До этого я никогда не думал, никто не рассказывал мне, что живое существо появляется на свет в таких муках.
Зато какая же пригожая оказалась у Красули ее дочка — рослая, красивая и вся в нее!
Чудо жизни! Чудо жизни возникло в ту ночь предо мною, и я никогда не забуду его. Не забыть того удивительного чувства, которое возникло у меня от сознания, что и от меня, да, да, от меня и от каждого из нас зависит, чтоб жизнь существовала на земле вокруг нас, что мы — ее творцы.
Мне казалось, что и солнышко светило по-другому, как-то особенно щедро и ласково согревало землю. Ведь сегодня на земле одним созданием стало больше!
Много, много лет прошло с тех пор, но я не забыл ничего из той ночи и первого дня Амазонки. И не забуду. Никогда.
Телочка — а это была телочка, — получила имя,: Амазонка. Амазонками в древности называли сказочных . дев-воительниц, скакавших на лихих конях. Наша Амазонка оправдывала свое имя: она так умела прыгать и резвиться, задрав хвост и взлягисая, будто жеребенок, так поддавала мне иной раз своим крепким лбом, что я летел турманом, Но это уже другой рассказ
МЫШКА-НОРУШКА КОТОРАЯ ПРИШЛА К ЛЮДЯМ
Как-то в начале зимы мама принесла с рынка большой кулек волошских орехов. Орешки были один к одному, чистые, крупные. Мама высыпала их в объемистую глиняную латку; латку отнесла в чулан и поставила на полку. Орехи предназначались к празднику и трогать их раньше времени было строжайше запрещено.
Накануне праздника мама отправилась в чулан. Через минуту до меня донесся ее рассерженный голос:
Ах, бессовестный мальчишка! И так, кажется, ему ни в чем не отказывают, так нет — еще сам без спросу таскает!..
Я немедленно предстал перед ясными очами моей разгневанной родительницы.
Что это значит? — сурово спросила она, показывая на стоявшую на столе латку.
Что? — переспросил я, не моргнув и глазом.
Что! — еще более возмутилась мама.— Он еще спрашивает! Не притворяйся! Ты отлично знаешь, о чем я говорю...
Я заглянул в латку, и мне все стало понятно: она была пуста. Только на самом донышке сиротливо перекатывалось с полдесятка орехов. Но ко мне это не имело никакого отношения. Интересно, куда они подевались?
Да, я категорически отказывался признать себя виновным и этим только еще более рассердил маму. Гнев ее сразу возрос вдвое.
Она могла примириться с любой моей шалостью, простить любую проказу, но не ложь.
Но я в самом деле не трогал орехов! Нашлись и без меня охотники полакомиться ими... Однако мама и слушать не хотела.
За свое упорное запирательство мне пришлось отправиться в угол. Зто было самое строгое наказание, которое давалось за серьезную провинность.
— Не сознаешься? Тем хуже,.. Маму крайне раздосадовало хлое трусливое упрямство. Ну съел, так хоть скажи. С кем не бывает! А у меня чувство обиды от возведенной на меня напраслины боролось с любопытством. Я стоял и размышлял: в доме гавелся воришка — кто он?
С весны у нас начался рэмонт. Вся наша семья перебралась в дедушкин амбар, а в доме плотники принялись выворачивать старые погнившие половицы, менять косяки и рамы.
Внезапно перестук топоров прекратился. Мама пошла узнать, что случилось, почему плотники бросили работу. Через минуту или две она вернулась, с улыбкой посмотрела на меня и многозначительно сказала:
— А ты, оказывается, действительно был не виноват... Ступай-ка, посмотри
Я поднялся на второй этаж. Плотники сидели кружком посреди развороченного пола и, посмеиваясь, щелкали орехи... Неожиданное угощение развлекло их, и они устроили то, что называется перекуром. На слое мусора перед ними возвышалась кучка орехов, прикрытая сверху мелкими обрывками бумаги. Тут валялась пустая скорлупа и остатки мышиного гнезда.
