиваю его между нами, упираюсь в солнечное сплетение и пытаюсь оттеснить его, скинуть загребущие горячие ласты.
Всё так странно, словно не в этой реальности. Да и разве это я? Я по ту сторону зеркала? Горячая вода всё течёт… Жарко, дурманит, и в линзах становится всё дискомфортнее. Теперь уже и вовсе не различаю лиц.
– Я и не фанатею, самовлюбленный урод.
Выбиться бы и свалить, свалить подальше… Наверх, на площадку к туевой хуче народа. Двинуть бы по его и без того подправленной роже, да только не видать мне тогда обещанных зелёных бумажек. Прекрасных зелёных бумажек, ради которых я и ввязался во всё это.
– Ты льстишь нам обоим, детка.
Меня перекашивает, и лицо словно судорогой сводит. Прямо как тогда, когда зубы болят, штуки три разом.
Смесь беспомощности и такой адовой усталости, что и вырываться уже не так и хочется. На мгновение мне уже не хочется дёргаться. Всего на мгновение… Просто закрыть глаза и раствориться в том, что гордо именуется вселенной. Брехня всё, просто большое чёрное Ничто.
Прикосновение к шее губами, влажное, расплывается пятном…
Разжимаю пальцы, позволяю рукам просто повиснуть вдоль тела безжизненными плетьми.
Тут же перехватывает поудобнее, теперь совсем близко-близко, плотно…
Ощущаю биение его сердца и ещё более явственно чувствую, как топорщится ширинка на его джинсах.
– Уже не такой вредный? Давай по-быстрому?
Не считаю нужным даже отвечать на это. И, должно быть, мистер Ясуперзвезда расценивает это как подчинение.
Перехватывает, разворачивает к себе лицом. Не двигаюсь, и у него выходит это так легко, словно я манекен или полая кукла.
Нагретый фаянс давит на поясницу, облокачиваюсь на него.
Насыщенный денёк, ничего не скажешь…
Наблюдаю из-под полуприкрытых век. Ведёт ладонью по моему плечу, пристально вглядываясь, и пристраивает ладонь сбоку на моей шее так, чтобы большим пальцем касаться скулы, гладить её.
Если бы я действительно был бы куклой, потёк бы нагретый воск? Слишком горячие руки.
Наклоняется.
Ближе, ближе…
Глазные яблоки невыносимо щиплет из-за проклятых линз. Уже оба, и чёртова подводка, кажется, размазалась и раздражает слизистую, вынуждая глаза слезиться.
И словно в отражении, только без материальной квадратной рамки, я вижу того себя, каким бы мог стать. Себя, который мог бы так же иметь всё и всех. Мог бы… Но никогда не пробьюсь.
– Отъебись.
Дёргается, как от удара. Откидывается назад, и пальцы, мирно поглаживающие мою щёку, снова перемещаются к затылку.
Рывок.
Глаза в глаза, не через какое-то там жалкое зеркало.
Близко-близко, не сделать ни вдоха, не выхватив при этом и у него немного воздуха.
Размыкает губы, искажает лицо в гримасе и…
Вспышка.
Вздрагиваем синхронно.
Фотограф, объявивший начало съёмки, не нашёл меня наверху. Вот уж не думал, что он отправится искать безымянную подделку лично. Как и не думал, что этот фрагмодрочер спит вместе с камерой, страдает вместе с камерой, дрочит вместе с камерой… Как и не мог даже предположить, что из всей грёбаной фотосессии именно этот снимок попадёт на обложки журналов.
Раш двуликий. Гениально же? Только вот не очень, ибо Двуликий отчаянно возжелает свою копию. Альтер-эго. Не уничтожить его и остаться единственным и неповторимым, нет. Обладать.
Но я не знал… Откуда мне было знать?
Глава 3
О, это ощущение… Ощущение усталости, которая, кажется, уже пропитала меня насквозь, и я, как неправильная губка, тяну всё больше и больше, тяжелею и никак не могу себя выжать, сбросить весь накопившийся груз или хотя бы просто банально выспаться. Уже навязчивая идея фикс: просто упасть лицом в подушку и проваляться так сутки, не меняя положения бренной тушки.
Чёртовы давно износившиеся кеды так и продолжают натирать ногу.
Было бы ещё время на то, чтобы тормознуть немного и пожалеть себя. Но тут же одёргиваю себя, ибо слишком хорошо знаю, что за этим последует. Слишком непрочно склеен, и поток сопливой жалости лишь только оголит швы, сосуд даст трещину и… срыв.
