КРЫЛЬЯ «АНГЕЛА»
Полковник Ионеску метал громы и молнии.
— За безопасность «Ангела» отвечали вы! Лично! —
кричал он, бегая вокруг Харитона. — Проморгать
такого перспективного агента! Не найдете убийц — фронт
вам обеспечен. Всё, можете быть свободным.
Харитон щелкнул каблуками, покинул кабинет
шефа. В коридоре к нему подошел локатинент Друмеш.
— Есть новости. Дворник дома, где жил «Ангел»,
видел, кто заходил к Садовому перед его смертью...
6 Б. Поляков
81
«ХАЛЫ!»
Примерно к полуночи, счастливо миновав
многочисленные вражеские засады, Яша добрался до
злополучной воронки, от одного воспоминания о которой у него
пробегали по спине мурашки.
Ночь была глухая, морозная. Яша плотнее
закутался в маскхалат, удобно устроился в небольшой снежной
ложбинке и затаил дыхание. Не послышатся ли голоса
жандармов, не звякнет ли оружие? Прошла минута,
другая, третья... По-прежнему было тихо. И эта
тишина вызывала в нем неясную тревогу. Неужели фашисты
сняли пост? Вряд ли. Скорее всего он перенесен куда-
нибудь ближе к балке. Но куда? Где затаился враг?
От лаза Яшу отделяло метров шестьдесят-семьдесят.
В другое время он пробежал бы их за восемь-девять
секунд. Сейчас же он вынужден был лежать,
«прощупывать» тишину и обдумывать каждый свой шаг,
каждое движение...
Яша достал карманные часы, щелкнул крышкой.
«Эта штука специально для таких полуночников, как
ты», — вспомнил он слова командира, глядя на
фосфорическое свечение стрелок. Стрелки показывали без
четверти двенадцать.
Яша еще раз прислушался. Тихо. Лишь иногда
набегал, шурша поземкой, с моря ветер. Осторожно
работая локтями и разгребая снег, Яша пополз вперед.
Воронка? Он остановился, перевел дыхание. Никого.
Можно продвигаться дальше. Еще два-три
мгновения — и еще один рубеж был преодолен.
Через каждые пять-шесть метров Яша припадал
к земле, озирался, хотя увидеть что-либо в шаге от себя
было невозможно...
До балки оставалось метров пять, как он снова чуть
не свалился в воронку. Из-под локтей, осыпаясь,
зашелестел сухой снег. Покатились комья мерзлой земли.
Посмотрел вниз: воронка глубокая, вероятно, от
фугасной бомбы.
— Вас ист дас? * — раздался со дна воронки
встревоженный голос.
Фашисты! Полицаев и жандармов сменили немцы.
Вот куда перенесен пост! В страхе Яша попятился, ста-
* Что это? (нем.).
82
раясь спрятать голову за бугром, но сделал это
поспешно, неосторожно.
— Хальт! — вверх метнулся луч фонарика.
— Хальт! — тоже скомандовал Яша, в свою
очередь, направив вниз свет своего фонарика.
На дне воронки в маскхалатах сидели двое
немецких солдат. Увидев над собой занесенную руку с
гранатой, солдаты оторопели, бросились лицом вниз. К их
удивлению, взрыва не последовало...
Когда они, ругаясь, выбрались из воронки,
которая чуть было не стала их могилой, наверху никого не
было. Однако не померещилось же им! Они явственно
видели фонарик, руку, готовую швырнуть вниз гранату,
и даже запомнили, что граната была их, немецкая,
с длинной деревянной ручкой!
Солдаты пошарили фонариками и увидели на снегу
следы. Следы вели в балку...
КАМЕННЫЙ ПЛЕН
Воспользовавшись испугом и замешательством
солдат, Яша прыгнул в сторону от воронки — и, словно
в бездонную пропасть, полетел куда-то вниз, натыкаясь
на кусты и камни.
«Склон балки!» — мелькнула у него радостная
догадка, и в то же мгновение, ударившись грудью о что-
то твердое, он едва не потерял сознание, почувствовав
во рту жестковатый привкус крови... Молниеносно
вскочив на ноги, он чуть не взвыл от новой боли —
в лицо вонзились какие-то иглы. Мигнув фонариком,
хотя делать этого не следовало, он мгновенно забыл
о всех своих болях. «Чугунной тумбой» оказался
припорошенный снегом выступ подземной скалы, глыба
камня-ракушечника, а ужалившие иглы — колючками
шиповника.
