Дверь хлопнула так, что я чуть не слетел от неожиданности с кровати. Дядька выругался:
— Ить, сбежал сразу, даже не послушал, как я сам его гнать начну. Ирод проклятый! — сказал он в сердцах, и наступила неловкая тишина. Я чувствовал всеми фибрами тела, что дядька так и стоит в прихожей. Чувствую, как ему неловко сейчас, и виновато спрашиваю:
— Зачем он вообще здесь? — спрашиваю сонно, не понимая, что сейчас творится в сердце дядьки. Может бесцеремонно, но хочется поддержать его, слышу его удаляющиеся тихие шаги и мысленно переживаю за него, так что сердце заходится. Зову его негромко: — Дядя Путиш? — шаги приблизились, и я похлопал рядом с собой. — Прошу, посиди со мной. Мне так одиноко…
Кровать прогибается от его веса, и чувствую, как он трогает мою кисть. Он насмешливо спрашивает:
— Чувствуешь, как я покалываю твою кисть?
Киваю с улыбкой, покалывание идет в локоть и затем в плечи. Смеюсь, дергая плечом.
— Чувствую, чувствую, только не тыкай меня больше, — вспоминаю, как не чувствовал ног, и все тело передергивает от ужаса.
Голос дяди тихо спрашивает:
— О чем ты подумал? Тебе неприятны мои прикосновения? Прости… не подумал.
Мотаю отрицательно головой.
— Да нет же, он не тронул меня, как ты думаешь… я другое хотел сказать… как ты вообще пустил его на порог? Ну, этого нага? Ведь он…
Голос дяди отозвался не сразу. Но когда он заговорил, я пожалел, что вообще поднял эту тему.
— Я, когда стал ротным в полном понимании этого слова, назначал внеплановые построения и обсуждал с воеводой план нападения на чупановцев, думал, вот как же мне нравится эта должность. Мы и знать не знали, что наги внаглую просто зайдут и в наши казармы в качестве дополнительной роты. Их было очень много для нашей казармы даже. Больше трех сотен, все они очень крупные и размещать их не было возможности. Там где наших было по двенадцать человек, их было пять, максимум. А некоторые индивиды… как этот вот… Аулин. Тот вообще комнату может занять. И начались у нас проблемы. Мы их не приняли, они начали угрожать, один за другим солдаты начали защищаться, а те их намеренно выводили из себя. После драки появились убитые парни от руки нагов. Потом нам также сообщили, что после пиршеств, что они затевают, там, де, насильничают над парнями. И мало кто выживает после этого. Я даже не верил в каком-то смысле, пока на моих руках не умер паренек один с другой роты. А потом один из нагов вдруг прижал к стене замвова, я услышал это случайно… проходя мимо одной из казарм. И к моему ужасу я не увидел…
Он замолчал, и я, наконец-то, понял, что же случилось на самом деле. Не своим голосом переспрашиваю:
— Так его не казнили?
Дядя мотнул головой и, посмотрев мне в глаза, спросил ровным голосом:
— Ты осуждаешь меня?
Мотаю быстро головой.
— Нет, но ты не скрывай этого от меня, ладно? Я тебя не осуждаю и никогда бы не осудил.
Он медленно погладил меня по голове и вздохнул с укором.
— Все его родственники сказали, что самое лучшее, это сказать всему свету, что он… что, якобы, его казнят. Я тогда пытался к тебе пробиться, но всюду получал отказ. А когда до меня дошла вся суть того, что пытаются его родственники приписать ему… осерчал сильно. И тут у дома на меня кидают петли, сетки, веревки. Думал сразу их порешить, но дал трем уйти. А потом вот этот вот хлыщ пришел. Упал в ноги, говорит, не уходи с армии. А мне-то что… мне даже лучше, что ушел. Я его… ладно… скажу… он говорит, что влюбился. А я думаю, что смерть Циате, это его рук дело. Я так и не нашел того, кто это сделал. Он говорит, что он сделал, но иносказательно. Типа, был бы рад тому, что у него не будет соперников.
Смотрю на дядю жалобно, и не выдерживая слезы начинают катится из глаз. Самому стыдно за свою слабость и постоянно мокрые глаза. Дядин силуэт четко вдруг вырисовывается передо мной, и я вскрикиваю, начинаю рыдать уже от счастья и обиды за него. Он такой огромный и сильный, в его словах скрывается такая сила духа и воли. Я знаю, что он едва держится без Циате. Когда я вспоминаю его и Циате мирно строящими дом, я тогда еще заметил, как они понимали друг друга без слов, дополняя лишь какими-то непонятными обрывками свой разговор. Со стороны было и не понять, о чем говорят. Как он сейчас без него… я тоже вдали от дяди мечтал быть со своей семьей, с ним и Циате. Слышу изумленный голос дяди.
