А пока лекарь смотрел на Аштана и расспрашивал его обо всем, я вышел во двор и, тяжко вздохнув, сел на крыльцо. Лишь бы Циате не пришел. Не смогу я от него отказаться, окажись сейчас он тут, ох, не смогу. Как вспомню его жаркий поцелуй, и сразу все во мне противится моей воле, и я становлюсь словно зверь, жадный до ласки. Аштан выходит красный и смущенный и, виновато глядя на меня, выговаривает еле-еле:
— Мне лекарь сказал, чтобы я сегодня у него ночевал. Говорит, завтра с утра мы поедем к роженице. Я буду помогать ему, подносить травы и мази. А еще кровь научит пускать. Говорит, что возьмет меня в ученики. Я вон в той комнате переночую, — он показал на одно из окон, и я, вздохнув, кивнул и вошел в дом. Лекарь стоял, с улыбкой глядя на меня.
— Ну и снова свиделись, богатырь. Надеюсь, что твоему сыну нареченному понравится у меня обучаться. Пять монет в месяц.
Дороговато, но не жалко ради парня. Пусть в люди выйдет. Киваю с надеждой в сердце. Вошел очень мелкий мужичонка и, кланяясь, поманил рукой Аштана и, показывая ему путь, увел от меня.
— Спасибо вам большое. Вышел бы толк. Желания у него много. За золотом не поскуплюсь. Отблагодарю, мало ли чего в хозяйстве выправить надо, дом подправить. Это я завсегда, если не на службе, помогу за бесплатно.
Тот лишь замотал головой.
— Нет, моего племянника ты вытащил из плена, и на том спасибо. А золото, так его надо, чтобы одеть парня и будущее ему сделать. Ничего для себя не возьму. Ты хороший мужик, и верь, что не все покупается, и мы помним твои хорошие дела. Ты ведь один пошел против своего командира. Никому не сказал и в свой отпуск просто пришел и освободил несколько сотен рабов, что вкалывали на шахтах у чупановцев, — сказал он и отвел взгляд.
Стало неловко, и я словно и не своим голосом фальшиво скомандовал появившемуся в дверях Аштану.
— Ладно, Аштан, ты переходишь пока под командование Увани. Учишься и домой. Завтра начну печь уже выкладывать. Так что дом у нас есть, и ходить-то недалече.
Аштан довольно кивнул, и я, достав золото, выложил его на стол. Увани быстро спрятал его и показал мне с улыбкой на выход.
— Нам надо сейчас кушать и спать. Завтра очень много работы и подготовки. Пожалей своего нового сына.
Киваю быстро и, неловко смяв мешок вещевой, стукаясь о приколотку двери, наконец-то выхожу. Облегченно вздыхаю и чувствую, как стало легко и свободно дышать.
Неверяще смотрю на небо у крыльца таверны и только поднимаю ногу к ступени, как слышу тонкий свист. Все та же шлюха в маске стоит у угла. М-да, рановато он стоит. Лишь кивнул ему, вспоминая, как мял его тело и вытрахивал его. Как он и жив-то — непонятно. Ходит ведь еще. Хотя, деньги ему нужны, наверное. Стало неловко за себя. Протянув остатки золота, говорю ему еле слышно:
— Ты это… иди отдохни… отдохни лучше… я заплачу тебе, ночи не надо…
Он отталкивает мою руку и сердито блестит глазами, тяня меня за собой. Но я прячу деньги и сердито говорю ему уже громче:
— Ты это чего? Завязал я, слышишь. Завязал! Нельзя нам больше!!! — махнув на него рукой, влетаю в таверну и сразу несусь в свой номер.
Вот сегодня точно последнюю ночь тут ночую. Завтра уже печь начну топить. А может, и переночую просто с костерком. Знакомая девка, томно посмотрев на меня, с хрипотцой что-то сказала, и я утянул ее следом за собой. Одному не хотелось спать сегодня. С трудом кончив, оттрахав девку так, что она еле-еле смогла ноги унести, сладко зевнул и вспомнил, как мы целовались с Циате. Вот ведь как нам не повезло. Он благородной крови. А я — так. Никогда нам не быть вместе. Выше ротного мне уже и не подняться. Кровь-то не та.
Есть у нас один из лордов короля. Тот, как и все Лорды, отдает свою армию на любой войне в залог своей жизни на этой земле. Так вот им вовсе все нипочем. Я завидовал в какой-то мере им. Они женились на парнях молодых, потом разводились, отдавая им свои деньги. Даже квартиры покупали по всему городу. На мне бы вот так никто не женился, потому как, знамо, кто будет сверху. Никак я не буду снизу.
