- Ты с ними поласковей обращайся, мягко и бережно, - поучал Птичкин Гольцева. - Бронебойный снаряд - изделие нежное. Ты небрежно отнесешься, бросишь ящик, а он взорвется. За ним, от детонации, все остальные. Чем мы тогда стрелять будем?
- Взорвется? - Гольцев замер с ящиком в руках. - Я же аккуратно.
- Аккуратно он, - Птичкин ногой подвинул цинк с патронами и присел на него. - Тут не просто аккуратность, тут нежность нужна. Ты знаешь, какой чуткий взрыватель у болванки?
- Не знаю, - Гольцев осторожно уложил в штабелек пятидесятикилограммовый ящик. С сомнением посмотрел на остальные.
- Он не знает! - возмутился Птичкин. - Какой ты, Гольцев, после этого артиллерист?! Чему вас только в запасных полках учат? Запомни, у болванки три внутренних и очень чутких взрывателя. Один головной и два боковых. Все три большой взрывной силы. Сам понимаешь: броню у танка надо насквозь прошибить. Вот снаряды такими мощными взрывателями и оснастили.
- Как это боковых? - не понял Гольцев. - Они что, сбоку у снаряда?
- Вот именно. Последнее достижение нашей передовой науки и техники. Академики сообразили. Встречаются, конечно, сейчас еще снаряды, у которых нет боковых взрывателей, но это - старой конструкции. Если такой рикошетом пойдет... Знаешь, что такое рикошет?
- Слышал, а видеть не приходилось, - признался Гольцев.
- Видеть ему не приходилось... Где ты в тылу рикошет увидишь? С этим научным явлением техники можно познакомиться только у нас, на фронте. Рикошет это... Представь себе, Гольцев, - выстрелило орудие. Наводчик, скажем, точно в башню прицелился. А танк в это время повернулся. И снаряд ударяет в башню не острым своим концом, а боком. И конечно, прошибить ее не может - броня. Снаряд отскакивает и падает на землю. Это и есть рикошет. Никакой от снаряда пользы. А танк спокойно пойдет дальше. Куда пойдет? Как думаешь?
- Куда? - заинтересовался Гольцев.
- Куда, куда?.. На кудыкины горы. На тебя пойдет. У фрицев в танках сейчас такой прибор стоит: если рикошет, он сразу определяет откуда стреляли, дает азимут, танк недуром прет к этому месту и давит орудие вместе с расчетом. Поэтому срочно изобрели боковые взрыватели и начали в ударном порядке их устанавливать. Теперь, если снаряд боком о броню ударится, фриц, по старой привычке, соображает, что легко отделался. А пока он радуется, взрыватель срабатывает, и весь экипаж отбывает в бессрочную командировку. А загробной жизни, как тебе известно, не существует. Так что амбец всему экипажу. Ты с этими снарядами обращайся осторожно и нежно. Словно не снаряд это, а красивая деваха, краля, со всеми вытекающими из этого обстоятельствами, как сказал бы наш комбат. У тебя какое образование?
- Восемь классов кончил.
- Восемь... Тогда понятно... Учиться надо, Гольцев. Тебе бы все это еще в школе рассказали. Надо десять классов кончать, как Трибунский.
- Не мог. Война, работать пошел.
- Это ты правильно поступил. И где ты, Гольцев, работал?
- На заводе.
- На каком заводе, что ты там делал?
Гольцев молчал, будто не слышал вопроса, продолжал укладывать ящики.
- Не стесняйся, Гольцев, говори, - не отставал Птичкин. - Я ведь понимаю, что разные бывают работы: престижные и не особенно престижные. Но все профессии у нас почетные, все работы заслуживают уважения. Так что не стесняйся, я пойму.
- Сборщиком я работал, - признался Гольцев. - Нужны были на заводе сборщики. А так я в токари хотел.
- Сборщиком - это тоже неплохо, это профессия. А что ты собирал на своем заводе? - допытывался Птичкин.
- Снаряды мы собирали, бронебойные. - Гольцев смотрел на Птичкина чистыми невинными глазами. - Только у нас взрыватели на них еще не ставили. Мы выпускали еще снаряды старой конструкции.
- Снаряды? - уточнил Птичкин. - Бронебойные?
- Снаряды. Бронебойные.
Птичкин хохотнул. С удовольствием глядел на спокойное лицо солдата и улыбался.