Больше всего меня заинтересовали орехи. Еще бы! Я, правда, уже почти успел забыть происшествие, которое разыгралось несколько месяцев назад. Но теперь... Сомнения не могло быть: это были те самые орехи, за таинственное исчезновение которых мне тогда пришлось отдуваться. Вот, оказывается, кто был виновником их пропажи: мыши! Грызуны повытаскивали орешки из латки, перенесли к себе под пол в тайничок и потом потихоньку всю зиму лакомились из «собственных запасов»... А мне-то пришлось ни за что пережить несколько неприятных минут.
Вскоре с одним из серых воришек мне удалось познакомиться, как говорится, лично.
Малюсенький мышонок сидел в уголке между половицами, вытащенными и сложенными штабелем во дворе. Он был совершенно неподвижен, этот крохотный кругленький зверек, точно окаменел. Только чуть поблескивали черные глазенки размером с булавочную головку, да едва заметно шевелились усики. Мышка или грелась на солнце, или просто замерла от испуга, очутившись внезапно в таком большом и ярком мире. Как она тут оказалась? Вероятно, плотники, не заметив, вытащили ее вместе с кучей досок. А она, как уцепилась за одну, так и продолжала сидеть ни жива ни мертва. А может быть, ей самой захотелось посмотреть на белый свет? Скучно, наверное, всю жизнь бродить в потемках, по подвалам.
А может быть, ей самой захотелось посмотреть на белый свет? Скучно, наверное, всю жизнь бродить в потемках, по подвалам.
Зверушка была беззащитна, я без особого труда поймал ее.
Куда девать добычу? В картонную коробку нельзя, прогрызет. В конце концов посадил в высокую стеклянную банку из-под варенья.
Перед тем мне пришлось выдержать бой с мамой и бабушкой, которые ни за что не соглашались «поганить» банку. И вообще — все как сговорились: при виде мышки брезгливо морщились, а бабушка даже отплюнулась и напрямки заявила, что мышь — нечистая тварь, и ее следует немедля утопить в помойном ведре!
Но я думал иначе. Интересно все же: живая мышь!
Крошечная, в длину не больше моего ребячьего мизинца, с острой смышленой (так по крайней мере мне казалось) мордочкой и округлым тельцем, одетым в нежную бархатную шубку, мышь беспомощно тыкалась носиком в прозрачные стенки своей темницы, царапалась голыми малюсенькими лапками, опираясь на длинный, покрытый серым пушком хвостик, пыталась вскарабкаться и, потеряв равновесие, шлепалась на дно...
Ах ты, бедняжечка, наверное, ты хочешь есть... Я бросил ей несколько крошек хлеба и кончик морковки.
Быстро двигая челюстями, мышка подобрала крошки, затем, сев на задние лапки, взяла в передние морковку и принялась старательно грызть. Покончив с застраком, она помыла мордочку лапками, как это делают после еды кошки, сжалась в комочек и минут пять сидела неподвижно. Вероятно, блаженствовала от ощущения сытости, переваривая съеденное. А после, отдохнув, опять стала биться о стенки, стараясь вырваться на свободу.
А вдруг все же выскочит и потеряется! Будет жалко. Не долго думая, я вытряхнул ее и прихлопнул сверху банкой. Так надежнее. Спустя какое-то время посмотрел, а она скребет лапками по стенкам и тут же падает, как пьяная. Рот раскрыт, дышит тяжело, банка запотела, на стенках — капельки...
Дурак! Я же чуть не уморил ее. Ведь мышь дышит так же, как мы, люди, как другие живые существа! Для этого ей нужен чистый воздух, кислород. Пришлось вернуть банке прежнее положение, а мышку снова пустить на дно. Она успокоилась, перестала задыхаться. Это научило меня осмотрительности.
Скоро пленница привыкла к своему заточению и стала держаться спокойнее. Я кормил ее хлебом, сахаром, творогом, поил молоком, налитым в плоскую крышечку от железной банки из-под ваксы. Перед тем я тщательно промыл крышку горячей водой, иначе чистоплотная зверюшка, наверное, не поитронулась бы к молоку. А что она очень чистоплотная, я убеждался с каждым днем.
Поест — тотчас же усердно помоет мордочку. Полркает — отряхнет щетинистые усики от капелек молока и после обязательно оботрет их досуха лапками, разглаживая, как старый запорожский казак, свои свисающие усы. Мылась она каждые полчаса, а потом начнет причёсываться, действуя растопыренной лапкой, как гребешком, да так быстро, что следить не успеваешь... Двадцать взмахов в секунду! Говорят, что у мыши половина жизни уходит на мытье да прихорашивание... Чистюля и кокетка!