Уснул, сам не понял как, но отдохнул от всей души. За Аштана сердце болело, но надо его отпустить. Кушаю наспех, надо успеть крышу доложить, да и смесь начать готовить. Уйдя в свои думы, провожаю всех пустым взглядом и натыкаюсь на знакомый взгляд. Вот ведь какой настырный. Циате кивает мне быстро и смотрит на большую башню времени.
— Так вот ты где? У нас построение сегодня позднее было. Я и задержался. Ты как? Идешь строить свой дом?
Пожимаю плечами после поклона и сажусь обратно, не замечая словно и его хмурого взгляда. Положив медяк на стол, подхожу к Шансти, и он, кивнув, выкладывает мне большой мешок снеди.
— Там мой малец придет, скажи, чтобы пока в гостинице был. Я сам приду. И пусть отсюда пока учится, не надо ему в грязи копаться.
Тот кивает вновь, и я иду к выходу. Циате идет вслед за мной.
— Знаешь, я ведь даже и не жил здесь никогда.
Спрашиваю нехотя:
— А как же чупановцы-то нашли вас? Они ведь считают за честь взять кого-то из благородных кровей и умыкнуть в шахты, а то и рабами в постели, — меня охолаживает сразу от мысли, что Циате будет моим рабом, тело предательски начинает выдавать мое возбуждение.
Циате идет к карете и насмешливо говорит уже у приступка:
— Я к тебе отряжен воеводой. Слыхал? А все почему не слыхал, не был на построении. Он от тебя просто в восторге. Твои работяги ему принесли фигуру гипсовую, говорят, ты сломать хотел, а они спрятали. Воевода нарадоваться не может, говорит, его отца напоминает. Приказал мне лично проследить, чтобы ты закончил дом, и чего будет не хватать, он даст.
Так и застываю, как вкопанный. Под словом работнички, это, наверное, Аштан постарался. Недаром молчал все время. Чуял я, что держит он что-то. А фигуру ту я и не знал, что кто-то взял. Думал, что разбил спьяну. Аштан, наверное, присоветовал мужикам деревенским отдать воеводе. Вот ведь тихушники. Что там они еще припрятали?!
— Завтра проверяйте, а сегодня я печь буду делать, — сказал зачем-то я Циате.
Он уже зашел в карету, и я свернул в сторону, давая ей выехать на мостовую. Значит, приезжать он будет ко мне туда. Проверять, значится.
Так и шел к своей деревне, пока не поравнялся с каким-то худым изможденного вида мужиком и, глянув на него, обомлел. Знакомое лицо, только вот видел я его… видел на ратном поле. Он нападал на меня. Я так и прибавил шагу, догоняя его.
— И чего теперь чупановцы по дорогам начали ходить? — спрашиваю насмешливо, вскипая от его безалаберной улыбки.
— А то и ходят, что им разрешают это делать.
Поворачиваю смертника к себе лицом и кладу ладонь на шею.
— А ты не дерзи. Там отпустили, тут приколотили. Слыхал о таком? Был и не стало, как будто так и должно быть.
Он мотнул головой, побледнев.
— Слышь, богатырь. Ты это, прости, что не так сказал. Меня отпустили, что бы я… шпиона вашего узнал. Он показывает, кого в полон брать. Я жену и сына своего выторговал у вас, чтобы сделать это. Прошу, не лишай жизни.
Оторопь взяла и, вздохнув, спросил неловко:
— А ты помнишь никак?
Он кивнул.
— Больше по голосу узнаю, конечно. Но помню я. Ты сделай вид, что не знаешь меня. А то худу быть. Встреча-то, поди, уж назначена.
Я с удивлением посмотрел на свою деревню и кивнул, глядя, как карета Циате проехала, уже спускаясь к моему дому. И как вот мимо такого пройти? Придется ведь. Наверняка, наши уже смотрят повсюду. Мои глаза натыкаются на своих из роты. Они переодетыми ходят от дома к дому, типа, делами занимаются. Вид у них настороженный, что приходится отступить.
Подойдя к дому насмешливо спрашиваю ожидающего меня Циате:
— Тебя отправили ко мне сегодня, чтобы я вам сделку не сорвал, так?
Тот, глубоко вздохнув, кивнул не сразу. И еще спустя какое-то время ответил:
— Я тоже помню, как меня сдал один из местных за золото. Я был там год, шахту, в которой я провел столько времени, не мог найти никто. А ты один догадался, где она, и мало того, пошел туда один. Они ведь были уверены, что никто не найдет, и выставили в охрану всего лишь два человека. Мы-то на цепях уже все были. Не вылезти. Нами собак кормили, теми, кто работать не мог.