— Ты видишь?!
Киваю со слезами на глазах, захлебываясь в рыданиях, и он снова гладит меня по голове.
— Ну вот, видишь. Все рано или поздно встает на свои места. Главное, что ты дома, и мы вместе.
Смотрю на него и охаю. Его пряди седины на висках так явно видны. Видно, сильно его подкосила смерть Циате. Он как-то виновато смотрит на меня словно спрашивая взглядом: «Ну что, как я тебе, сильно постарел?»
Скрываю вымученно жалость к нему, уводя взгляд, и разглядываю комнату, в которой лежал, а вот и он, приступочек. Дядька хлопает себя по лбу.
— Забыл, сказали, что дощечки можно снимать. Но руки не утруждай. Понял?
Киваю, быстро глядя на свои руки, и пытаюсь сжать кулаки, то, чего я так боялся сделать. Дядька пояснил:
— Ты тогда у Лорда… когда в бреду был. Ломал себе руки по тем же местам. Словно не хотел, чтобы они срослись-то у тебя. А сейчас, видишь?
Он аккуратно снимает бинты с одной руки и с другой и смотрит на меня. Я настороженно поднимаю обе руки и рассматриваю, как будто мне пришили только-только их. Киваю медленно.
— Мне снилось тогда, что этот зверь нападает на меня, и я отталкиваюсь от него как могу… изо всех сил, — говорю тихо и медленно, рассматривая каждый палец.
Еще бы вот пойти нормально. Я чувствую ноги, знаю, что пойду. Но я боюсь, что Лорд это узнает и, не дай боги, увидит. Это отрезвило меня, у этого Шиату своя армия, и он может творить, что угодно. А у нас пока жители, которые не защищены ни от чего. У нас одни работяги. Даже огромного забора нет, как в других деревнях, где люди более или менее защищены своими хозяевами от страшных набегов. Головокружительное ощущение ответственности за других, накрыло меня полностью, и я, всхлипнув, спросил дядьку, боясь заранее того, что он может от меня отказаться.
— А Лорд может напасть на нас?
Тот, немного подумав, мотнул головой и добавил:
— Это земли короля, хотя уже нет. Это мои земли, — сказал он, рассуждая. — Значит, может. Но мы в близости от главного города, и я думаю, что король не допустит, чтобы на нас напали. Война между Лордами давно закончилась, и Лорды это те люди, которые… — он замолчал, и я, кивнув, добавил:
— Да, он зверь, они, наверное, все звери. Потому они и Лорды. А еще мне сказали, что здесь никого не было тогда, до нас. Тогда этот Шиату тут и появился. Я боюсь навлечь на нас беду. Он может навредить нашей деревне, в которой мы стали хозяевами.
Тот кивнул и, вдруг тронув меня за руку, сказал тихо:
— Не спеши с выводами, я знаю, что он не пойдет на это. Он не такой плохой, как кажется. В нем что-то меня подкупило. Я видел, что он искренне жалел о содеянном. А еще я думаю, что он не станет волновать тебя снова. Он убедился, что ты не понарошку ослеп. Прости, что так говорю. Но думаю, что ты ему нужен зрячий. Поживем, увидим. И если он откроет вражду между деревнями, то не всем это понравится. Войны вновь начнутся. Никто не будет ждать своей очереди. Он и так много лет собирал подать, а не справлялся о делах деревни. Другие себе новые дома строили и пашни развивали еще дальше к лесу. А наш даже ни одного золотого на пустил на помощь после пожаров. А домов много тогда задело. И много жителей ушли в иной мир, — он хлопнул себя по коленям и, приподняв меня за талию, сказал грубо: — Давай, теперь уже можно ходить и не надо бояться показывать, что ты выздоровел. Ладно?
С глубоким выдохом киваю потеряно и неуверенно шагаю под заботой дядьки. Впервые дошел до стола и, там сев, посмотрел на улицу. Вот она наша речка. А вон ребятишки сети поставили и сейчас развели костер. Дядька деловито улыбнулся мне и, кивнув, предложил:
— Пошли, прогуляемся и отдадим мальчишкам наш хлеб. Я вчера его столько напек от ничего неделания. А еще, как окрепнешь, на охоту пойдем. Сети наставим. Давно уже свежей рыбки не ели, да?