Удача! Ему повезло. Он у трещины. Глыба
ракушечника и куст шиповника — заветные ориентиры. Вот
она, «барсучья нора».
Яша разгреб снег под глыбой, приподнял нижние
ветки куста, закрывавшие трещину, сдвинул камень и
поспешно нырнул вниз, не забыв, опускаясь,
замаскировать за собой отверстие. Еще несколько метров по
наклонной вниз, затем поворот вправо, зигзаг влево —
6*
83
и там, в глубине скалы, как за надежным щитом, он
будет в полной безопасности.
Добравшись до поворота, он остановился.
Прислушался. Наверху застрочили автоматы. «Опомнились!»
После зигзага щель поползла круто вверх, юркнула
вниз, метров двадцать шла строго по прямой, резко
метнулась вправо, еще раз вправо, вильнула влево и
затем, как удав, проглотивший кролика, немного
вспучилась и зазмеилась дальше, вглубь, откуда веяло
могильной сыростью.
Вскоре Яша оказался в просторной пещере. Он
зажег прихваченный из дому огарок стеариновой свечи —
фонарик и целую свечу решил беречь — и мрак,
зловещий, холодный, разжал свои щупальца, на несколько
шагов отполз.
Только теперь, оказавшись в полной безопасности,
если можно было считать безопасностью одинокое
пребывание в катакомбах, где каждый неосторожный шаг
мог стоить жизни, Яша почувствовал, как он устал и
как нестерпимо ноют ушибленные места. Он вытер
пересохшие губы, потер грудь и, смахнув кубанкой со
лба известняковую пыль, прислонился спиной к сырым
холодным камням.
Отдохнув, Яша миновал пещеру и снова нырнул
в узкий тоннель. Воздух здесь был еще более затхлым.
Дышать становилось все тяжелее — сказывался
недостаток кислорода. Язычок свечи уменьшился.
Через несколько десятков шагов тоннель начал
сужаться. Вскоре Яша уже передвигался на четвереньках
и, наконец, вынужден был лечь и поползти. Тут было
самое неприятное место — знаменитое «горлышко»,
в котором когда-то застрял Алексей Хорошенко.
«Горлышко» тянется метра полтора-два и затем
переходит в большой коридор.
Немного передохнув, Яша углубился в «горлышко»
и заметил, что с каждым движением все туже и туже
входит в узкое отверстие прохода, прочно закупоривая
его своим телом. «Нечистая сила», — процедил он
сквозь зубы, начиная злиться. Ворочаться в проходе
становилось все труднее. «Неужели осел потолок?
Похоже, что так...» Щуплый и ловкий, он всегда, как
угорь, свободно проскальзывал это дьявольское место.
Посветив свечой, Яша ужаснулся: по «потолку»
бежали ломаные линии трещин. Из них с тихим шорохом
84
сочились песчинки... Яша сделал еще несколько
осторожных движений и застрял окончательно. «Спокойно,
без паники! Надо беречь силы», — приказал он себе.
Он был один-одинешенек, замурован в этом склепе.
Звать на помощь было бесполезно. Больше того —
опасно! Крик мог вызвать колебания воздуха, а это,
в свою очередь, могло привести к обвалу. В катакомбах
в опасных местах на стенах до сих пор сохранились
партизанские предупреждения: «Громко не
разговаривать! Осторожно, возможен обвал».
Яша лежал неподвижно и лихорадочно думал о том,
как высвободиться из каменных тисков. Впереди в
вытянутой руке слабо колыхался куцый язычок свечи,
высвечивая конец «горлышка» и начало коридора.
Поставив свечу так, чтобы она не мешала, Яша пальцами
уцепился за шершавые, как наждак, ноздреватые
камни ракушечника и напряг мышцы, стараясь, подтянуть
себя вперед хотя бы на сантиметр-полтора! Тщетно!
