- Ты знаешь, как?..
Я кивнула. Феррерс приподнял брови в удивлении, и я поняла, что теперь-то, после всего мной сказанного, да еще и с этим маленьким откровением, он точно что-то поймет. Но сейчас это меньше всего имело значения.
Снова пристроив фонарик на высоком камне, Ричи с нажимом провел осколком по своей ладони, прочерчивая красную полосу. После чего, протянул камень мне.
Мои руки дрожали. И в первый раз я просто впустую чиркнула по руке, не оставив и царапины. Закусила губу, снова прижала холодный острый кончик к коже, зажмурилась. Было не особенно больно - будто кошка царапнула - просто немного странно от того, что я сама себе нанесла рану. И еще более странно - если подумать для чего.
Ричи протянул руку, и я вложила в нее свою окровавленную ладонь, крепко обхватив большой палец, чтобы царапины плотно соприкасались.
Он заговорил первым, негромко, но как-то торжественно, и я подхватила:
- Солнце и луна, вода и огонь, земля и воздух, и прочие силы, подвластные по земле ходящим, скрепите союз сей доброй волей и кровью от крови...
Мне вдруг мельком подумалось, что в этом все же что-то есть... В древних словах, звучащих в унисон, отражающихся от стен, в отблесках фонарика, пляшущих на камнях, и даже в угрозе жизни...
А еще - в глазах напротив, бездонных и спокойных. Я произносила слова древней брачной клятвы и чувствовала, как полыхают мои щеки, от одной только мысли, что это ведь не шутка - и я вручаю себя - ему. Сама, «доброй волей». Вот так легко, без ухаживаний и трепетных свиданий под луной, из необходимости и «понарошку». Ведь действительно, пока такой брак не консумирован, его легко можно разорвать.
Но что-то во мне этой мысли упорно противилось. Все это «понарошку» казалось слишком настоящим.
Произнеся последние слова общей клятвы, Ричи разорвал рукопожатие, провел большим пальцем по ладони, перемазанной в нашей крови, а потом, помедлив мгновение, коснулся им моих губ. И от этого короткого прикосновения меня бросило в жар.
- Принимаю тебя в свой род, дитя солнца и луны, воды и огня, земли и воздуха, чтобы разделить с тобой жизнь, и силу, и наследие предков.
Я повторила его жест, и тоже коснулась пальцем губ Ричарда, ставя на них свою маленькую кровавую печать.
- Отдаю себя тебе, дитя солнца и луны, воды и огня, земли и воздуха, чтобы разделить с тобой жизнь, и силу, и наследие предков.
Дыхание застыло где-то в горле.
Все. Я на самом деле это сделала. Мы на самом деле это сделали.
Ричи шагнул вперед, обхватил меня одной рукой за талию, крепко прижав к себе, другой за затылок - и накрыл мои губы своими.
Ноги подкосились, мир поплыл, я вцепилась мертвой хваткой в его свитер, жадно отвечая на этот поцелуй, и мне казалось, что нас кружит в смерче, не разделяя, но еще сильнее вдавливая друг в друга. А я не могла думать ни о чем больше, только о том, как мне хорошо, горячо и упоительно сладко.
А потом полыхнула яркая вспышка, и мы рухнули на камень, стукнувшись лбами и носами.
Вернее, на камень упал Ричи, а я шлепнулась на него сверху.
Вскинула голову, потирая пострадавший нос, и с ликованием обозрела исписанные рунами стены и портальный рисунок на полу.
- Получилось... - прошептал Ричи.
Я подняла руку, зажигая в ладони такое родное, такое уютное пламя, стиснула кулак, пустив искристые рыжие брызги, а потом...
А потом ухватила Феррерса за воротник куртки и, не до конца понимая, что и зачем делаю, поцеловала.
Острое, огненное, ликующее счастье заполнило темное, тесноватое помещение. Счастье БЫТЬ. Жить. Счастье, что я - мы! - есть!
И опешивший в первое мгновение Ричи откинулся на плиты пола, расчерченные символами перехода, широкие ладони ухватили меня за талию - Феррерс рывком прижал меня к себе, и я выпустила воротник и запустила руки в светлые непослушные жесткие волосы.
Поцелуи, такие же горячие, как затопившее нас счастье, плавили тело.