С улыбкой киваю и встаю вновь, чтобы переодеться в комнате. Я почти дошел до нее, когда позади скрипнула дверь, и я, обернувшись, увидел, как дядька вышел с ведром. Как раз сейчас успею переодеться и… Дверь скрипнула, и я вновь обернулся уже из комнаты. В проеме двери стоял Шиату. Он был очень бледен, но какой же он был крупный. Конечно, меньше дядьки. Тот-то вообще гигант. Но все равно, он закрывал собой весь проем двери.
— Аштан?! — сказал он изумленно и восхищенно, я увидел, как он держит что-то в руке. Так вот, значит, кто это приносил мне. — Аштан… ты меня узнаешь?
Мотаю головой, пятясь от него, как от умалишенного.
— Нет!!! Нет!!!
Он, сделав шаг, умоляюще сказал:
— Я не трону тебя… не трону… погоди… не кричи. Не расстраивайся.
Но я вдруг, сам того не понимая, зачем это делаю, начал себя царапать. Боль немного отрезвила меня, кровь закапала так, словно у меня не ногти были на пальцах, а нож, как у дядьки Путиша.
— Аштан?! Я… — он вдруг вздохнул и быстро вышел.
Я успокоено сел на стул и, уставившись в одну точку, замер. Все тело дрожало от пережитого, казалось, все вернулось вновь. Он не отстанет от меня. Не отстанет! И моего дядьку заставит что-нибудь сделать, и тот меня отдаст ему, чтобы не делать выбор между людьми деревни и мной. Он не выберет меня, он мне не отец. Однажды он и так отдал меня тетке. Хотя она сказала, что это был уже второй раз. Там я был совсем малыш еще. Судорожно стиснув зубы, пытаюсь резко встать, но в глазах все мутится от резкого подъема.
— Ты куда?! — спросил грозно дядька, увидев, как я собираю вещи по комнате.
— Он не даст вам всем нормально жить. Не даст. Я пойду…
Дядька спросил нарочито спокойным тоном:
— И куда? В лес? Так твой Шиату там почти хозяин. В зверином-то обличии. Видел я, как он зверем выскочил отсюда. Боится свой хвост потерять. Успокойся. Я не отдам тебя, и вся деревня в курсе происходящего. Так что все нормально. Всё, ложись, отдохни. Дай я тебе раны-то замажу, — он быстро положил меня на кровать и, старательно замазав раны, сел рядом, глядя на меня. — Аштан. Прошу, верь мне. Мы справимся.
Дверь тихо отворилась, и голос нага прошипел:
— Да, справимсссссясссс… иссстиный мой… ему сссейчассс оченьсссс плохосссс. Как я понимаюссс егоссс… — дядька так и подскочил, больно ударившись о балку над головой, и рыкнул входящему нагу:
— Опять твоя морда появилась. Ящерица, пшел вон отсюда, пока ухи не отпали, — он двинулся было к нагу, который сразу цвет потерял, с которым пришел.
А я жадно рассматривал нага в такой близи. Обычный, вроде, человек. Но шеи как таковой и нет вовсе. Она вровень с головой и от того кажется, словно он… без нее. Его лицо без подбородка почти. Едва видно его очертания. Скорее просто линия. Что лицо, что его часть до плеч, одного цвета, темно-серая. Сейчас он почти зеленый. Зато глаза очень красивые. Они чуть не в пол-лица. Длиннющие ресницы, губы пухлые, клыки едва-едва закрывают. Как у Тулиньо, только… ох ведь… у того по-другому было. И да, я видел именно его тогда. Я вдруг вспомнил сразу ту встречу в замке Лорда. Руки заныли от боли, я лишь сейчас почувствовал боль от своего царапания полностью. Глаза нага быстро прошлись по моему лицу, и он чуть улыбнулся или сделал подобие улыбки.
— Я вижу в твоем здоровье улучшение. Рад за вас, сын Путишшша, — сказал он с расстановкой, и едва кланяясь мне.
Почему-то кивнул ему и, сплюнув, отвернулся от них обоих, накрывая себя одеялом.
— Боги благоволят этому дому, — сказал следом змей, и я незаметно для себя уснул.
Путиш
— Отец, скажи, что я не так сделал? Я во всем шел по твоим стопам. Я привязался к… — хотел сказать его имя, и в горле застыл ком.
Могила Циате неприметна. Его родственники, боясь навлечь на себя гнев нагов, похоронили его на безымянном кладбище. Увани так и сидел там первую неделю. Он был моему любимому почти отцом. Могила моего отца была совсем рядом. И сейчас, когда Увани уже ушел, я, чтобы не сойти с ума, начал говорить с отцом, как и раньше.
