Козы — озорные н вороватые существа, но Манька превосходила всех.
С нею без конца что-нибудь случалось. То она заберется на сеновал, там ее закроют, не заметят, потом ищут, с ног собьются, а она сидит тихонько: что ей беспокоиться — еды много, не каплет! То проберется на кухню дзерь летом обычно стояла открытой), стянет там что-нибудь со стола из-под носа у бабушки, бабушка выходит из себя, теряется в догадках, куда что подевалось, а Манька уж опять выглядывает украдкой из-за косяка — нельзя ли поживиться еще...
Однажды съела домовую книгу. Книга лежала на подоконнике, Манька подобралась, попробовала — годится, листок за листком, и сжевала всю.
Пришёл участковый милиционер проверить, все ли в порядке с пропиской, а от домовой книги один корешок остался. Чуть-чуть не поплатились штрафом!
Соседки постоянно жаловались на Маньку. Это вынудило маму надеть на шею козе что-то вроде треугольного хомута-рогатки с торчащими концами, которые должны были помешать Маньке проникнуть через какую-нибудь лазейку. Навешивали и длинную палку; коза идет, палка болтается между ног, конец волочится по земле. Полезет — зацепится. Да, но это могло остановить кого угодно, только не нашу Маньку.
Ох и пакостлива,— говорила бабушка.— Блудня.
Но если бы Манька была другой, что бы она ела? Нет, ее, конечно, кормили, и все-таки? И что пил бы я? И вообще, что можно требовать от козы?!
К черту! Продам ее! — бранился отец, но, конечно, не продавал. Как бы мы стали жить без Маньки?
Настоящая война разгорелась у Маньки с соседом Куркиным. Очень ворчливый был сосед. Наши дома стояли рядом, и Манька каждый день проходила у Куркина под окнами. Перед домом был палисадник, росли кипрей, другие дикие цветы. Манька идет, морду просунет между досками, сколько успеет, рванет — и дальше. Куркин все грозился подкараулить ее и вздуть. Но Манька была хитрее. Увидит его — сейчас же перебежит на другую сторону улицы, идет да еще мекает. Как дразнится.
Раз все-таки ему удалось изловчиться, огреть ее. Она вприпрыжку припустила прочь, он — за ней. Гнался с полквартала, потом отстал. Задохся.
Иди, иди! Еще оглядывается!
А она, и вправду, пробежит несколько шагов — оглянется, пробежит — оглянется. Он отвернулся, стоит. Вдруг кто-то как даст ему под коленки! Он руками взмахнул и опрокинулся через подворотню. Поднялся, кряхтит. Ушибся. А Манька уж далеко. Отплатила ему. Потому и оглядывалась. Он посмотрел в сторону, а она тотчас назад и — бац рогами!.. Не зевай!
Ох и зол он был на нее! А после восхищался:
Ну и коза, ну и коза! Тоже самолюбие! Умна, умна...
Пересилила его,— посмеивалась бабушка.
Манька и охотники до чужого молочка
Мы все опасались, как бы кто-нибудь не свернул нашей козе рога в отместку за ее проделки.
В старое время в деревнях кулаки-богатеи придумали такую казнь для блудливой скотины. Скажем, забежит в их огород чужая овца или коза, поймают, свернут рога — на, живи, как можешь. Животное чувствует ужасную боль, голова у него горит, как в огне. Нередко после этого может и погибнуть, а уж комолым останется на всю жизнь, то есть без рогов, это уж непременно. Чужую скотину не жаль; не жаль и людей, которые, быть может, из-за этого зверства остались без своей кормилицы-поилицы.
Я прихожу домой, а Маньки нет. Прибегают соседские ребята Турицыны (дом Турицыных стоял напротив, мы часто играли вместе в бабки): «Спасайте вашу Маньку! Ей рога стягивают!» Я — туда. И вправду, попалась Манька, в руках у злодея. Вертится, мекает, а вырваться не может, он за рог ухватил, крутит, аж покраснел весь, вот-вот лопнет от злости и натуги. Я закричал; обернувшись в мою сторону, злодей выпустил свою жертву, и я увидел, что вместо одного рога у Маньки лишь кровавая шишечка... Свинтил, подлец, успел все-таки! У-у-у, зверь! Да нет, звери так не делают, только злые люди... И откуда берется -столько злости?!
Но я это все выдумал, так рисовало мне мое воображение. Мама говорила, что у меня богатая фантазия.