- Ну, Гольцев, ты, я вижу, не пропадешь. Но учти, если в следующий раз станешь мне голову морочить, накажу. Поскольку я старший по званию, и разыгрывать меня ты, салажонок, не имеешь права. Понял?
- Да я же ничего, - Гольцев тоже улыбнулся. - Мне же интересно было послушать...
- Не имеешь права. До чего мы докатимся, если меня, кадрового артиллериста, станет разыгрывать зеленый новобранец!? Все устои рухнут. Конец света. О нашем разговоре, Гольцев, никому ни слова. Понял?!
- Понял, товарищ гвардии младший сержант.
- Раз понял, то давай помогу.
Они заканчивали, когда к машине подошел Григоренко.
Вначале он с удивлением наблюдал, как Птичкин наравне с новобранцем Гольцевым укладывает снаряды, потом спросил:
- Що там у вас, скоро кинчаетэ?
- У нас почти все готово, мой рыжий друг, - сообщил Птичкин. - Этот мы сейчас положим сюда. А этот, Гольцев, клади туда. Вот и все. Можно считать, что мы свое задание выполнили успешно.
Он легко перемахнул через борт машины. За ним спрыгнул и Гольцев.
- Знаешь, Григоренко, наш Гольцев, оказывается стремится повысить свое артиллерийское образование. Интересуется, какой системы взрыватели в болванках. Понимаешь, совершенно не представляет себе, какая разница между боковыми и головными взрывателями, хотел бы узнать подробности о рикошетах: от чего они происходят и к чему приводят (подложил он мину, Григоренко, который тоже любил разыгрывать новичков. Такое стремление к знаниям следует поощрять. А мне некогда ему эти важные для артиллериста детали объяснить. Помоги человеку. Выбери полчасика, расскажи, что к чему, и все остальное.
- Цэ я можу, - согласился Григоренко. С удовольствием согласился. - Чому ж нэ помогты чоловику, як йому хочется розибратысь. Допоможемо. А яки тоби калибр цикавить, Гольцев? Мабуть, наш? Тому що всэ от калибра заважить...
Но Григоренко вспомнил, зачем пришел сюда, и заскучал...
- Тильки зараз нияк нэ можу, - с искренним сожалением признался он. И объяснил: - Прийдется тоби трошки потэрпыть. Лейтенант наказав, - он повернулся к Птичкину, - щоб мы с тобой збигалы до коновала.
- Это зачем?
- А за бинтами. Щоб у кожного расчета був повный набор перевязочных средств. Лейтенант турбуется, що хто-нэбудь можа подряпатысь, або що...
- Бинты понадобятся.
- Я тэж так думаю, що бинты згодяться. Я так и сказав лейтенанту, що трэба взять побильш, а для цього мэни трэба дать кого-нэбудь в допомогу. Тильки щоб людына сурьезна була, ответственна и розумила важлывость задачи. Так лейтенант зразу и кажа: "Птычкина возьми в допомогу, вин у нас сурьезный и ответственный".
- Прямо так и сказал, что Птичкина тебе в допомогу?
- А щоб мэни аж два дни сала з салом нэ исты! - поклялся Григоренко.
- Раз ты про сало заговорил - верю. Но проверю у лейтенанта, кто из нас кому помогать должен. Тем более что у меня в вещмешке кусок сала имеется. Розовое такое сало, с мясными прожилочками. Ладно, Гольцев, топай, доложи лейтенанту, что на машине полный порядок. Можно еще один боекомплект уложить. А про взрыватели и про все остальное Григоренко тебе непременно расскажет. Он у нас по этому делу первый специалист.
- Цэ так, - согласился Григоренко. - Допоможемо. Расскажу.
- Ты меня не забудьте позвать, когда будешь молодяку рассказывать про взрыватели, - попросил Птичкин. - Очень мне бывает интересно тебя, Григоренко, послушать. Особенно когда ты рассказываешь о новейшем вооружении.
* * *
Они шли мимо первого орудия.
- Хорошая ты моя, умница, - раздался негромкий голос из-за щита. - Вот так... Вот так... Сейчас тебе будет совсем хорошо...
Григоренко и Птичкин остановились. Замерли.
- Кто-то там есть, - прошептал Птичкин.
- Ага, - подтвердил Григоренко. И кажись нэ один.
- Как тебе? Хорошо тебе? - продолжил голос за щитом. - Ты любишь, когда тебя вот так гладят?
- Огородников, - определил Птичкин. - Ну дает... Ну Огородников...
- Глянем... - глаза у Григоренко разгорелись.
