— Считайте, что я прыгаю.
— Вот-вот, этими словами ты еще раз подтверждаешь свое полное безразличие к деньгам. Может, ты подпольный миллионер?
— Я понимаю вашу иронию. Наверное, я и впрямь не от мира сего. Для меня деньги в жизни не главное.
— А что для тебя главное?
— Я могу довольствоваться малым. У меня нет ни семьи, ни родственников, о которых нужно заботиться и кому надо помогать.
— Годы проходят быстро, Листопадов. Особенно в твоей профессии. Еще лет пять — десять, и путь тебе в охрану, где можно хорошо подработать, будет заказан.
Я понял, что он хотел сказать.
— Копить на старость? — спросил я с иронией. — Она еще далеко. Да и доживу ли я до такого вожделенного момента? Сейчас главное для меня — личная свобода. Увы, этого достичь трудно.
— Резонно. Почти убедительно. Но есть еще один нюанс — твоя незаурядная подкованность в восточных единоборствах. Как могло случиться, что обычный прапорщик пограничных войск работает на татами на уровне мастера? Только не говори, что такую технику тебе поставили в армейской учебке.
— Конечно нет.
Я ждал этого вопроса и был к нему готов.
— Меня как раз и послали служить в погранвойска из-за моей подкованности в искусстве рукопашного боя.
— И кто же тебя «подковал»?
— Я родился в Казахстане, в поселке, где большинство жителей были выходцы из Китая. Я ходил с китайцами в одну школу, дружил. У моего друга был дедушка, оказавшийся мастером цюань-шу. В те времена боевые искусства были запрещены, но он нас тренировал тайно. Вот так я кое-чему и научился.
— Кое-чему?
На лице Чона явно просматривалось сомнение.
— Ты хочешь сказать, что сейчас, работая на татами, пользуешься только техникой цюань-шу, изученной в детстве?
Я вздрогнул от неожиданности — Чон вдруг заговорил по-китайски!
Его произношение несколько отличалось от того, как разговаривал Юнь Чунь, но я все понял.
— Конечно нет, — ответил я тоже на китайском, но гораздо медленнее, чем кореец. — Я тренировался и у других мастеров, кстати, и во время прохождения службы.
— Убедил.
Мне показалось, что Чон сильно удивлен, хотя по его бесстрастному восточному лицу понять это было трудно.
— Ну ладно, давай оставим эту тему.
— Как скажете…
— Пока оставим, — добавил он многозначительно. — Мы ее продолжим в спортзале. Сегодня вечером тренировка. Все охранники обязаны тренироваться три раза в неделю. Единственной уважительной причиной отсутствия в спортзале может быть только болезнь. Но если будешь часто болеть, то у нас появится вакансия. А теперь я тебе объясню твои служебные обязанности…
Он меня накачивал инструкциями и наставлениями почти час.
Я не мог не отдать ему, как начальнику охраны, должное — все было предусмотрено и продумано до мелочей.
А если учесть количество охранников и качество их подготовки, то у Наума Борисовича и иже с ним был весьма мощный отряд командос, способных выполнить любую задачу.
Странные, однако, дела творятся под носом у правоохранительных органов…
Тренировки охранников «Витас-банка» проходили все в том же «Олимпионике».
Так, ничего особенного: разминка, работа со снарядами для укрепления мышц, растяжка с обязательной посадкой на «шпагат»…
Некоторые, похоже новенькие, это упражнение выполнить не могли. И Чон, свирепо поблескивая своими узкими раскосыми глазами, подвешивал их на «дыбу» — систему блоков и веревок, которые привязывались ко всем конечностям.
Распятые парни держались мужественно, хотя здоровенный верзила, один из помощников Чона, был немилосерден — так натягивал веревки, что у них трещали мышцы.
Я знал, что это упражнение очень болезненное, но весьма эффективное. Главное — не переусердствовать, иначе может быть обрыв сухожилий и человек превратится в калеку.
Я отрабатывал все, что предлагал Чон.
Он изредка посматривал в мою сторону, но замечаний не делал, хотя я и старался совершать как можно больше погрешностей. Ведь по легенде регулярными тренировками я не занимался достаточно продолжительное время.
Однако я несколько переусердствовал в своем стремлении выглядеть «как все». Чон подловил меня на «шпагате» — его я выполнял из рук вон плохо.