Впервые в жизни я целовала кого-то сама и вовсе не собиралась останавливаться.
Руки мужа - моего мужа! - оказались под одеждой, под мешающей курткой и тонким свитером. Они гладили, трогали, и кожа отзывалась жаром на прикосновения, и мне было мало, мало - мало-мало-мало!
Зарычав, я вывернулась из куртки, снова вернулась к прерванному занятию. К оставленным рукам и губам.
И в какой-то момент я вдруг оказалась снизу, и вес тяжелого рослого парня показался мне благословенным, лучшим ощущением, которое я когда-либо переживала - а он опирался ну руки, наверное боялся, что мне будет тяжело, и от этой нелепой мысли мне стало смешно. Я оплела руками его шею и плечи, целовала его вперемешку со смехом, а веселье, свобода и счастье смешивались во мне, и этого всего было слишком много, чтобы удержаться внутри, они выплескивались наружу и раскрашивали яркими красками мир...
Я хотела, я чувствовала, я знала - я никому не позволю расторгнуть этот брак.
Аннулировать? Отменить?!
Мое счастье и разноцветный мир - отменить?!
Вы что, смеетесь? Как будто, я могла бы согласиться!
Ну, разве что Ричи решит. Но его я чувствовала как саму себя - я была в нем как в самой себе уверенна.
- Ильза! Ильза, послушай! Я должен тебе сказать...
Я прыснула - ну нашел же время, чтобы говорить!
Что тут говорить?
Я потянулась к его губам и коснулась его легким-легким поцелуем. Погладила его по щеке, с удивлением и радостью узнавая, какая она под моей ладонью...
Ричи перехватил ее, прижал к своим губам, и от короткого жгучего поцелуя-укуса по моим венам побежал ток.
У него были сумасшедшие глаза - лихорадочные, отчаянные, счастливые.
- Ильза, я люблю тебя. Выходи за меня замуж?
Я кивнула и потянулась обнять его - чтобы прекратить неуместные разговоры и перейти, собственно, к тому, ради чего всё затевалось - к замужу.
- Нет, подожди, не спеши, - пробормотал он, снова перехватывая мою руку и покрывая ее поцелуями - в том мест, где остался порез от камня из пещеры.
- Подожди, это важно, подожди! - голос был прерывистым и сбивчивым, и я чувствовала, как неистово колотится сердце в его груди - совсем рядом с моим.
И, наверное, ему действительно было важно что-то мне сказать, хотя самое важное я уже услышала, и не представляла что еще может быть важно, но Ричи считал по-другому, и потому я остановилась, перестала обдирать с него куртку.
- Наши дети не будут магами - их запечатают сразу после рождения, чтобы не погибли сами и не причинили вреда другим. А может, у нас вообще не получится их родить - такое часто бывает, из-за проблем у родителей происходит магический конфликт, и вот это вот всё...
Да знаю я, какие сложности бывают у таких проблемных, как мы! Откинувшись на гладкие плиты пола, я неожиданно для себя самой рассмеялась:
- Я, может, вообще детей не захочу! Подумай об этом, Феррерс - ты согласен на жену, которой, может быть, дети не нужны?
- Это ты сейчас так говоришь, - подозрительно проворчал Феррерс. - А через десять-двадцать лет - р-р-раз, и захочешь, и пойдешь искать нового мужа...
Я снова засмеялась:
- Глупости! Через десять-двадцать лет я буду старая, зачем мне в таком возрасте искать нового мужа?
Выражение лица у Ричи стало... Сложным.
Я прыснула, и куснула его за шею. Ну а чего он?! И шея как раз соблазнительно маячила у меня перед носом...
По телу, прижавшему пеня к полу, пробежала дрожь.
Во взгляде пропали последние признаки разума.
Крепко зажмурившись, Ричи взял себя в руки - и я невольно восхитилась: вот какой у меня муж! Ну с чем, с чем мы можем не справиться?!
- И наследником я не буду. Ты согласна? Ты согласна выйти за меня замуж? Не за будущего лорда Феррерса, а... За меня?
И торопливо добавил:
- Я смогу тебя содержать, и родители не оставят меня без поддержки, я знаю, просто у них есть обязательства перед родом, и их придется выполнить Мэнди. А у тебя буду только я
- Вот и отлично, - легкомысленно отозвалась я, - У твоих родителей есть Мэнди, у моих - волейбольная команда на семь персон, так что не о чем беспокоиться!