— Я пошел навстречу велению своего сердца. Я открылся ему полностью, он меня понимал, как никто другой. Сейчас его нет. Он умер, я не знаю, как жить дальше. Если бы не Аштан… мне не нужен этот мир без него, эта жизнь. У меня нет родной крови. Ты не оставил меня с родственниками, которым бы я, может, был дорог… ты ничего не оставил после себя, отец. Как мне быть хорошим отцом Аштану? Я даже успокаивать не умею. Лишь расстраиваю его, кажется, сильнее. А еще этот наг все ходит, ходит и ходит. Душу бередит. Хорошо, Аштан тогда отвернулся, да уснул. Он не видел, как я сгибал этого нага в узел. Еле выжил. Неделю, вон, ползает снова. Детвора уже смеется над ним. А он играет с ними. Хвост свой показывает сломанный, — говорю и сам не замечаю, как рассказываю ему свои проблемы.
Уже завечерело, когда я, грустно вздохнув, пошел домой. Наг был уже у порога, открывая мне дверь.
— Он ждалс очень тебя. Хотел погулять, но Лорд-волк приходил. Я не пустилссс его… сказал, что я теперь защитник вашего очага. Ты ведь нанял меняссс и моих братьев на службусссс, такссс?
Смотрю на него пустым взглядом, разочарованно спрашиваю:
— Ящер, тьфу, наг? Ты когда уже успокоишься и уйдешь, а? Я — человек. И дороги у нас разные.
Взгляд нага заметался по дому, и он обеспокоенно пополз к двери боясь, что я снова начну ему хвост крутить. Перехватываю его тело так, чтобы голова висела снизу, и спрашиваю отчаянно:
— Ты когда уже забудешь дорогу, а?!
Его тело с чваканьем ударяется о пол, и наг повисает в моих руках. Обеспокоенно смотрю на это полуживотное и, со вздохом открыв дверь, выкидываю его за порог. Пусть умирает, но не в моем доме. Надо было добить сразу, чтобы уж наверняка. А то чего-то мельтешил по дому. Прятался по углам, и когда я Аштана принес, начал ухаживать за ним. Думал, хоть дело делает. И потом ведь сказал, что на год уходит, чиститься, якобы. И вообще, че он ко мне прицепился?
В дверь постучали, и я обеспокоенно открыв ее, увидел за порогом кузнеца. Он, смяв свою шапку в руках, поклонился виновато и, показывая на почти труп змея, сказал тихо:
— Мальчишки сказали, что опять ты забил до смерти почти змеюку-то…
Смотрю на него зло, ему-то какое дело?! Злоба поднялась к горлу так, что стало трудно дышать. Голова вдруг закружилась, и я, отступив на шаг назад, кивнул.
— Сказал и все, уходи…
Кузнец, настороженно глянув на меня, выдавил:
— Может, помощь какая нужна, так ты это… зови меня.
Хватаюсь за горло и, резко хлопнув дверью, сползаю по ней же на пол. Как же тяжко-то… Худенькие руки Аштана обняли меня шею, и он завыл:
— Дяяяядька… дядька, прошу… живи…
Он кое-как принес мне ковш воды и, плеснув мне в лицо, дал и отпить. Но боль в горле была такой ужасной, словно мне через горло наливали лаву огненную. Встряхиваю головой, не смотря на боль в ней, и она наваливается с новой силой. Сжимаю виски, давя сильнее и сильнее. Аштан двоится в глазах, рука резко становится очень тяжелой, вторая падает на пол, и я замираю, уставившись в одну точку. Сердце затухает, чувствуется, как удары, что были совсем недавно так слышны в мозгу, сейчас все медленнее и медленнее. Вот она какая, смертушка моя. Телу становится легко и спокойно. Хоть я и смотрю в одну точку, но я прекрасно вижу, как Аштан, упав со мной рядом, обхватил мои колени и завыл не своим голосом.
Окно разбилось, и через него вполз зеленого цвета наг. Он с ужасающей быстротой подполз ко мне и, схватив меня за шею, резко стиснул, так, что я чуть не помер от силы его страшной. Резко втягиваю воздух и выдыхаю. Наг облегченно кивает, и цвет меняется на серый с зеленым отливом, попеременно появляясь то на хвосте, то на лице даже.
— Вот видишь, это ты меня чуть к праотцам не отправил. И себе же хуже только сделал. Истинные мы…