— На «дыбу»! — коротко приказал кореец.
Меня тут же подняли в воздух и надели на руки и ноги кожаные манжеты с карабинами для веревок.
— Терпи, — коротко бросил Чон.
И сам стал к рукоятке барабана, на который наматывалась веревка, соединенная через систему блоков с карабинами манжет.
Я молча кивнул.
Мне не понравилось выражение лица Чона — похоже, он готовил мне какую-то пакость, — но отступать было поздно.
Кореец слегка покривился в нехорошей усмешке и начал вращать рукоятку. Защелкала трещотка фиксатора, и я повис в воздухе уже без поддержки ухмыляющихся парней.
Не спуская с меня сурового взгляда, Чон натягивал веревки все сильнее и сильнее. Я знал, что сейчас растянут надлежащим образом и кореец уже должен остановиться.
Но тот продолжал вертеть свой «варганчик».
Я понял.
Я все понял.
Сукин сын, этот Чон!
Конечно, я и не предполагал, что он отнесется ко мне по-доброму. Однако то, что он задумал, не укладывалось ни в какие рамки.
Представляю, как он доложит Науму Борисовичу: «Увы, травма на тренировке, к дальнейшей работе не пригоден…»
Все чин-чинарем, при свидетелях, которые подтвердят что угодно.
Вот сволочь!
Я отключил внешнее восприятие мира. И низвергнулся в пучину медитации.
Мысленно я вырастал, как сказочный богатырь, мышцы наливались нечеловеческой силой, а веревки истончались до толщины обычного шпагата.
Будто не я, а кто-то другой наблюдал за Чоном, который ошалело уставился на рукоятку барабана, не желающую сдвинуться ни на миллиметр.
Он злобно оскалил зубы, потянул ее изо всех сил…
И грохнулся на пол — коротким, едва заметным движением я натянул веревки, прикрепленные к рукам, и они лопнули, будто их свили из гнилья.
Очутившись на полу, я спокойно освободился от манжет и присоединился к парням, обалдевшим от увиденного.
— Ни хрена себе… — прошептал кто-то из них.
Мгновенно вскочивший на ноги Чон был желто-серым. Произошедшее было выше его понимания.
В зале повисла гробовая тишина.
Я стоял как ни в чем не бывало и спокойно массировал запястья.
Стоял и думал: «Если сейчас Чон полезет в драку или натравит на меня своих воспитанников, я его убью». Без всяких сожалений и угрызений совести.
И буду гонять эту свору, пока им белый свет не покажется в копеечку…
Внешне я был невозмутим, но в моей груди бурлил вулкан.
Чон постепенно приходил в себя. Он многое видел в жизни и был мудр. Кореец понимал, что я разгадал его замысел, и теперь он должен был найти выход из этой патовой ситуации.
Выяснение отношений можно и отложить…
— Я просил починить эту рухлядь. — Чон злобно уставился на парней. — Почему в этом вопросе конь не валялся?!
Все молчали.
Не знаю, был ли разговор по поводу «дыбы» или нет, но у парней хватило благоразумия промолчать в тряпочку.
— Ладно, хватит прохлаждаться. Готовьтесь к спаррингам… — приказал Чон.
И быстро вышел из зала.
Я оставался до конца тренировки.
Она шла ни шатко ни валко, несмотря на присутствие Чона. Спустя полчаса он возвратился, но вместо своих обычных обязанностей мастера-наставника занялся отработкой ударов на макиваре.
В зале присутствовала какая-то нервозность, а парни были вялыми и невнимательными. И все они старались не смотреть в мою сторону, что у них не очень получалось.
Помахав еще часок руками и ногами, мы дружно потянулись в душевую.
Чон остался.
Чему я был очень рад — сегодня его желтая рожа мне уже опротивела.
Вышагивая по ночному городу, я с тоской думал: «Что я делаю? Зачем мне все это? Неужто только ради спокойствия и безопасности семьи? Ну почему, почему я даже не сделал попытки сбежать вместе с женой и сыном?! Лучше умереть, чем вечно чувствовать себя подчиненным — и кому?! — а из-за этого ущербным…»
В ответ на свои мысли я слышал лишь вой ветра. На город надвигалась пурга.