Я на секунду задумалась, и добавила:
- А если ты захочешь детей - через десять лет мы их заведем. Или через двадцать.
И потянула его за свитер на себя.
И он потянулся за мной, и то, что было дальше, напоминало шквал, шторм. И тело Ричи прижималось ко мне везде - и выгибалась, чтобы чувствовать его еще острее. И ощущать его возбуждение сквозь одежду. И торопить его - быстрее, быстрее!
Мир перевернулся, и я оказалась на полу, прижатая к рунам портального зала тяжелым телом. Ричи впился в мои губы - напористо, почти грубо, но мне нравилось, мне все нравилось, ведь я так долго этого ждала. И я отвечала ему так же жадно, так же яростно. Я вцепилась в него, я буквально сдирала с него одежду - куртку, свитер, рубашку...
Последнюю он стянул сам, не расстегивая даже, через голову и замер на мгновение возвышаясь надо мной, распростертой под ним на камнях. Он, кажется, любовался.
И я.
Я глазела с восхищением и восторгом на сухощавое тело - тяжелое, жесткое, горячее, гладкое, и от одной только мысли, что я сейчас смогу к нему прикоснуться, прижаться, поцеловать, между ног стало горячо и низ живота сладко сжался.
Прозвучавшее над головой короткое, но крайне емкое и настолько же нецензурное ругательство стало неожиданностью. Ричи вдруг подскочил, рывком дернул меня, ставя на ноги, одернул задравшийся до подбородка свитерок, потянулся за собственной рубашкой и...
Это было все, что он успел, потому что в следующий миг дверь с грохотом распахнулась, и в зал ворвалась... толпа.
Кейт
Я великодушно позволяла Мэнди выковыривать мне глаза и засовывать пальцы в уши, валяясь с ней на диване, когда горничная принесла мне телефон.
- Это из гротов, миссис Феррерс, говорят что-то срочное.
И я даже сначала, куда больше увлеченная тем, чтобы сохранить зрение и слух, не обратила особого внимания на эту фразу. «Что-то срочное» в этом доме звучало чуть ли не каждый час.
А потом...
Я не помнила, как я бежала к Эдварду, я не помнила, как мы звонили старшим Феррерсам, не помнила дороги.
Я пришла в себя уже только в обычно темном, а сейчас ярко освещенном коридоре в гротах, вместе с Эдвардом и его родителями, выслушивая сбивчивые объяснения управляющего и спокойный уверенный голос того, кто возглавлял спасательные работы.
Я смотрела пустым взглядом на завал, под которым сейчас находился мой сын - мой сын, слышите, сын, а не его тело! - чувствовала, как Эдвард сжимает мои плечи почти до синяков, и не понимала, как такое вообще могло случиться.
О шансах никто ничего не говорил, только о том, работы, которые вызывали сотрясение, остановлены, что разбор завала идет ускоренным темпами, задействованы все возможные силы, что они вот-вот уже доберутся до следующего уровня, и что пока ничего обнаружить не удалось.
Что, в каком-то смысле даже хорошо, потому что ничего хорошего в сплошном каменном завале найти бы они и не смогли.
И в этот момент в моей голове, в голове которая вопреки жуткому ядовитому страху, от которого холодело все тело, продолжала чего-то думать - щелкнуло. Сопровождаемая удивленными взглядами я поднялась на поверхность и набрала номер Андервуда.
Родители девочки-шельгарки в любом случае должны быть поставлены в известность. Но с учетом всего того, что уже несколько дней не давало мне покоя, и всех тех волнений, которые она доставила семейству Феррерс, мне упорно казалось, что этот звонок особенно важно сделать. И как можно быстрее.
Через пять минут мне перезвонили и попросили открыть большой телепортационный зал поместья Феррерсов для родителей и «представителей» - да, они так и сказали, представителей - Ильзы.
- Гелиос Ар-Бравлинг, - представился высокий статный мужчина, смуглый, полуседой - соль с перцем - с аккуратной бородкой, первым вышедший из круга.
И я испытала острую потребность присесть.