Пока что рога у Маньки оставались при ней, но поплатиться ей все-таки пришлось, да не за проказливость и неуемную страсть досаждать всем, а совсем за другое.
Утром ее выпустили. Часу не прошло — вернулась назад. Еще издали слышим: «Ме-е! Ме-е!» Жалуется. Что случилось с козой? Глянули и за головы схватились: один бок у Маньки сплошная рана. Кто-то облил Маньку кислотой.
Вот так, не лезь, куда не надо.
Да уж очень жестоко проучили, видать — бессердечные люди... Рана нипочем не заживала, хотя мама позвала ветеринара и пообещала ему хорошо заплатить, если он вылечит козу. Бок промыли, делали какие-то примочки, но он все никак ке зарастал, от него дурно пахло. Все мы сильно переживали за Маньку, только ей хоть бы что. Маньке все было трын-трава. Она была недовольна, что ее не выпускают на улицу, и все старалась шмыгнуть за ворота. Непоседа!
После мы узнали: ее закрыли в чулане, в соседнем квартале. Хотели подоить. А она выбила подойник из рук и была такова. «Ах, ну ладно же!» — решили там, затаили злость. И когда Манька появилась вновь, плеснули какой-то отравой. Ты нам не хочешь молока дать, так мы тебя угостим...
От этого приключения у Маньки на всю жизнь остался голый бок. Там, где обожгло кислотой, шерсть так и не выросла, кожа сморщилась, багровели толстые рубцы. Пропала Манькина красота. Но Маньку это не печалило нимало. Даже ни чуточки. Что она — королева красоты? Артистка? Бегать может, а это самое главное. Была бы еда, были бы афиши!..
Я, школа и Манька
Осенью я пошел в школу. Перед тем мама сходила в школу, познакомилась с учительницей. Учительница спросила:
Какой он у вас? — Про меня, значит.
Да он тихий,— ответила мама.— Будет вести себя хорошо.
В школу явился в новом костюмчике (мама сшила), чистый, тщательно помытый. Не ребенок — картинка.
Кончился первый урок. Все вышли на перемену. И я вышел. Стою около дверей на школьном дворе. Вдруг кто-то налетел на меня сзади, дал подножку, я мигнуть не успел — оказался на земле. В новом-то костюме! Чистый, помытый!
А это Мишка Артемьев. Ему бы вечно бороться да возиться. Сел на меня верхом, сидит и тузит.
И, как нарочно, учительница:
— Ай да Боря Рябинин! А говорили, что он тихий...
Подвел меня Мишка
Потом мы с этим Мишкой Артемьевым, розовым толстяком- крепышом, подружились и даже на одной парте сидели. А тогда, в первый школьный день, уж и досадил он мне.
Началась вторая перемена, а Мишка опять на меня лезет. И опять я внизу, а он — на мне, сверху. Оседлал.
И вдруг будто ветром его сдуло. А надо мной козлиная морда. Манька пришла мне на выручку. Манька тоже пожаловала в школу. Увидела — хозяина бьют, ка-ак даст рогами! Мишка и улетел.
С этого времени Манька стала ежедневно наведываться в школу. Можно было подумать, и у нее уроки...
У нее уже до этого появилась привычка — куда я, туда она. Я в классе сижу, а она около школы гуляет. Я домой — она домой. Как собачонка! Думаете, все меня охраняла? Она за мной следила, за моей успеваемостью.
Вот пришел я в школу. Учительница вызвала меня к доске, решать задачу, а я, как нарочно, не то что задачу решить — мела не могу найти. Внезапно кто-то толкнул меня сзади, я и растянулся у доски.
Ребята как грянут... хохот такой, что на улице слышно; а учительница ничего- понять не может, водит недоуменно глазами... Оказывается, Манька за доской! В класс пробралась и за доску спряталась. Скучно ей, что ли, стало во дворе. Видит, я, как пень-колода, ничего не соображаю, даже мела не найду, решила вмешаться.
У нас урок, а Манька по школьному двору ходит, в окна засматривает. Окна высоко, выше, чем дома, так она на задние ноги поднимется. Отец выучил ее служить на задних ногах... Поднимется да в окошки рогами стучит, бороденкой трясет: что, мол, долго занимаетесь, хватит... В классе опять смех!
Я, Манька и велосипед
Мне купили велосипед.