Каменные тиски держали его мертвой хваткой. Тогда,
разозлившись, теряя самообладание, он начал упорно
хвататься за камни, пытаясь сдвинуться с места.
Но вскоре истер пальцы до крови и бессильно уронил
голову на землю, чувствуя, что к горлу подкатился
тяжелый и душный ком...
Свеча догорала. Ее края оплавились и расползлись.
Еще две-три минуты, и, мигнув последний раз, она
погаснет. Это напугало Яшу еще больше. В его
положении остаться в вязкой, кромешной темноте — это
неминуемая гибель, смерть: в пещерах и шахтах, он
слышал, в последнее время развелось множество крыс. Эти
твари шныряют по лабиринтам целыми стаями, в
темноте им ничего не стоит напасть на человека.
Нет, без света нельзя. Ни в коем случае. Надо
предпринять что-нибудь, пока мигает этот тусклый
язычок свечи. Но что? Что-о?
И тут ему показалось, что из мрака за каждым его
движением следят чьи-то глаза, что рядом кто-то есть...
Он знал, что это страх, что надо взять себя в руки, но
поделать с собой ничего не мог. Взгляд этих глаз —
он не знал, чьи они, кому принадлежат, — он ощущал
почти физически.
И вдруг... вдруг его осенило! Чего на нем только не
надето! И свитер, и пиджак, и телогрейка! Все снять!
Непременно снять. Надо выбраться назад и все снять.
85
Яша оттянул носки ботинок и, как крючком
зацепившись за камни, напряг мышцы ног. Тело подалось
назад. Немного. Может быть, на сантиметр или на
полсантиметра. «Не беда!» — приободрился он и повторил
все сначала. Пламя свечи снова отодвинулось от него.
И так сантиметр за сантиметром.
Высвободившись из каменных тисков, он выложил
из карманов брюк гранату, электрический фонарик,
стеариновую свечу, браунинг, запасную обойму к нему,
спички, финку, из-за пазухи — краюху хлеба, завернул
все в одежду, обвязал ремнем, прикрепил узел бечевкой
к ноге и, не теряя ни минуты, юркнул в проход. На этот
раз «горлышко» пропустило его беспрепятственно, и он
очутился в коридоре.
Быстро одевшись, он рассовал по карманам свои
нехитрые пожитки и зажег фонарик, так как свеча уже
догорела. Коридор был длинный, с высоким
потолком. Было здесь еще более сыро и холодно. Пахло
плесенью.
Он уже было собрался идти, как вдруг услышал
далекий шум прибоя. Шум приближался; было слышно,
как, дробясь, волны разбиваются о прибрежные камни,
накатываются на песчаную отмель и, шипя, уползают
обратно, чтобы через минуту-другую снова наброситься
на берег в пенной ярости. Наконец рокот прибоя умолк,
и теперь слышался тихий, убаюкивающий напев ветра
в снастях парусника...
Не будь Яша знаком с катакомбами, он бы
испугался, решив, что вышел к морю или море проникло в
подземелье. Но Яша знал, что это пели пористые камни
ракушечника и что их песни напоминают звуки прибоя.
Эта иллюзия близости моря всегда пугала тех, кто
впервые попадал в катакомбы и неожиданно оставался
наедине с их обманчивой тишиной. Когда-то,
давным-давно, Черное море занимало большую площадь и район
территории катакомб был частью морского дна. Со
временем море отступило. А камни, словно тоскуя о нем,
зовут его обратно, вспоминая те времена, когда над
ними гуляли морские бури и штормы,
Оргаино-приглушенная песня камней наполняла
сердце безотчетной тревогой, рождала тоску. Заглушить
ее, убежать от нее было нельзя. Камни были
кругом...
86
СОЛНЦЕ ДЕДА ГАРКУШИ
Яша помнил: через шестьдесят-семьдесят шагов от
«горлышка» коридор делится на четыре рукава.