- Вот теперь тебе должно быть совсем хорошо. - не скупился голос на ласковые слова. - Я, когда домой вернусь, всем про тебя рассказывать стану.
- Может не надо, - усомнился Птичкин. - Пусть...
- А мы издаля, - прошептал Григоренко. - Мешать нэ будэмо. Тильки одним воком. Вин и нэ почуе.
- Ну-у пошли...
И они пошли. Тихо. На цыпочках. Осторожно, неслышно обошли бруствер.
За щитом стоял Огородников. Один.
Он неторопливо протирал прицел белоснежным шелковым лоскутком - парашютиком от трофейной осветительной ракеты.
- Ты у меня лучше всех, - Огородников отступил на полшага, оглядел свою работу и остался доволен. Шелковый лоскут он положил в карман и ласково провел рукой по казеннику. - Красавица ты моя. Ты их не бойся, ты их с первого снаряда бери: и "тигров", и "пантеров", и "фердинандов", и всех других зверюг... Будь умницей. Тебя сам комбат Барышев уважает. А он хороший человек. Вчера я домой письмо послал. Мамане и батяне, и Вале... Про тебя тоже рассказал. Хорошая у меня Валя, веселая. Она тебя тоже любит, так что ты старайся... А, знаешь, что мне Валя написала? Я тебе прошлый раз рассказывал, так это еще не все...
Огородников по-прежнему на замечал гостей.
Лицо у Григоренко расплылось в широчайшую улыбку, и он уже открыл рот, чтобы сказать что-то веселое и ехидное. Но не успел, потому что перед его длинным носом появился вдруг здоровенный кулак Птичкина. А второй рукой Птичкин наклонил к себе голову Григоренко.
- Человек с пушкой разговаривает, - прошептал он. - Понимаешь, салага, с пушкой! Она у него живая. Друзья они. Попробуй только вякнуть!
- Та я ж ничего, - так же шепотом, обиженно ответил Григоренко. - Хиба ж я нэ розумию?! Вин розумие, а я ни. Хай балакае на здоровьечко. Пидэмо до коновала.
- Только тихо...
Они отступили за бруствер и сделали полукруг, чтобы не помешать Огородникову. А тот по-прежнему разговаривал с пушкой, и они понимали друг друга.
* * *
Литвиненко с кухней приехал раньше обычного. Был он в добрейшем расположении духа. Все, что вокруг него происходило, казалось повару прекрасным. А в каше, сегодня, как никогда ранее, было много свиной тушенки. Нашли все-таки для страдальца зубодера. В армии, как утверждал еще генералиссимус Суворов, все есть, надо только поискать... Нашли. А там - пару минут терпения и повар Литвиненко из страдальца превратился в счастливчика. Как хорошо становится человеку, когда его избавляют от больного зуба, знает только тот, кто прошел через подобное испытание. Какое это, оказывается, счастье. Делай, что хочешь, и думай, о чем хочешь. А еще - имеешь возможность осторожно ощупывать кончиком языка место, где еще вчера находился источник умопомрачительной боли.
Первым делом Литвиненко передал солдатам два больших походных термоса.
- Вам отдельно от полка отправляться, так это вот каша. Чтобы горячим и пообедать могли, и поужинать. А здесь вот свежий хлеб, только утром испекли, - он подал большой бумажный мешок, в котором было не меньше десятка буханок. - А тут еще, для любителей повеселиться, десяток банок "Второго фронта", - повар подал второй бумажный мешок, такой же большой, но заполненный едва на четверть. - А теперь налетай, братва, сегодня гречкой кормить буду.
Литвиненко обступили. Грех упускать момент, когда повар добр и бесконечно щедр. Тем более, солдаты всегда старались как следует поесть перед дорогой. Кто знает, как там будет дальше? Литвиненко знал, что взвод уходит куда-то, отдельно от полка, а главное - отдельно от кухни, и насыпал щедро.
* * *
Гогебошвили поел, взял у повара кружку горячей водички и стал править на ремне бритву.
- Ты чего это? - подошел к нему Малюгин. - Мы же с тобой сегодня утром брились. Твоя проволока еще и не отросла как следоваеть.
- Григоренке голову надо побрить.
- Не связывался бы ты с рыжим, - посоветовал Малюгин. - У него такие лохмы - бритву посадишь. Там сначала машинкой как следовает пройти надо. На худой конец - ножницами. А бритвой уже потом.
- Получил приказ от комбата. Командиру не могу отказать.