Купить велосипед тогда считалось целым событием. Велосипедов было мало, сами мы их не делали. Мне приобрели велосипед по случаю — иностранной марки, подержанный, но в хорошей сохранности.
Не буду рассказывать, как я учился ездить на велосипеде: синяков да ссадин появилось достаточно. Только сядешь — и грох! Поедешь, колесо вильнет — опять грох.
Ну, в общем, все было как нужно, как должно быть. К тому времени я уже перешел в пятый класс, набрался ума-разума. И велосипед мне был вроде премии, за хорошее ученье. Стала старше и Манька. Но озорства не убавилось ни капельки.
Я уж говорил, что Манька ни на шаг не отставала от меня, а теперь, с велосипедом, и вовсе стала как привязанная. Я туда — она туда. Я поворачиваю в другую сторону — коза немедля поворачивает за мной. Я еду, она сзади топочет. Вероятно, ей нравилось следовать за быстро движущимся предметом.
Нам принесли телеграмму из Ленинграда: приезжает крестный с женой, тетей Саней. Я поехал их встречать. Приехал на вокзал, ;немного погодя, глядь, Манька тут же. Маленько отстала.
Поезд опаздывал, я сел на скамейку, жду. Потом сходил, справился: скоро ли? Велосипед оставил. Обратно иду, слышу — крик. Что такое? Оказалось, кто-то из ребят вздумал попользоваться велосипедом, а Манька как поддала! Не твой, не трожь!
Сторожит, как собака. Ну, Манька...
Встретил гостей, помог вынести чемоданы, усадил в пролетку, все честь честью. Дядя Коля с теткой Саней на извозчике едут, я тихонько рядом. Манька позади. Бежит и блеет: «Потише, мол, вы, не поспеваю». Крестный заметил:
Смотри-ка, коза за нами увязалась.
Да она не увязалась. Она наша.
Интересно. Личная охрана, что ли? Коза!
А вскоре Манька и впрямь доказала, что она — «личная охрана».
Я любил гонять на велосипеде так, что ветер свистел в ушах. Педали крутишь, крутишь, дорога слилась в одну серую бегущую ленту, все мелькает по сторонам — дома, деревья, люди... За городом особенно разовьешь скорость — красота!
Машин было еще мало, можно сказать, совсем не было; и людей меньше... никто не мешает. Крути в свое удовольствие!
Когда остановишься, сразу обольет жаром: пока отдышишься, будто в кипятке выварился. И до того я научился ездить на велосипеде, настолько к нему привык, что даже ездил с закрытыми глазами, не держась за руль, как в цирке, право.
Я ехал берегом Сылвы, ну, и, конечно, вертел головой по сторонам. Не заметил, как руль чуть свернул и я на полной скорости по обрывистому берегу скатился — нет, слетел! — вниз. Как я шею не сломал, до сих пор удивляюсь. Свободно мог.
Трах-тарарах! Колесо наткнулось на камень, и я полетел в траву, носом вперед, и сразу будто провалился куда-то в черную пустоту.
Очнулся, и первое, что увидел, козлиную бороду, козлиные рога и козлиные блестящие глаза, внимательно устремленные на меня. Манька? Да, она. Рядом стоит какой-то мужчина.
Потом он объяснил:
Слышу, коза блеет где-то внизу, под откосом. Думаю, случилось что-то с нею. Спустился, а тут человек лежит, велосипед рядом... Если б не она, долго тебе пришлось бы лежать
Манька и неизвестные похитители
Манька ушла и — пропала. Всегда возвращалась домой аккуратно, в один и тот же час. Придет, ткнется рогами в ворота; если заперто, не пускают, идет и заглядывает в окна, в одно, в другое. Первый этаж — низко, ее видно. А тут ушла, нет и нет. Восемь часов вечера, десять... Маньки все нет. Мама уж и за ворота выбегала, и меня посылала посмотреть.
Потерялась Манька... беда!
Спать легли все невеселые. А утром, часу, вероятно, в пятом, едва светать начало, мама вдруг слышит: кто-то будто бы постучал в ворота. Разбудила отца. Он натянул сапоги, накинул на себя что подвернулось под руку, выбежал во двор. И вправду, кто-то стукнул опять.
Сейчас открою, минуточку.