Держаться надо было правой руки. Этот крайний правый
рукав был штольней, которая могла привести в
расположение отряда. При условии, конечно, если хорошо
знаешь дорогу, разбираешься в еле приметных
указателях подземного партизанского фарватера и не
пойдешь по ложному пути, неверно истолковав тот или иной
знак. А таких путей в катакомбах несчетное множество:
через каждые двадцать-тридцать метров — разветвления
в три-четыре хода, замысловатые, как ребус, петли,
закоулки, тупики, пещеры, залы... Не поможет в
катакомбах и компас: здесь его показания не точны. А карт,
к сожалению, нет. Стало быть, выход один: катакомбы
надо знать. Иначе заблудишься моментально,
погибнешь.
У перепутья Яшу остановил глухой, простуженный
голос:
— Стой! Кто идет?
Голос был удивительно знакомый, но прозвучал так
неожиданно и властно, что захолонуло сердце. Яша
вздрогнул, точно его внезапно ударили в грудь, и, чуть
не выронив фонарик, попятился за выступ.
— Свои! — ответил он сдавленным голосом.
— Ежели свой, докажи, что нашего полку!
Бычками торгуешь?
Это было началом пароля.
— Бычки кончились. Перешел на балалайки.
— Что так?
— Стало опасно выходить в море: протекает
шаланда.
— Ну, коли так, ядрена-матрена...
Вспыхнул фонарь «летучая мышь».
— Дедушка Гаркуша! — обрадовался Яша, услышав
знакомое «ядрена-матрена», и кинулся к «летучей
мыши».
Был дед в брезентовой куртке, натянутой поверх
полушубка, в солдатской шапке-ушанке. С головы до ног
присыпанный известняковой пылью, он был похож на
привиденье.
— Яша! Вот так гость, ядрена-матрена! —
обрадовался бородатый старик, тиская Яшу своими огромными
87
лапищами. — Как попал сюда? Здесь же «слепой»
участок.
— Что вы, дедушка?! Вовсе не слепой! — смеялся
Яша, тоже обнимая старика.
— Ты мне байки не рассказывай, — сказал Гаркуша,
присаживаясь на камень. — Нет здесь выхода.
— Не с небес же я свалился.
— А кто тебя знает... Ты, я слышал, можешь в одно
верблюжье ухо войти, в другое выйти.
Польщенный похвалой, Яша приосанился, поправил
на голове кубанку.
— Есть, дедушка, выход, есть. И недалеко, — сказал
он, радуясь, что может удивить деда Гаркушу, которого
до войны все считали самым большим знатоком
подземных лабиринтов.
Дед Гаркуша был потомственным каменотесом,
добытчиком строительного камня, и проработал в
катакомбах свыше тридцати лет. В партизанском отряде
В. А. Молодцова-Бадаева он был проводником.
— Неужто эта дырка с маково зернышко ведет
наверх?— размышлял он вслух, слушая Яшу. — Тогда
почему нет тяги?
— В том-то и секрет...
Яшу просто распирало от радости. Удивил-таки он
деда-академика. Не все, оказывается, тот щелки-лазейки
знает.
— Сверху лаз укрыт глыбой и кустом шиповника.
Это во-первых, — продолжал Яша, начав загибать
пальцы. — Во-вторых, его маскирует дно балки:
чертополох там — помните? — выше головы... В-третьих, когда
мы спускаемся, наглухо закрываем дыру камнем-
задвижкой...
— Вон оно что, ядрена-матрена! — покачал головой
Гаркуша, доставая кисет. И начал рассказывать о своих
многодневных мытарствах по лабиринтам в поисках
выходов на поверхность.
— Крепко законопатили гады все выходы, вот и
ищем новые...
Гаркуша подробно расспросил Яшу о длине
«горлышка» и щели, прикинул в уме, сколько времени уйдет
на то, чтобы превратить щель в сносный лаз.
— Да, отчаянный ты хлопец, боевой,
ядрена-матрена, — говорил он, дымя козьей ножкой и хлопая Яшу
по плечу.
88
— Я слышал, что кто-то сопит и возится, — кивнул
он в сторону, откуда пришел Яша, — да, признаться,
думал: крысы. Третьего дня было целое нашествие на
продовольственный склад. Еле отогнали.
— Дедушка, мне пора.
Яша встал, одернул телогрейку.
Гаркуша тоже поднялся.
— Это же какая удача, что мы встретились! —
сказал он. — Без тебя мне бы ни за что не найти тут
выход, а тебе без меня — дорогу в отряд. Старую штольню