- Так тебе Григоренко и дастся. Он как твою бритву увидить, враз сбежить.
- Зачем сбежит? От такого хорошего дела никто не бегает. Спасибо скажет. Григоренко, - позвал Гогебошвили, - иди сюда, дорогой, очень важное дело есть. Только для тебя, дорогой.
Придерживая левой рукой котелок с кашей, подошел Григоренко. Продолжал неторопливо есть. Остановился.
- Чого тоби, кацо?
- Давай голову брить будем, - дружелюбно предложил Гогебошвили. - Смотри, - он взмахнул бритвой, - как шашка, сверкает. Малюгин мыло дает, целый кусок. У фрицов французское мыло на Украине добыли. Понимаешь. Такой вот хороший трофей. Прямо как адикалон "Шипр" пахнет. Даже еще лучше.
- Какое мыло, - возмутился Малюгин. Не для того он трофейное мыло прибрал, чтобы у Григоренко патлы брили... - Нет у меня никакого мыла.
- Не мешай, дорогой, принципиальный разговор идет, приказ комбата выполнять надо, а ты с каким-то мылом лезешь... Зачем мешаешь!
- Да я ничего, - опешил Малюгин. - Немного, конечно, есть. Раз такое дело - могу дать.
- Вот и хорошо. Садись, Григоренко, не стесняйся. Кашу потом скушаешь. Сейчас я тебя брить буду. Как комбриг Котовский станешь. Знаешь, был такой в гражданскую. Герой! Совсем на него похож станешь. Самый красивый будешь.
- Это того... не-е-е... - попятился Григоренко. - Я и так красивый.
- Ай-яй-яй, - покачал головой Гогебошвили. - Почему не хочешь? Сам комбат Барышев он нем думает, хороший совет дает. А он боится с клочком шерсти расстаться. Они же у тебя все равно рыжие... Садись, дорогой, кушай свою кашу. Я уговаривать буду.
- Ховай свою шаблюку, - Григоренко отступил еще дальше. - Бо брить голову я у тэбэ нэ стану. Пиду до Угольникова, хай машинкой скубэ... - И он ушел подальше от Гогебошвили, чтобы спокойно доесть кашу... А там видно будет. Не хотелось Григоренко лишаться своей шевелюры, но понимал: раз комбат приказал, то придется. Но лучше уж машинкой...
- Не хочет, - развел руками Гогебошвили. - Ничего не понимает человек. Совсем несознательный. Сам сейчас бриться буду.
- Второй раз за день? - удивился Малюгин.
- В бой идем, - блеснул зубами Гогебошвили. - Сам понимаешь, дорогой, в бою человек красивым должен быть. Как пойдешь в бой небритым? Все удивляться будут.
- Так это молодым покрасоваться. А мне уже ни к чему.
- Человек всегда молодой, пока хочет быть молодым. На Кавказе человек в семьдесят лет молодой считается. А тебе сорока нет, какой ты старик? Будешь бриться, совсем молодой станешь. Всегда красивым будешь.
- Ну-ну, - сказал Малюгин и взялся за кашу. А когда очистил котелок, подумал-подумал и пошел к повару за горячей водой. Хотя, обычно, брился он не чаще чем раз в три дня. Кто его знает, Малюгина, возможно он поверил Гогебошвили и решил стать еще красивей.
* * *
Мозжилкин и Огородников пристроились возле машины. Они были одногодками. Но крупный Мозжилкин выглядел старше своих лет, а невысокий, щуплый Огородников так и остался мальчишкой. В свободное время наводчики (элита у артиллеристов) любили посидеть вдвоем. Вот и сейчас они ели кашу и неторопливо беседовали. Один из под Чебоксар, другой из под Рязани - почти земляки.
- Хороша каша, - похвалил Огородников и работу Литвиненко, и сам продукт. - Я до армии никогда гречневую кашу не ел. У нас почему-то гречку не сеют. Приеду после войны домой, достану семена и буду выращивать. Такая каша всем понравится, все с удовольствием есть будут.
- У вас гречиха, видно, не растет. Климат не тот, или земли не годятся, потому и не сеют.
- Как это не растет? У нас все растет. И климат у нас очень даже тот. У нас рожь знаешь какая? Как мой рост. Картошку - с каждого квадратного метра целый мешок собираем. А ты говоришь: "не растет". У нас куры самые большие в стране. Прямо как гуси. И яички они несут громадные, вот такие, - Огородников пальцами рук изобразил размер яичек, которые несут куры Чувашии.