Если остались несъеденные кусочки пищи — она их старательно соберет и сложит в кучку в сторонке. Запасы на черный день! Запасов этих у нее копилось так много (ела мышка удивительно мало), что время от времени я вынужден был очищать от них мышкино жилье. Из тряпок, которые я ей положил, она сделала себе подобие гнезда и спала обыкновенно в нем. Я периодически чистил банку и менял тряпье.
Если до этого мне нравилось наблюдать за работой плотников, я мог часами сидеть и смотреть, как они строгают доски, подгоняют половицы, готовят кровельный тес, чтоб сменить прогнившую крышу сарая, и при случае старался помочь им — принести то, другое, сбегать за водой или квасом, то теперь с неменьшим интересом проводил время около мыши.
Чем больше я присматривался к своей новой знакомой, тем больше она нравилась мне. Нет, она никак не заслуживала того сурового приговора, какой произнесла над нею бабушка!
Было очень интересно и даже как-то удивительно наблюдать, как это миниатюрное создание жило на моих глазах, спало, ело, трогательно заботилось о чистоте и красоте...
Вскоре создание окончательно покорило меня.
Я заметил: когда подхожу к банке, мышка тоже немедленно подбегает к стенке и, тычась в нее носиком, как бы старается дотянуться до меня. И с испуганным видом поспешно отскакивает назад, если подойдет кто-нибудь другой...
Понаблюдав, я убедился, что моя догадка правильна: мышь привыкла к моей близости и не боялась меня. Я сунул в банку руку — мышка бестрепетно взобралась на нее...
Теперь я стал часто вынимать свою питомицу из банки. Посадив на ладонь, ждал, что будет. Но мышка и не думала убегать. Она медленно и в то же время как-то юрко, как, вероятно, умеют делать только очень мелкие животные, переползала по ладони, поблескивала черными бисерными глазками и, обнюхивая мою руку, быстро-быстро шевелила усиками. Ока стала уже совсем ручной.
Банка стояла на столе. Раз, когда я, как обычно, вынул мышку из ее стеклянного жилища, она внезапно оживилась, упруго согнула хвостик и ловко спрыгнула с руки на стол. Обследовав лежащие там книги, плутовка добралась до окна, цепляясь острыми коготками, взобралась по занавеске до шнура, натянутого между косяками, и, как цирковой акробат, уверенно побежала по нему. Мышь-канатоходец! На середине она покачнулась, ко тотчас же восстановила равновесие, обвив шнур хвостом, помедлила, двинулась дальше...
Я приготовился ловить беглянку. Но нет, она вовсе не собиралась убегать. Это было просто гимнастическое упражнение.
В глиняном цветочном горшке на подоконнике росла луковица. Дленный упругий лист растения нег.:ного не доходил до шнура. Мышка прицелилась и спрыгнула вниз. Лист качнулся под ее тяжестью, но она цепко держалась за него. Затем, когда качание прекратилось, осторожно спустилась в горшок и долго с наслаждением копошилась в земле. На зтом прогулка закончилась. Я водворил зверюшку в ее круглый прозрачный домик.
С этого времени такие прогулки стали повторяться почти ежедневно. Раз от раза они становились продолжительнее и занятнее, они заинтересовали даже моих родных. Хотя мать по-прежнему заставляла меня по нескольку раз в день мыть с мылом руки, но и она стала с возрастающим любопытством поглядывать на мышь.
Я, конечно, не замедлил этим воспользоваться и стал приносить мышку на общий стол, где она ко всеобщей потехе и показывала свое акробатическое искусство. В моем присутствии она, кажется, меньше боялась и других людей. А раз она так развеселила присутствующих, что все в нашем доме, кроме бабушки, единодушно признали мышь «симпатичной».
По случаю какого-то семейного торжества, кажется, папиных именин, у нас собрались гости. Пили, ели. После ушли, а на обеденном столе осталась масса всякой недоеденной снеди. И мне пришло желание тоже устроить мышке праздник.