Мне больше нельзя срываться и опускать руки. Я смогу выбраться. Смогу во что бы то ни стало вытянуть, смогу удержаться. И всё будет хорошо. Да, определённо будет. Когда-нибудь.
Выдыхаю, застёгивая молнию на куртке. Становится достаточно прохладно для лёгкой ветровки. Ладонь зарывается в непривычно короткие волосы, ерошит их. Кто бы мог подумать – стоило только поменять стрижку, и меня начали "узнавать" на улицах, принимая за особо талантливого фаната-подражателя. Слишком много ненужного отвлекающего внимания.
Накидываю капюшон, большим и указательным пальцами поправляю оправу очков. Выверенное, вошедшее в привычку движение. Жаль только, что очки стали слабоваты, придётся обзавестись новыми. Потом, когда-нибудь.
Вечереет уже, а я только-только выполз из университетской библиотеки. На дисплее мобильника 18:45.
Приподнимаюсь на носках, перекатываюсь на пятки и, выполнив этот маленький обязательный ритуал, срываюсь по ступенькам вниз.
Терри ждёт.
Ночная смена.
Жаль, что убил наушники. Сейчас не помешал бы бодрый металкор.
Любой, но только не "B.S.".
***
Опаздываю! На целых четыре минуты опаздываю! Нет, нет-нет-нет! Ещё шестьдесят секунд – и новый штраф. Нельзя мне новый штраф! У меня предыдущий сожрал четверть нищенской зарплаты. Но особо жаловаться на это не приходится. Ибо сумма, отстёгнутая Ларри, с лихвой перекрыла взыскание за мой маленький косяк и прогулянный рабочий день. Ещё бы кто компенсировал мне моральный ущерб за лапы этого урода на моей заднице… Вообще за то, что мне пришлось столкнуться с этим ненормальным, явно двинутым телом.
Вспоминаю и мурашкаюсь, превращаясь в пупырчатого гуся. Нет, это не потому что он зажал меня у чёртовой раковины, не потому что этот ублюдок – более успешная разнузданная копия меня… Всё дело в самих прикосновениях. В том, что я люто изголодался по этому. По простым касаниям тёплых ладоней, по самому тому ощущению, когда пальцы с лёгким нажимом ведут по коже, оглаживают мышцы, согревают, заставляя кровь быстрее струиться по венам. И чужое дыхание на шее…
Никак не могу отделаться от этих ощущений, раз за разом прокручиваю эту картинку. Отражение в зеркале. Блеск в его глазах. Представляю, как это выглядело со стороны, какими нас поймал объектив камеры.
Вспоминаю сейчас, и мне даже хочется… Пусть только на мгновение, но хочется назад. Просто прочувствовать, каково это. Каково, когда почти зеркальный двойник усаживает тебя на чертовски неустойчивую разогревшуюся раковину и…
Закусываю губу.
Нет у меня на это времени. Даже непрошеные мысли отнимают бесценные секунды. Но, чёрт побери, будь я не так заёбан бесконечными "надо", то, возможно, лысый хмырь с Никоном сделал бы куда более интересные фотки.
Думаю об этом и качаю головой. Тут же приказываю себе избавиться от пошлых мыслишек, взамен которых почти насильно впихиваю в башку думы о сумме, щедро отстёгнутой Ларри. И тут же о том, как он отводил взгляд. И явно не потому, что ему было стыдно за своего не в меру прыткого подопечного. Причина должна быть иной. И, кажется, даже догадываюсь, какой. Догадываюсь, ибо, забирая купюры из его потных неприятных ладошек, я чувствовал себя проституткой. Но, чёрт возьми, не мог отказаться. Как и не мог вспомнить, когда последний раз держал в руках столько денег.
Угу, подержал и отдал всё до цента тем же вечером. Дышать стало чуть легче, но лишь немного облегчил ношу. Наверное, так и буду волочить, пока не упаду, скинув ярмо, рядом. В соседнюю белую комнату. Белую, прямо как кафель в том сортире.
Боже, снова об этом…
Вспоминаю, как он, ослеплённый вспышкой, шарахнулся в сторону, и мне удалось сбежать, вернуться на площадку и там семафорить горящими ушами, неловко зажимаясь в уголке. Но то отражение… не даёт покоя. Потому что это нереально. Нереально встретить кого-то, чьи черты лица с лёгкой руки создателя являются и твоими тоже.
Думаю, да.
Те редкие минуты, когда выходит думать о чём-то ещё кроме универа, работы и "обожеснованетбабла".
Кайлер, Кайлер… Дрочки в душе становится определённо мало, пусть я уже и стал мастером-рукопашником. Но большего мне уже как два года не светит. Два года, подумать только, и как ещё не отвалился?
Мечтаешь прикусить сосок сочной официантки или хочешь жгучего накачанного красавчика с рельефными руками и цветными тату? Озаботься поиском ещё одной подработки, Кай – желание как рукой снимет, заботливо прикрыв его пластом выматывающего груза усталости.
Покалывает малюсенькими иголочками, напоминая о себе, вгрызается в мышцы, тянет, щипая за жилы… Давай уже, встряхнись, недоумок! Впереди десятичасовая смена и после неё три пары, и хвала небесам, что четвёртую не поставили. Ещё бы выкроить часок из смены на квантовую физику, но это вряд ли получится – на ночь в забегаловке остаётся только два курьера из пяти, и, как показывает практика, редко удаётся просто присадить задницу на стул дольше, чем на пятнадцать минут. Как раз хватает на кофе, благо, бесплатный.
Как и пинки за излишние расшаркивания, так что не задерживаюсь в крохотной раздевалке, скорее, даже гипсокартонной коробке с одной-единственной тусклой лампочкой и извечной застарелой вонью преющей обуви.
Брр… Мерзость какая. Каждый раз, пока накидываю форменную куртку и выискиваю среди кепок свою, с ужасом думаю о перспективе задержаться здесь на пару лет. А после, когда осознаю, что не тяну универ, и на полжизни.
Отвратительно, просто отвратительно… Буду гнить, прямо как вон те коричневые кроссовки, обросшие белым пенициллиновым пушком. Лучше уж сразу башку в петлю.
О, а вот и моя кепочка. Теперь, кстати, гораздо удобнее её цеплять – не мешается длинная чёлка. Ну, и славненько. Но пока не спешу нахлобучивать и просто тереблю в руках, сгибая козырёк…
***
Останавливаюсь перед неплотно прикрытой дверью в каморку, где тусуются курьеры в ожидании вызова, и, прежде чем зайти, спешно молюсь о том, чтобы мне повезло. Пусть не в жизни, но хотя бы с напарником на сегодня.
ЛММ, ты меня услышал? Зря я, что ли, приношу тебе жертвы почти каждый день, как истинная свинота, на радость общажным тараканам просыпая дешёвые макароны? Может быть, сии насекомые – адепты веры? Жрецы? Интересная мысль, кстати… Должна же и у тараканов быть какая-то высшая миссия. Тогда уж жрецы-камикадзе, смело встречающие тапочек твёрдым панцирем, размазывая кишки по подошве во славу своего бога?
Болеешь, Кай, точно головой болеешь. Что бы сказала крестившая тебя бабушка, примерная католичка, узнай она, что ты веришь в Летающего Макаронного Монстра? Ничего хорошего не сказала бы, надо думать.
Ну-с…Чего у нас там с товарищем по несчастью?
Осторожно бочком пододвигаюсь к двери поближе, заглядываю и, облегчённо выдохнув, вхожу, уже не ныкаясь:
– Хай, Сидни! Ты перекрасилась? Ну и правильно, прежний цвет был просто отвратительным. Что? Не перекрасилась? Ну и нечего скальп портить.
– А, сегодня ты. То-то думаю, нафталином потянуло. Проветри шуточки – протухли, – даже ласково улыбается мне рыжая девушка, грудью навалившаяся на стол.
Сидни двадцать один. Сидни картавит. Сидни ничего. У Сидни явно есть сиськи. А ещё мисс "рыжая бестия" учится в том же университете, что и я, но на курс старше. Пять фактов о Сидни, господа адепты ЛММ.
Больше мне неинтересно и лень додумывать. Достаточно того, что сама Сидни обложилась конспектами и что-то спешно доучивает. А значит, возможно, и я успею позадротить над книжечкой. Уж как пойдёт.
Падаю на стул напротив.
– Ну, как дела?
– Я работаю в паршивой забегаловке, встречаюсь с таким же неудачником, моя кошка нажралась наполнителя и, скорее всего, сдохнет. А ещё я, кажется, залетела. Как у меня дела, по-твоему?
Оу… Мы сегодня сильно не в духе. Ладно, ладно...
Тут же, капитулируя, поднимаю руки ладонями вверх.