Сажусь рядом с ним и киваю.
— Я помню, что искали мы вас долго и даже обозвали вас Безымянными. Меня никто и слушать не хотел. Я тогда проверил все места, где мы искали несколько раз, и увидел, как следы уходят к вашей шахте. Но вас там увели вовнутрь. Так сразу и не найдешь. Потому, прежде чем вызывать всех, я проверил сам. И не веря в свою удачу, кинулся на тех охранников. А потом увидел едва стоящих на ногах наших. Я нашел по лаю собак ту шахту. На лай пошел и на свои догадки.
Он кивнул, глядя вперед, на речку, и бездумно выводя ногой какие-то фигуры на земле.
— Я тогда еще воспротивился тому, что тебе не дали награду за нас. Ведь нас было очень много. А ты скромно ушел в сторону и пропал. В твоей деревне и слыхом не слыхали, что ты…
Мотаю головой, перебивая его.
— Все, не будем об этом.
Работа начинается споро лишь после заката. Уже готов раствор для кладки, и я зажигаю факелы, что приготовил. Фундамент для печки готов, Циате, как ни странно, помогает во всем так, что любо-дорого смотреть. Переодетый лишь в тонкие штаны и рубаху, он уже весь измазан в грязном растворе. Но меня это лишь умиляет. Как ни странно, но если и касаюсь его руки случайно, уже и не вздрагиваю, как поначалу было.
К ночи выложил лишь половину печи и потер лицо руками.
— Я ополоснусь и потом в гостиницу… ты езжай домой… — сам удивляюсь уже с какой легкостью обращаюсь к нему на ты.
Он лишь кивает и сам идет впереди меня к речке, на ходу снимая рубашку. Ох, не надо такого… спотыкаюсь сразу же, едва он опускает руки к своим измазанным штанам, и перевожу взгляд от его крепких ягодиц. Сам-то я не стал бы раздеваться перед ним ни за что. Прямо в речке под водой и снял бы исподнее белье. А потом бы одел там же, после того как простирнул бы.
Вхожу в воду подальше от него и не упускаю из вида его голову над водой. Мало ли чего. Вот он нырнул, и я замер на миг, боясь, что он утонет. Моей ноги коснулось что-то, и я замираю удивленно, чувствуя, как по телу бежит дрожь от горячего тела, что начинает прижиматься ко мне. Он выныривает у моей груди и обнимает ногами мои бедра.
— Не испугался? — спрашивает он шепотом, и я насмешливо отвечаю:
— Я мало чего боюсь, Циате. А вот тебе посоветую не…
Его рука трогает дерзко мой член, что уже стоит, и он смеется тихо.
— А вот сейчас я вижу в твоих глазах испуг, ротный. Ты чего испугался?
Сдерживаю стон, когда он ласкает яички, оттягивая чуть мошонку. Сдерживаю его руку и завожу ее ему за спину. Он словно в моем плену. Придвигаю его к себе ближе и выдыхаю ему на ухо:
— Это не испуг, это… желание. С деревни нас не увидят. Это единственный спуск. Зато мы видим всех. Скажи, если мы… переспим сегодня… ты успокоишься? Наиграешься?
Он кивает, быстро облизнув пересохшие губы. Я зло цежу:
— Я не буду жалеть тебя, замвов. Ты готов к этому?
Вновь кивок.
— Буду рад, если смогу удовлетворить тебя… и покажу, что ты для меня не игрушка. И возраст твой меня не пугает, — он испытывающе смотрит на меня, почти не дыша.
Подсаживаю его на свой член и начинаю дразнить, глядя глаза в глаза:
— А ты не боишься на такой член нанизаться, замвов?
Он мотает головой.
— Я боюсь не понравиться тебе. Ты один мне люб. Не могу на других смотреть… дай мне показать свою…
Легко касаюсь его нижней губы, не слушая его шепот, и он замолкает, пытаясь поймать поцелуй, но я уже легко целую уголок губ. Я так мечтал об этом на тренировках, что он проводил у нас. А еще вот так… прижимаю губы к его шее там, где бьется его жилка. Он задыхается и стонет:
— Хочу… хочу тебя… Путиш… не томи.