Я пустил ее на стол. Волоча длинный чешуйчатый змейку-хвостик, мышка суетливо забегала между тарелками. Плутовка! Она сразу учуяла, что тут для нее неисчерпаемые запасы пищи, и не набросилась на еду как попало, а принялась тщательно и разборчиво выбирать более вкусные кусочки. В кучке крошек ее привлекли крупинки сахара и сладкого торта. Долго трудилась над колбасной кожурой. Поспешно убралась прочь от объедка, намазанного горчицей! И, наконец, забралась в рюмку и досуха вылакала, подлизала язычком несколько остававшихся на дне капель вина.
После этого лакомка почистилась (опрятность у нее всегда была на первом месте!), пригладила лапками шерстку, расчесала усики, посидела с минуту неподвижно, слегка поворачивая по сторонам лукавую мордочку, и вдруг... засвистала!
Я не поверил собственным ушам. Да и никто из находившихся в комнате в первый момент не поверил этому...
Мышь, посвистывающая от удовольствия, как какой-нибудь сорванец-мальчишка?!
Однако это было так. С довольным видом мышка сидела около рюмки и посвистывала. Посвистывала — не совсем точно: звуки, которые она издавала, одновременно походили и на писк, и на какое-то шуршание, и на негромкое воробьиное чириканье. Словом, это было мышиное пение.
Поющая мышь! Было от чего прийти в изумление.
Захмелела! — сказала бабушка и поджала тонкие сухие губы. Она с явным неодобрением следила за столь легкомысленным поведением не только мыши, но и взрослых людей, которые разрешают мальчишке такое «баловство.
Еще чего придумают. Мышь, видите ли, им пришлась по сердцу!
Тоже театр нашли. Может, еще будут разводить мышей.. — говорило выражение лица бабушки.
А моя мышка сидела, чуть покачиваясь, и с увлечением посвистывала. Пела. Наверное, что-нибудь вроде:
— Ах, как мне весело! Вот это праздник так праздник!
Затем она поднялась на задние лапки, почесала за ухом и решила еще раз подкрепиться. Но рюмка была пуста, а других поблизости не оказалось. Мышка сунулась в стоявшую рядом никелированную полоскательницу. Это уже было излишество, и мышка немедленно оказалась за него наказана.
Полоскательница была полна воды. Мышка не удержалась на полированной поверхности металла, коготки скользнули... и, потеряв равновесие, она бултыхнулась в воду!
Впрочем, спасать мне ее не пришлось. Оказалось, что и плавать мышь умеет преотлично. Широкая и глубокая полоскательница показалась мыши, наверное, огромным озером. Но наша резвуха не растерялась. Высунув из воды кончик носа и энергично работая лапками, она быстро добралась до края чашки, зацепилась за него, перевалилась через бортик и плюхнулась на стол.
После этого она уже больше не пела! От холодной ванны хмель сразу соскочил с маленькой проказницы
Естественно, мне хотелось, чтобы она еще раз исполнила свою песенку. Но этого было не так-то легко добиться. Требовалось соответствующее настроение мышки!
Как раз в эту пору я начал брать уроки игры на пианино. Однажды сел за инструмент» на чал какую-то несложную мелодию и вдруг слышу знакомое негромкое посвистывание. Перестал играть я — прекратилось и оно. Переставив банку поближе, я вновь пробежал пальцами по клавиатуре. Мышка опять запела.
Мышь любит музыку. Таково было мое очередное открытие.
Она пела под аккомпанемент, как заправская певица. И теперь на потеху всей родне мы частенько музицировали вместе.
Чем дальше, тем больше я убеждался, что мышь очаровательное, да, именно очаровательное, более точного слова не подберешь, кроткое, в высшей степени чистоплотное и разборчивое в выборе пищи, в обиходе животное. Совсем не «поганый», неприятный зверек, хищник, как принято считать.
Конечно, спору нет, мыши могут причинять много беспокойства и даже вреда. Не столько даже тем, что поедают съестные припасы, а главным образом тем, что портят вещи, грызут своими зубками-шильцами все, кроме стекла и железа. Мыши следуют за человеком повсюду. Где поселяется он, там непременно появляются они. Предприимчивые и смелые, они способны проникать во все щели, амбары, библиотеки, склады, шкафы, сундуки, превращать в труху книги, уничтожать самые разнообразные товары и продукты. Никакие запоры не держат их. Все это, конечно, верно.