Опер
Маркузик высадил нас прямо у подъезда Центрального банка и погнал «мазду» на стоянку.
Я спросил у Латышева:
— Что, будем банк брать? Тогда нужно было захватить автоматы.
— Будем брать… — Полковник улыбнулся и вошел внутрь.
Я последовал за ним.
Мы прошли охрану, показав свои удостоверения — пропуска на нас уже были заказаны. Но ни в операционный зал банка, ни в административное крыло мы даже не заглянули.
Латышев уверенно повел меня к неприметной двери с надписью «Служебный ход», и мы очутились в проходной, охраняемой двумя милиционерами.
Снова последовало «козыряние» удостоверениями, и мы вышли во внутренний двор банка.
— Сюда…
Латышев уверенно открыл ключом дверь одной из инкассаторских машин.
— Запрыгивай на переднее сиденье. Поведу я…
Да, блин, тайны Бермудского треугольника…
Со все возрастающим удивлением я отметил, что стекла микроавтобуса тонированы, движок, судя по звуку, вовсе не от «рафика» — гораздо мощнее и, скорее всего, импортный, а кабина напичкана таким количеством самой разнообразной электронной аппаратуры, совершенно мне незнакомой, что напоминала пилотскую рубку современного авиалайнера.
Латышев дал газ, и наше чудо техники, тихо урча, выкатилось за ворота.
Мы явно ехали за город.
Я сидел молча, переваривая увиденное: полковник удивил меня в очередной раз. Я точно знал, что такой техники в УБОП отродясь не водилось.
Тогда откуда?
Понятно — от верблюда…
Неожиданно на пульте справа от Латышева замигал красный огонек, и чей-то голос нарушил тишину в салоне:
— Внимание, я Второй, как слышишь, Питон? Прием…
Полковник щелкнул тумблером и ответил в микрофон на приборной доске:
— Второй, что стряслось?
— За вами хвост.
— Мать твою! — выругался Латышев. — Все-таки вычислили… Второй, как слышишь? Прием…
— Слышу тебя хорошо. Все оʼкей.
— Сколько машин идет за нами и кто?
— Пока одна, «БМВ» цвета «металлик». Но похоже, вызывают подмогу. Мы засекли оживленный радиообмен. Ведем расшифровку.
— Второй, кто?
— Питон, а полегче вопросов у тебя нет? По всему видно, что контора солидная. У них связь кодированная, через космос. Прием…
— Второй, впереди развилка. Мы повернем направо. Отсекайте.
— Понял, Питон, понял. Все будет в ажуре.
— Только постарайтесь обойтись без стрельбы.
— Есть! Конец связи.
Ну и дела! Питон…
Где и кому ты служишь, полковник Латышев?!
Недаром перед тобой сам генерал ходит едва не на цырлах… Послал мне Господь начальничка. Жизнь настала — не соскучишься…
Мы свернули на асфальтированный проселок.
Едва нас скрыл лесок, Латышев ударил по газам. Теперь наш микроавтобус рванул, словно «мерседес».
Про себя я отметил, что Латышев был классным водителем.
Мы пулей мчали вперед, углубляясь в лесной массив. Полковник тревожно посматривал на молчавший динамик спецсвязи — Второй пока не объявлялся.
Его тревога передалась и мне. Я сидел как на иголках.
Наконец снова загорелась красная лампочка и Второй вышел на связь:
— Питон, я Второй. Ответь. Прием…
— Я Питон, как там у вас?
— Хвост обрублен. Клиенты отвалили.
— Обошлось без контакта?
— Без. Они просто развернулись и поехали обратно.
— Какие-нибудь предположения имеются?
— Похоже, они нас узнали и не стали нарываться на неприятности. Я думаю, что это конкуренты из…
— Второй, подробности опусти, — быстро перебил его Латышев.
— Понял. Следую за вами. Конец связи.
«Рафик» свернул на едва приметную лесную дорогу.
Она была расчищена от снега, но не укатана, по следам я определил, что по дороге прошли всего две машины, и одна из них — вездеход с широкими шинами.
Вскоре дорога привела нас к избушке лесника. Возле нее стоял большой стог сена, телега и высилась поленница, присыпанная снегом.
Следы машин упирались в стог.
