Всё заливает приглушенным голубым свечением.
Красиво, да…
Должно быть, немало дизайнерам отвалил. Кстати, а комната, в которой пылятся и тоскуют все подаренные плюшевые животины, тут есть? Наверное, сидят себе за какой-нибудь суперсекретной замаскированной дверью. Ты же брутал, какие игрушки…
Глупо хихикаю, представляя его с плюшевой козочкой в обнимку, и даже эта самая козочка не знает, почему именно с ней. Так, выкидыш больного разума.
Делай что хочешь, верно же?
Хочу в горячий душ. Просто стоять под упругими струями воды и не беспокоиться о том, что к тебе ломится полобщаги.
Ванная находится быстро. Разумеется, с джакузи и душевой кабиной. И тут чёрно-белая плитка отражается в огромном, с мой рост, зеркале.
Долго рассматриваю себя, прежде чем раздеться и включить воду.
"Я – не ты".
Но мог бы, мог бы быть, чёрт побери.
Горячая вода успокаивает, и от обволакивающего тепла клонит в сон.
Вытираюсь его полотенцем и после, немного подумав, выбрасываю его в корзину для грязного белья. Собираю свои вещи, но не натягиваю на себя. Зачем?
Совсем уже утро, когда наступит твоё "скоро"? Как хочешь, Раш, но я буду спать. Спать на твоей огромной кровати, а не на кожаном диване напротив висящей на стене плазмы. Спать… По крайней мере, пока ты не вернёшься.
***
Сны рыхлые, топкие, затхлые.
Затхлые, как почти лишённые кислорода туманы над бескрайним болотом.
Делаешь шаг – и тут же вязнешь, ощущая, как на кожу налипает ил. Затягивает, не выбраться…
Затягивает на дно, чувствую, как стопы всё больше и больше обволакивает илом, и он продавливается, не выдержав моего веса.
Медленно, неотвратимо…
Медленно, но уже ушёл по колено.
Оглядываюсь по сторонам, и кажется, что даже на зрачки липнет.
Пахнет тленом, свежим грунтом, деревянными досками… Еловыми, почему-то. Больничной стерильностью.
Бац! И уже по пояс.
Запахи глушат, дезориентируют. Хватаю их ртом и задыхаюсь, сосновые щепки забивают лёгкие, царапают, рвут их на части.
Металлический привкус на языке.
Опоры под ногами нет.
Бульканье… И по плечи, медленно уходя вниз.
Кажется, часы проходят, прежде чем густая плотная жижа касается подбородка.
Не сопротивляюсь, даже когда касается губ.
У тины привкус плоти, привкус сокрытых в ней тел.
Забивается в глотку, заползает в ноздри, давит на глаза.
Жмурюсь, смыкая челюсти, но тщетно. Она внутри, душит. Она везде.
И я, словно очнувшись от летаргического сна, понимаю, что всё – поздно барахтаться, поздно работать лапками, но…
– Не могу дышать!
Едва ли не с воплем распахиваю глаза, готовый грести наверх и жрать лягушек, лишь бы выбраться, но…
Я посреди кровати, на которой уснул. Под толстым одеялом, в окружении раскиданных подушек.
Всё окрашено в призрачный голубой. Я ведь не включал лампу…
Запоздало ощущаю, как стало жарко. Ощущаю, как горячая настолько, что кажется, это не пятерня, а утюг, ладонь пристроилась на моём животе. И не повернуться – спина упирается в твёрдую преграду, такую же горячую.
Замираю.
Потому что в бедро тоже недвусмысленно упирается… что-то.
Не двигаюсь, всё ещё вслушиваясь в свой фантомный вопль, который тут же поглотили не лишённые звукоизоляции стены. Но я-то слышу. Слышу, как он расползается по круглой перегородке. Слышу и, прикрыв веки, просто дышу. И воздух кажется почти сладким. Сладким настолько, словно я действительно только что захлёбывался, ощущая, как сжимаются лёгкие, и сердце всё медленнее качает кровь. Каждый удар – боем напольных часов в висках. Пока не прозвучит последний.
Удушающе жарко. Спихиваю с себя одеяло, а после и вовсе ногами сталкиваю его на пол.
– А обо мне ты подумал? Что если я мёрзну?
Ну да… Куда же без сарказма в голосе. Совершенно не сонном, бодром голосе. Должно быть, просто ждал, пока я проснусь. А я даже и не услышал, как ты вернулся и забрался ко мне. Не услышал, потому что тонул.
– Потерпишь, – отвечаю и сам удивляюсь, каким низким стал голос, словно на связках действительно осел ил, а горло забило тиной. Непривычно низким и одновременно знакомым, потому что сейчас он как никогда похож на твой. Но только похож, не дотягивает, не притягательно бархатный, а словно сорванный и ржавый, как старый напильник.
А я думал, есть хоть что-то во мне, что не является гротескной пародией, отражением тебя. Кривое зеркало.
Воздух приятно холодит разгоряченную кожу, и в голове немного проясняется. Мысли становятся чётче.
Пальцы на моих рёбрах, неприятно щекотно, поднимаются к плечу, легонько сжимают его, двигаются к ключицам, очерчивают их, снова на рёбра, назад на живот, оттуда к бедру… Словно осматривает меня кончиками пальцев.
– В одежде ты казался не таким тощим.
Ещё плохо соображаю, и первое, что может сгенерировать мой мозг, это волна раздражения.
– Не нравится – не ешь, – огрызаюсь на автомате, и желание сжаться в комок просто не отпускает меня.
Я не хочу к тебе поворачиваться, не хочу тебя видеть, не хочу, чтобы ты трогал меня сейчас, когда подсознание ещё не вытравило навязанные кошмаром образы.
Как давно мне снилось нечто подобное в последний раз? Только чёрное, только белые хлопья, падающие из ниоткуда и исчезающие в никуда. Тогда почему сейчас?
Вздрагиваю от укуса в плечо. Почти не больно, но что это было? "Хочу и буду"? Идиот.
Переворачиваюсь на спину, сбрасывая с себя шарящие по телу культяпки, и пока он, ухмыляясь, открывает рот для очередной остроты, хватаю его за горло, фиксируя так, чтобы он не мог опустить подбородок. Разглядываю, опираясь на локоть, и меня пронзает такая злоба, что хочется отпилить ему башку только за то, что он изначально имел чуть больше, чем я. Чем я хуже? Почему я должен мяться, ощущая себя последней дрянью, а не он? Почему я?
Щурюсь, чтобы навести резкость, и вглядываюсь в его лицо, в очередной раз чертовски близко. Глаза горят как у кошки, или это всё моя близорукость и свет чёртовой лампы?
– И что ты пытаешься сделать? – расслабленно, словно я не чувствую, как бьётся жилка под моими взмокшими пальцами, спрашивает, и я в этот момент просто плавлюсь от презрения к… нам обоим.
Я настолько ничтожен, что противный спазм перекрывает глотку, и словно та тина из сна мешает дышать. А ты за то, что похож на меня. Да, именно так. Первый раз я думаю, что это ты – копия. Взрослая самодостаточная копия, которая может позволить себе полмира на блюде.
Неправильно. Так не должно быть.
Нас не должно быть двое. Только один.
Или же… слиться. Сплавиться, соединиться.
Не соображаю уже, слишком замысловатые кульбиты исполняют наводнившие мою бедную голову мысли. Не соображаю, а потому цепляюсь за последнюю осознанную мысль, тянусь вперёд, выше, ближе… Слиться…
Ничего не вижу, потому как страшно открыть глаза, но слишком остро всё чувствую, потому как страшно пропустить даже мгновение. Страшно не ощутить, как зубы сжимают чужую губу, а язык отчаянно, словно это последний поцелуй в моей жизни, толкается в горячий рот. Толкается и тут же встречает не менее яростный ответ, и запястье, пальцы которого сжимают его глотку, сковывает болью. Насильно отодрал от своей шеи и, стискивая так, что хочется взвыть, прижимаешь его к подушке за моей головой. Разумеется, ты же сильнее меня. Любое сравнение не в мою пользу.
Задыхаюсь, не отпускаешь, не позволяешь вдохнуть, навалившись сверху, зафиксировав под своим телом и, словно наказывая подпорченную моими ногтями кожу на твоей шее, буквально трахаешь своим языком. Не сглотнуть, попросту не закрыть рот, потому что ты тут же кусаешь так, что больно до всхлипов и одури, и я, послушно отступая, размыкаю губы, чтобы ты мог провести своим языком по моему и, не получив отклика, тут же укусить снова.
Выгибаюсь. И так было жарко, теперь совсем невозможно. Плавлюсь, ощущая твою ладонь на своём члене, ощущая, как пальцы сжимают плоть, ощущая, как на глазах выступают слёзы.
Чуть отстраняешься, немного ослабляя хватку, и я, распахнув глаза, жадно глотаю воздух, почти давлюсь им и чувствую себя так, словно только что действительно выбрался из болота.
Твоё лицо прямо над моим, и, проморгавшись, я могу увидеть фиолетовые в свете проклятой лампы от выступивших капель крови губы. На моих тоже, должно быть. Но я не чувствую её вкуса. Чувствую только прикосновение, когда ты, склонившись, целуешь меня, а не ешь, как в прошлый раз. И плевать, что это я начал. Ты, ты виноват.
В этот раз, играючи, едва ли касаешься языком моих зубов и не позволяешь мне коснуться его своим, тут же смыкаешь зубы, и по новой, пока я, не сдавшись, позволяю тебе делать всё без единого движения в ответ.
Приятно… Приятно, когда касаются дёсен и обводят нёбо. Приятно, когда широкими мазками гладят язык и острым кончиком дразняще забираются под него, а после толкаются так глубоко, что достают почти до глотки.
Снова перекрывает мне воздух… Отпускает. Задыхаюсь, пульс сбился. Сердце, кажется, бьётся так, что толкается не только в мою, но и в его грудную клетку.
"Я не хотел тебя целовать", – пульсирующей жилкой бьётся в воспалённом мозгу. Не хотел…
Дёргает за запястье, которое так и не выпустил из своих пальцев, заставляя меня привстать, а после и вовсе заламывает руку, переворачивая меня на живот. Только теперь отпускает, но лишь затем, чтобы, подхватив под бёдра, поставить на четвереньки.
Спина тут же взмокла.
– Только не сразу… – сдавленно прошу, делая паузы между слогами, чтобы облизать губы.
Вместо ответа – чувствительный шлепок, и внутри всё сладко обрывается. Порядком подзабытое ощущение, когда боль только добавляет остроты, а никак не становится унизительной мукой.
Опирается ладонью на спину, ведёт ниже, давит на поясницу, послушно прогибаюсь. Отодвигается. Слышу, как шелестят простыни, и чувствую его взгляд . Нет, не так – чувствую, как он взглядом отхватывает от меня куски, поедает.
Новое прикосновение, и новая волна проходится по нервным окончаниям. Ещё шлепок, чувствительнее первого, от таких обычно сразу краснеет кожа. Наклоняется и дует, и без того мокрая спина покрывается ещё и мурашками, которые собираются на лопатках и скатываются на шею. Холодят её, заставляют ёжиться.
Контраст. Только что было невыносимо жарко, теперь – дрожь не унять.
Жмурюсь и, ёжась от накрывшей с головой пелены смущения и стыда, падаю на грудь, приподнимая таз повыше, ощущая, как пальцы раздвигают мои ягодицы.
Выдох, усмешка. Прикосновение языка… там. Кажется очень мокрым, твёрдым. Кажется, что плавлюсь, лицо пылает. Прижимаюсь щекой к холодной простыне, весь обращаясь в один оголённый нерв.
Лижет кружок тугих мышц, водит кончиком языка, делая всё более и более мокро. Лижет и спускается ниже к мошонке, легонько прикусывает чувствительную кожу, и я дёргаюсь весь, едва не разжав челюсти для испуганного вопля.
Дышу часто-часто, хрипло, с трудом втягивая воздух в лёгкие. Он кажется мне жидким сейчас, жидким и тяжёлым.
Мокрая дорожка назад к анусу и, прижавшись к нему губами, медленно проталкивает язык вперёд. А я только комкаю простыни, силясь вспомнить, когда у меня в последний раз было что-то кроме одинокой дрочки. И не могу. Не выходит. Слишком хорошо сейчас, слишком давно моя ни хрена не целомудренная натура жаждала подобного.
Член болезненно пульсирует, и мне до безумия хочется сжать его пальцами и делать это ещё, ещё и ещё, размазывая выступившую смазку по головке и крайней плоти, хочется царапать себя, впиваясь ногтями, а после едва ощутимо гладить пальцами. Так много всего хочется… Особенно, чтобы всё это сделали чужие пальцы, а лучше губы. Да, горячее кольцо чужих губ, щедро сдабривая ласками языка…
Отстраняется, и чувствую, как приставляет пальцы. Легонько отклоняюсь назад, чтобы они нажали чуть сильнее, и, ощущая знакомую тупую тянущую боль, хочу, чтобы он вставил сразу оба, чтобы больше не церемонился, хочу почувствовать внутри себя твёрдый член.
– Да ты стонешь как недотраханная сучка. И кто кому должен платить за секс? – выдыхает прямо на ухо, навалившись всем весом на мою спину и больно хватая за волосы, заставляет приподняться на руках, удерживая двойной вес, запрокинуть назад голову.
И меня не цепляет это, я попросту не разбираю смысла слов. Одна интонация…
Я не слышу себя, даже биения сердца не слышу, чувствую только, как меня медленно тянут его пальцы, проникают совсем немного и, сгибаясь, давят на упругие стенки, массируют их.
Вперёд, вставляя по вторую фалангу и прислушиваясь к моему дыханию, загоняет полностью. Тупая боль опоясывает, стягивает поясницу, а внизу противно тянет, жжёт, покалывает.
Начинает двигать пальцами и почти сразу находит бугорок простаты. Принимается ласкать его, методично наглаживая подушечками пальцев, нажимать на него, всё больше и больше увеличивая амплитуду движений, пока и вовсе не выдёргивает пальцы и тут же загоняет их назад. Раз за разом.