Ар-Бравлинги. Королевский дом Шельгары.
В любой другой момент я бы, может, и присела на самом деле, а потом слабым голосом попросила воды, валерьянки и всех вон. Мне, бедной девочке из простой семьи и Феррерсов с их родовым гонором было многовато, что уж тут говорить, про королевскую семью.
Но сейчас изумление было мимолетным и мгновенно испарилось - это все неважно. Это все не имеет значения, пока мне не сообщат, что мой сын жив.
Гораздо важнее - и страшнее! - оказалась известие, о том, что Ильза Ар-Бравлинг, приехавшая сюда как Ильза Шиас, имеет проблемы контроля эмоций... Ее родители рассказали об этом главе спасательной группы сразу же, как только прибыли на место происшествия - и тот только кивнул, мрачнея.
Новость была паршивей некуда. Что такая девочка могла натворить от испуга, если вдруг там, куда они попали, она имела хотя бы крохотный доступ к силе, страшно было думать. Сухощавый темноволосый мужчина, назвавшийся Кирстеном Ар-Бравлингом, что-то напористо, уверенно говорил старшему над спасателями. Кажется, предлагал свою помощь в поисках. Тайный родовой обряд на крови. Темноволосая мама Ильзы, до белых пальцев вцепившаяся в руку своего статного мужа, кивала, подтверждая согласие на участие в обряде донором.
Все их предложения разбивались о неумолимые слова: там нет магии.
Я мысленно повторяла эти слова, как мантру. Как молитву.
Там нет магии!
Мы не слышим их, потому что там нет магии. Точка. Не потому, что дети погибли под завалом. Не потому, что два паникующих мага с условной стабильностью - это ровно два больше, чем нужно. Не потому... Нет. Там просто нет магии!
А раз там нет магии, Ильза не сорвется. И Ричи не сорвется. И они сейчас не двойная тикающая бомба, зарытая на глубине, а просто два испуганных ребенка. Два живых испуганных ребенка.
Мы ждали молча, толпились все в гротах возле работ, и ждали. И я сжимала руку Эдварда, которой, по ощущениям, вот-вот готов был взорваться от собственного бессилия и вынужденного бездействия. Я знала, что он думает про артефакт.
Почему он не сработал? Потому что не успел предотвратить мгновенную смерть?..
Я не хотела об этом думать. Не могла.
А потом в один момент мы все вчетвером почувствовали это. И более прекрасного, более опустошительного, более великолепного чувства облегчения я не испытывала еще никогда в жизни.
Сигнализация малого портального зала сообщила об экстренном прибытии члена семьи Феррерсов.
Кто из нас что-то сбивчиво объяснил Ар-Бравлигам и прочим «представителям» я не знаю, но в поместье мы переместились все вместе. В малый зал так просто не скакнешь, его работа была плотно завязана на работу родового артефакта, и путь до него показался мне бесконечным.
Эдвард влетел первым, я за ним - и обогнала, каким-то чудом.
Несколько шагов - и вцепиться в плечи, притянуть к себе, прижать светловолосую голову, как когда-то в детстве...
- Ричи!
И сын покорно наклонился, согнулся, прижался, не вырываясь, не одергиваясь, позволяя мне вдоволь нащупаться и убедиться - живой, здоровый.
Почему-то, правда, полуголый.
- Мам, ты меня раздавишь, - прозвучал хрипловатый женский голос сбоку, и я с глубоким изумлением осознала, что голос этот принадлежит той самой девочке
Ильзе Шиас, которая Ар-Бравлинг, и которая в этом зале оказаться не могла никаким образом.
Часы над каминной полкой пробили девять.
Восемь человек, расположившиеся на диване, креслах и стульях кабинета Эдварда, дружно посмотрели на позолоченные стрелки, дождались, пока отзвучит мерный звон, и только тогда вернулись к разговору. И разлитому по рюмкам коньяку.
- Почему вы не можете его просто заставить? - терпеливо - пока еще терпеливо! - уточнил Гелиос Ар-Бравлинг. - Пока ритуал, слава предкам, не завершен, - он передернул плечами, припомнив очевидно картину в малом зале, которую мы все теперь будем вспоминать с желанием забыть бы и не думать о том, на чем мы деточек прервали. - Его можно разорвать в одностороннем порядке.