Но где они? Чудеса…
Латышев включил микрофон:
— На связи Питон. Как слышите? Я уже на базе. Прием.
— Я Первый, как обстановка позади?
— Чисто. Был хвост, но им занимался Второй.
— Хорошо. Надеюсь, он оказался на высоте?
— Судя по его докладу — да.
— Въезжайте…
Я оторопел: раздался звук работающих электромоторов, и в стогу образовался проем, куда спокойно проехал наш «рафик».
Когда я вышел из кабины, ворота уже закрылись, и под потолком зажегся плафон. Нас встретили двое молчаливых парней в камуфлированной военной форме.
Мы вошли в дверь деревянной перегородки — и оказались в кабине лифта, который стал опускаться.
Когда дверь лифта открылась, перед нами появился длинный коридор с кафельными полами. По сторонам коридора виднелись двери.
Возле одной из них стоял часовой с автоматом.
— Нам сюда.
Латышев кивнул часовому, и тот молча отстранился.
Комната, куда мы вошли, была достаточно просторна и хорошо освещена. Она напоминала кабинет директора небольшого предприятия: шкафы с какими-то книгами, сейф, стол для совещаний, десятка два стульев, селекторный аппарат, кресло-вертушка хозяина, на стене радиоприемник и две ширпотребовские картины.
На полу лежал голубовато-серый ковер в «официальном» исполнении — с краснозвездной каймой.
За столом, в кресле, сидел немолодой мужчина с волевым худощавым лицом. Его тяжелый немигающий взгляд, казалось, проникал в мозги.
У меня даже озноб пробежал между лопаток…
— Здравствуйте, Виктор Егорович, — почтительно приветствовал его Латышев.
— Здравствуй, Николай Иванович. Это он? — Мужчина снова посмотрел на меня.
Черт возьми, я его просто боюсь! Ну нет, так дело не пойдет. Что это за игры?
И вообще — куда я попал?
— Он, — коротко ответил я и сел, не дожидаясь приглашения. — Разрешите представиться — майор Ведерников. Кто вы и что вам от меня нужно?
— Смел и дерзок.
Что-то похожее на насмешку мелькнуло в темных глазах Виктора Егоровича. И снова утонуло в неподвижной глубине зрачков.
— Это хорошо. Сработаемся, — сказал он с удовлетворением.
— Сработаемся? — Я и впрямь был удивлен дальше некуда. — Как это понимать? Я уже работаю. И рапорт о переводе… уж не знаю куда — не подавал.
— Присаживайся, Николай Иванович. Что-нибудь выпьешь?
Казалось, на мои слова Виктор Егорович вовсе не обратил внимания.
— Если можно, кофе.
— Нет проблем. И коньяк. Не возражаешь?
— С удовольствием, спасибо.
Виктор Егорович включил селектор и отдал соответствующее распоряжение.
Наверное, все было подготовлено заранее, потому что буквально через десять секунд дверь отворилась, и в комнату вошел стройный, подтянутый офицер в чине капитана с подносом в руках.
— Разрешите, товарищ полковник! — обратился он к Виктору Егоровичу.
Виктор Егорович молча кивнул, и капитан начал сноровисто сервировать стол. Видно было, что этим делом он занимается не впервые.
«Штабная крыса…» — подумал я неприязненно. И вспомнил Афган, где таких паркетных шаркунов тоже хватало.
Это были в основном сынки больших начальников, приезжавшие в Афганистан за званиями и орденами. А некоторые из них — особо ушлые — сумели набить еще и свои карманы.
В Союз награбленные в горных кишлаках ценности, дорогие ковры ручной работы и даже наркотики они отправляли в гробах. Знали, мерзавцы, что «груз 200» проверять не будут…
Козырнув, офицер вышел.
Виктор Егорович с удовольствием понюхал янтарную жидкость в хрустальном лафитнике и сказал:
— Ваше здоровье…
Одним махом опрокинув в рот довольно вместительную рюмку, он с удовольствием запил спиртное глотком кофе.
— Рад тебя видеть, Николай Иванович, в полном здравии.
— Взаимно, — улыбнулся Латышев.
Я решил последовать примеру Виктора Егоровича. Мои нервы были напряжены, как перетянутые струны, и пятьдесят граммов коньяка для поддержки тонуса не помешают.