Только отодвинул засов, снял щеколду, ворота распахнулись — во двор влетела Манька. На шее веревка болтается. Ворвалась, как шальная. Сразу под сарай. Стоит, ни к кому не подходит, озирается. Напугалась. Стало быть, ловили ее. Привязали. Да только Манька не таковская. Свой дом знает. Ушла. Отвязалась и ушла.
Вот вам и блудня!
Ах ты моя хорошая,— хвалила ее мама.— Умница! Умница ты у меня! Все понимаешь! Дайка я тебе сенца подбавлю...
А Манька и впрямь будто понимала, что ей говорят. Утром мама выйдет во двор, чтоб подоить,— а Манька уж ждет. Увидит, голову поднимет: «Ме-ме!» Здравствуй, дескать. Очень рада тебя видеть. Давно жду.
После этого, однако, мама больше уже не рисковала отпускать Маньку одну.
Мне поручили присматривать за козой
Манька и Колчак, который не был адмиралом
Мы с ребятами часто ходили на берег реки Ирени. Там было хорошо. С крутого бугра над стремниной открывался широкий вид на заиренскую слободу, на дальние увалы и леса. Внизу под обрывом плескалась река.
Теперь нас всякий раз сопровождала Манька. Она была на привязи и не могла убежать. Косогор порос травой. Я прикручивал веревку к колышку, и, пока мы забавлялись, Манька ходила по кругу и щипала траву. Вот тут-то она и показала снова, чего стоит. Не зря бабушка пугала меня козой.
Мы только разыгрались, когда к нам неожиданно пожаловал Колька Колчак.
Нет, не тот Колчак, царский адмирал и главнокомандующий у белых, который пришел к нам из Сибири и против которого сражался мой отец. Того давно прогнали. А мальчишка Колька Колчак. Настоящая Колькина фамилия была Кашкин.
Этот Колька Кашкин-Колчак был препротивный малый и умел портить настроение людям. Наверное, потому его и прозвали Колчаком.
Увидав нас, Колька сморщился и подмигнул, затем принялся громко шмыгать носом. Это означало: держи ухо востро, сейчас Колчак что-нибудь устроит.
Взгляд его упал на Маньку. Ага, коза. Отлично.
Зачем ты привязал ее? — сказал он мне и, не дожидаясь ответа, выдернул колышек. Манька оказалась на свободе.
А теперь держи ее!
И он поддал Маньке кулаком. Манька удирала. Веревка волочилась по земле. Я бежал за веревкой. Отчаявшись поймать козу, я вернулся к товарищам. Колька Колчак обернулся ко мне.
Ну, а ты..— начал было он.
Да брось, пошто скотину обижаешь! — заговорили ребята, обступая нас.
Внезапно произошло нечто неожиданное. Колька вдруг подскочил, как будто ему дали пинка под зад, громко ойкнул и покатился кубарем вниз, под откос, прямо в воду.
Оказывается, Манька, едва он отвернулся, подбежала и с разгона так угостила Колчака рогами, что он не устоял на ногах. Хорошо, что Колька умел плавать.
Мы, довольные, следили сверху за тем, как Колька сконфуженно вылезал из воды, отжимал штаны...
Манька проводила его взглядом и принялась снова за траву, как будто ничего не случилось.
ПУТЕШЕСТВИЕ ЗА КОРОВЬИМ ХВОСТОМ
Вы знаете, что такое корова? Это же целая фабрика: молоко, сливки, сметана, масло, творог... Так говорили взрослые.
Лично я не испытывал никакой необходимости в короие — с меня хватало козы Маньки; но коль родители решили купить еще и корову...
Корова понравилась мне. И имя красивое — Красуля.
Красуля! Действительно красуля, то есть красавица: крупная, хорошо выхоженная, с красиво изогнутыми рогами и большими выразительными глазами. Масти корова была красно-пегой, то есть почти вся красная, только под брюхом да у глаз белые пятна.
— Добрая корова,— сказала ее прежняя хозяйка и вытерла уголком головного платка внезапно покрасневшие глаза, отвернувшись, чтоб не видеть, как корову уводят со двора. Жалко все-таки. Сами вырастили.
За морем телушка — полушка, да рубль перевоз. Прежде я не очень понимал смысл этой поговорки. Теперь понял.
Купили Красулю в деревне. И теперь ей предстоял дальний путь — в город. Из Степановской волости — в Кунгур.
Сейчас бы ее погрузили на автомашину, дали полный ход и — привет! Оглянуться не успела — оказалась бы в городе. В те времена больше ходили пешком