Медленно выношу его из воды на руках и оглядываю настороженно берег и свой дом. Там никого нет. Так и несу его под крышу дома. Сено из прелой травы в углу легко приняло мою добычу, он так и лежит, раскрыв свои длинные ноги. Несмело целую мелкие горошины сосков, перебирая то один, то другой языком. Провожу языком границу между его сосками по груди и опускаюсь ниже. Тот шлюха в маске показал мне, как можно ласкать член. Я сейчас именно это и хочу попробовать. Его член уже прижат от возбуждения к паху. Пробую его на вкус и вылизываю масляную головку, он шепчет мое имя, и я уже смелее вбираю его член до горла и, судорожно сжав горло и проглотив слюну, впускаю его дальше. Член у него немаленький, он уже двигает бедрами навстречу, пытаясь войти мне в глотку во всю длину. Позволяю ему не с первого раза. Он, вскрикнув, сжимает мои волосы и кончает мне в рот так, что я еле успеваю проглотить его семя. Вылизываю следом его сжавшуюся мошонку и вздергиваю его ноги вверх, чуть лизнув его дырочку. Она припухшая, но мне плевать, кто у него был до меня. Сейчас я, и это самое главное. Чуть глубже языком, и я уже не могу сдержать желания, встаю на колени, так и держа вскинутыми ноги, и вгоняю по чуть-чуть в смазанную лишь слюной дырочку. Член, как ни странно, но входит целиком. Замираю, глядя ему в глаза, и хрипло замечаю:
— Вижу, не один я тебя… ох… плевать!!! Да… да… расслабься… вот так… вот так… сладкий мой…
На несколько движений лишь раз вбиваю в него свой член во всю длину и, сжав челюсти, шиплю от неудовлетворенности. Обидно, что хочется вновь и вновь вбиваться в него, а вот тело за меня уже кончает. Он расслабленно опускает ноги и прижимается ко мне всем телом, обвивая своими ногами мои.
— Любимый, любимый мой…
Так и лежим молча, пока я не тяну его на себя и, заглядывая ему в глаза, не спрашиваю:
— А как же тот, с кем ты…
Он закрывает мне рот ладонью и шепчет:
— У меня не было никого, кроме тебя. Я до тебя лишь на женщин смотрел.
Я усмехаюсь зло:
— Ты говори, говори, что хочешь. До утра времени много. Повернись… — командую зло и сам поворачиваю так, чтобы видеть его спину и замираю…
Я укусил того шлюху, я помню тот укус, потому что потом до утра смотрел на его спину, вытрахивая его под всеми углами. Это он и был шлюхой?!!! Хлопаю его по крепким ягодицам и насмешливо выговариваю:
— Нехорошо взрослых обманывать. Почему маску не снял?
Он стонет, когда уже больше двадцати раз ударил, и шепчет:
— Невмоготу было совсем, изревновался я. Истосковался по тебе. А тут ты и сам признался, что не ровно дышишь ко мне. Вот и поторопился. Думал… ох… Путиш… член у тебя… что надо!!! Ой… больно… не так… да… да, да, да, вот… — он стонет так сладко, что я глубже и глубже вхожу в него все чаще и чаще.
А он крепкий… держится едва за стену и не падает даже. Мои удары в него очень мощные, а тела подо мной и не видно. Хочется оберегать его, закрыть своим телом и никому не отдавать. А еще очень хочется ему подарить от себя что-то такое, чтобы он помнил лишь обо мне. Запечатлеваю его фигуру именно такой, когда он в проеме окна держится за самый верх и смотрит на меня.
— Забери меня в свой дом, Путиш?
Говорит едва слышно, мотаю головой.
— Думаешь, народ поймет? Нас камнями закидают. Возьми лорда какого, жени на себе. Меж ними браки с вашей благородной кровью разрешены, — предлагаю ему, тревожно замерев.
Он смотрит на меня, положив мне руки на грудь, и затем проводит по моему соску языком и резко сжимает его губами, теребя языком. Давлюсь от смеха. А он вскидывает вновь голову и говорит, устало отвернувшись. Обнаженный и такой красивый.
— Мне не нужен никто, кроме тебя. Ты так и не понял этого? Только ты. Я готов на все, Путиш, на все. Смотри, на мою дырочку смотри… мы созданы друг для друга.
Он встает ко мне спиной и расставляет ноги. Желание во мне так сильно, что уже пристраиваюсь к нему и с силой развожу ягодицы, втискивая в него свой член, и с удара вхожу в него целиком. Он стонет от размашистых ударов моего члена внутри него и начинает ласкать себя, сердито сбрасываю его руку и прижимаю к себе так, что мы словно единое тело. Его член уже в моих руках. Медленно вожу по нему рукой, так что он заходится в стоне, и вдруг слышу его тихий всхлип, он кончает, дергаясь в конвульсиях, и я начинаю в нем двигаться вновь, чувствуя, как сжимается его дырочка. Следом почти сразу кончаю и я. Его лицо мокро от слез. Непонимающе поворачиваю его к себе и спрашиваю не своим голосом: