Девчонка сбежала больше суток назад, и то, что ее до сих пор не поймали, было лишь вопросом времени. Возможно, пока что она им не по зубам, слишком умная, не похожа на своих «сестер», а может, они готовят нечто особенное — то, что не по зубам уже ей. И лучшее время для подобных операций — ночь. Кажется, под покровом ночи спрятаться легче всего, и вместе с тем, кромешная тьма — прикрытие-обманка. Темнота хороша для тех, кто прячется от глаз. Девчонку же, скорее всего, будут искать совсем по-другому. И тут не поможет даже ее предусмотрительность.
Нужно было спешить.
На автомобиле, от которого Рикгард так лихо отказался, добраться до отдела Ликвидации и летных ангаров можно было за десять минут. Пешком Рикгард еще не ходил никогда. Им предстояло пройти по краю города до самых морских скал, а там — мимо зданий Сената, которые одной стороной фасадов выходили прямо на Алый Залив. Не самое симпатичное соседство. Уж в тех местах попадаться на глаза не стоило, да и прятаться там было особенно негде. Можно, конечно, углубиться в город и миновать правительственные постройки в относительной дали, но и тесные улочки столицы безопасности не гарантировали.
— Я подключу дополнительный сканер местности, — предупредила девчонка.
— Ты же говорила, что все эти штуки опасны, — напомнил Рикгард. — Что так тебя могут засечь.
— Пока очевидной опасности нет, идти вслепую нельзя.
— А когда она появится?
— Тогда я отключусь, и мы побежим.
— Какой высокотехнологичный план.
Девчонка смерила его взглядом и с легкой надменностью фыркнула:
— Вы думали, я предложу полететь и выну крылья?
Огонек в ее глазах вспыхнул и тут же погас. Как будто прорвался характер и тут же, испугавшись, скрылся. Как будто мелькнул умелый росчерк пера, и след тут же растаял. Наблюдать это было странно — как будто изнутри нее пробивался человек, появлялся то тут, то там, а потом прятался и чего-то ждал. Она словно училась на каждом шагу, но училась неравномерно, рывками. Омега становилась человеком, и это было... страшно?..
— Я даже не знаю, как тебя зовут, — вдруг сказал он.
Они шли по безлюдной улочке ликвидаторского квартала. Здесь было тихо, просторно, крупные дома обступали лениво и вальяжно. Земли здесь не жалели, и лужайки тянулись за садами, превращаясь в целые поля. Когда-то давно с деньгами на Ликвидацию не скупились. Теперь эти просторные квадраты, скорее всего, перепроектируют и застроят поплотнее — когда последних летчиков посадят за рабочие столы, а семьям разъяснят, что бюджета на одиннадцать комнат каждому больше не хватает.
— RS, — вежливо улыбнулась девчонка. — Это моя маркировка. А зовут меня Ирис.
— Рикгард, — он привычно протянул ей руку, и та аккуратно ее пожала. — Про маркировку могла бы и не говорить. Тебе же не нравится казаться машиной.
— Мне не умеет нравиться, — отозвалась девчонка. — Маркировка — это фактические данные. Субъективным оценкам они не подлежат.
— И сама ты оценивать субъективно не можешь? То есть, любить что-то или ненавидеть? — зачем-то продолжил Рикгард.
— Могу, — кивнула Ирис. — Но эта оценка будет базироваться на фактах. Эмоциональной окраски в ней не будет. Это не совсем то «нравиться», что вы имеете в виду.
— Не вижу разницы.
Девчонка слабо улыбнулась.
— Ну, смотрите, — произнесла она каким-то чужим взрослым тоном, будто разъясняла очевидные истины ребенку. — Есть первая истина: «омега — человек». Вторая истина «омега — машина» противоречит первой. Разрыв логики. Вы говорите, что мне такое не нравится, и отчасти это так. Но на самом деле это просто несоответствие фактов, которое вы продолжаете утверждать. И это мне, как вы выражаетесь, не нравится.
— Давай по-другому, — махнул Рикгард. — Тебе не нравится, когда тебя оскорбляют. Как тебе такая формулировка?
— Не работает, — покачала головой девчонка. — Лично мне ваши оскорбления вреда не наносят. Они противоречат моим установкам, вот и все.
— А можно ли считать человеческое мнение о себе аналогией твоим установкам?
— Вряд ли. Мнение человека о себе основано не только на фактах. Скорее на ощущениях.
Они завернули в проулок, и проезд сузился. Впереди маячили кирпичные дома с островерхими крышами и витрины мелких лавок. Такие магазинчики теперь все чаще закрывались и превращались в окошки с автоматической выдачей любых приглянувшихся товаров. Опусти галии в прорезь, назови покупку и получи ее за раздвижными дверцами на выдаче. Как кухонный аппарат, только готовить ничего не нужно. И продавцы не нужны, и касса, и дверной колокольчик, и полки. Хватает и простеньких дешевых дисплеев с 3D-картинкой и системой осязания.
Прохожих впереди было пруд пруди, но всех их поглотили экраны. Рассматривать девчонку с мужчиной в старой летной куртке им было незачем.
— Но ты говорила, что все-таки чувствуешь, — напомнил Рикгард.
— Ошибка в программах, — пожала плечами Ирис, рассматривая витрины-экраны, которые мелькали яркими пятнами в подступающих сумерках. Была в этой игре цвета какая-то притворная праздничность, фальшивая веселость. — Получилось нечто вроде встроенной подсистемы эмпатии. В Библиотеке Центра об этом, конечно, не было ни бита.
Рикгард улыбнулся:
— Человек сказал бы «ни слова».
— Ни слова, — покорно повторила Ирис, завороженно наблюдая за тем, как на экранах сменяются краски. Свет отражался в ее зрачках. Она вдруг наклонила голову и, улыбнувшись краешком губ, заметила: — А вы изменили ко мне отношение. Я вас больше не раздражаю. Спасибо.
И взглянула на него с подкупающей, наивной искренностью.
— Я вроде как притерся, — Рикгард усмехнулся. — Ты говоришь интересные вещи.
— А я и говорила, — сказала она. — Просто вы уже не думаете так узко, как раньше. Вы создали у себя отдельную категорию. Для меня.
Рикгард поморщился:
— И все-таки мыслишь ты механически.
— Могу и по-другому, — с готовностью улыбнулась Ирис. — Вы открыли для меня двери, — и тут же пояснила: — Метафора.
Рикгард было улыбнулся в ответ, но, минуя очередную витрину, залитую светом экранов, насторожился. Девчонка подобралась и заозиралась.
— Рядом правительственный квартал, — сказал Рикгард. — Здесь должны проходить патрули. Смотри в оба.
— Через две улицы, — кивнула Ирис. — Четверо. Аппаратуры против омег у них нет, зато есть ориентировка на вас.
— На меня? — изумился Рикгард.
— Думаю, от Особых Назначений.
— Быстрое у них перекрестное опыление...
— А что полагается за помощь беглой омеге?
— И знать не хочу, — отрезал Рикгард. — Идем-ка быстрее. Туда.
Они нырнули в очередной проулок. Отсюда виднелись купола Сената, и Рикгард невольно поежился.
— Вы боитесь? — заметила его неосознанное движение девчонка.
Рикгард качнул головой.
— Просто не люблю Сенат.
И отвернулся. Говорить об этом с омегой ему не хотелось. По крайней мере, не здесь и не сейчас. Им нужно было добраться до Иолы, а его дела с Сенатом их побега не касались.
— И почему не любите? — беззаботно допытывалась девчонка.
Рикгард обернулся и всмотрелся в ее лицо.
— Ты ведь знаешь, что я не хочу об этом говорить, — сказал он.
Она все прекрасно видела — видела и чуяла, но задавала вопросы и дальше.
— Так почему?
— Зачем ты это делаешь?
— Что?
Она играла дурочку, но даже по ее взгляду, спокойному и полному самоуверенной решимости, он видел, что она все поняла. Поняла, но притворялась глупой, и эта роль получалась у нее довольно плохо.
— Хочешь узнать. Зачем? — спросил он, наконец.
Девчонка прислушалась, подняла палец и потянула Рикгарда за рукав. Они нырнули на соседнюю улочку, задний проезд, заставленный мусорными баками, вываленной на мостовую старой мебелью и хламом, разбросанным по земле. Они медленно переступали через отбросы, и далекий свет уличных фонарей, лившийся из прохода впереди, отражался в грязных лужах.
— Потому что это важно, — после продолжительного молчания ответила Ирис. — Вы же понимаете, я собираю о вас информацию. Я должна знать о вас все. Чтобы доверять.
— Для доверия вся подноготная не важна, — качнул головой Рикгард, теперь уже с трудом успевая за ней. Сейчас вела девчонка, а не он сам. Наверное, карту она знала лучше него, да еще и слушала свои сканеры. — Ты же знаешь мой медицинский номер. Ты забралась в базы. Ты знала мое имя раньше, чем я спросил твое.
— Ага, — кивнула Ирис. — Только в базах далеко не все. Там вообще почти ничего ценного нет. Только имя, некоторые даты, цифры по документам, адреса, место работы. Ну, и еще черная метка. Что это такое? Расскажете?
И глянула на него прямо, с вызовом и очень серьезно. Смеха в ее глазах не осталось.
Рикгард содрогнулся. О черной метке люди не напоминали ему уже давно. Так давно, будто про нее и вправду забыли. Хотя как можно забыть о черной метке?..
Глава 13. Ирис. Перезагрузка, кондитерская лавка и десятка
— Так что это? — допытывалась Ирис.
По очередной резкой перемене настроения она поняла, что затронула верную струну. За этим непонятным словосочетанием и крылась та самая тайна, в которой рождалась злость.
— Ты не знаешь? — скривился Ликвидатор.
Он больше не улыбался. Ирис качнула головой.
— Ну и хорошо. Ни к чему это.
Она так и чувствовала его волнение, возмущение, ярость — и все из-за черной метки!
— Я могу сейчас же подключиться к городской сети и узнать, что это такое. Но тогда нас обнаружат, — сказала она.
— Не вздумай, — буркнул Ликвидатор.
— Тогда рассказывайте. Вы хотите, чтобы я вам помогла, но без доверия ничего не получится. У хороших людей секретов нет.
Ликвидатор вздрогнул и усмехнулся.
— Да ты наивная. Хорошие люди! А ты что же, теперь будешь меня бояться?
— Омеги не боятся, — напомнила Ирис. — Но основываясь на том факте, что вы упорно скрываете...
— Не бывает ни хороших людей, ни плохих, — грубо перебил ее Ликвидатор. — Есть только обстоятельства и то, как люди с ними справляются.
— Но ведь люди не пешки. Они думают своей головой.
— Они думают, исходя из обстоятельств, вот что.
— И часто вы думаете о своей черной метке?
Она смотрела на него долго, в упор. Ликвидатор под ее взглядом разъярился окончательно.
— Да что ты заладила?
— Я подключаюсь к сети, — предупредила Ирис.
— Не смей! — Ликвидатор схватил ее за руку и стиснул зубы. — Хочешь, чтобы нас тут же повязали?
— А вы?
Ликвидатор выругался, но Ирис все смотрела на него — холодно и равнодушно, так, чтобы он испугался. И у нее получалось.
— Черную метку дают за непредумышленное убийство, — бросил он и отвернулся.
Ирис застыла. Такого откровения она не ожидала. Какого угодно — только не такого.
— Это как ярлык. Некоторые говорят, что непредумышленных не бывает — есть недостаток улик. А другие думают, что такими ярлыками метят психопатов. Слухов ходит немало, — негромко продолжал Ликвидатор, все так же смотря куда-то в сторону. — О черной метке никогда не говорят, но она есть в документах, и в конце концов про нее узнают. Она как клеймо. Никто не знает точно, за что ее присуждает Сенат в каждом новом случае. И потому черной метки боятся, как огня. Обычно такие помеченные становятся изгоями, — он помолчал. — И от меня поначалу шарахались, как от прокаженного. Я прямо на экзамене на вторую ступень поймал крупную аномалию... Случайно. Но они посчитали, что у меня прямо-таки дар, и не выгнали, — он фыркнул. — Я потом им всем и доказал. Только это никакой не дар был, а глаза, чутье и голова. Вот и все. А черная метка — это и не обвинение. Так, табличка «злая собака» и приписка: «вероятно». Черными метками Сенат перестраховывается. Это как пограничное состояние между невиновностью и преступлением. Хотя если правду говорят о психах — то какое же в этом преступление?.. — Он невесело усмехнулся. — Это была случайность, — с внезапной тоской в голосе добавил он. — И хватит об этом.
— Это связано с Сенатом? — все равно спросила Ирис.
— С чего ты взяла? — непонятно вздрогнул Ликвидатор.
— Вы помрачнели, как только мы вышли к зданиям Сената, — Ирис указала на купола, которые нависали над крышами бурой неопрятной громадой.
— Давай-ка поговорим об этом потом. Или вообще никогда не поговорим, — попросил он.
Повисла тишина, и только каблучки Ирис гулко стучали о мостовую. Они шли в молчании долго, и купола Сената остались позади. И хотя они больше их не видели, Ирис казалось, что Сенат за ними наблюдает. Смотрит поверх остроугольных крыш и криво усмехается.
— У меня был друг, — вдруг сказал Ликвидатор. — Очень давно. Так давно, что я почти забыл, как он выглядит.
— И что с ним случилось?
Она заглянула ему в глаза, но Ликвидатор опять отвернулся.
— Ничего. С ним — ничего.
— Тогда почему...
— Мы дружили с детства. А потом наши пути разошлись. Теперь он Сенатор. А метку я получил из-за него. Очень давно. Мы были мальчишками.
— Из-за него?
— Та случайность... — Ликвидатор хмурился все сильнее. — Он сказал мне молчать... А сам...
Он говорил глухо и очень тихо, как будто каждое слово жгло ему горло. Своими вопросами Ирис разворошила осиное гнездо, и волны негодования, печали и злости окатывали ее с ног до головы.
— Так вы убили?.. — только и спросила Ирис.
— Я виноват.
Ликвидатор поднял на нее взгляд, и она задохнулась. В его глазах стояла злость, плотная, черная, почти осязаемая, и вовсе не страх, не сожаление — это была самая что ни на есть ярость. Только вот...
— Вы не убивали, — уже утвердительно прошептала Ирис.
Ликвидатор пожал плечами.
— Зависит от точки зрения. Смотря как на все это смотреть.
— А как смотрите вы?
— Зачем ты это делаешь?
Он снова взглянул на нее, прямо и внимательно. Теперь он злился на нее.
— Потому что я должна вас бояться, — просто ответила Ирис. — Но не боюсь. И не понимаю, как это выходит. Факты не сходятся. Программы бояться не велят. А ведь люди с черными метками... Наверное, это как омеги со сломанными системами. Только омег сжигают. А людей — нет.
— Для тех, у кого системы сломаны напрочь, предусмотрена тюрьма, — опять усмехнулся Ликвидатор, и злость в его взгляде улеглась. — А такие, как я — помилованные, отпущенные за недостатком улик, неопределенные и не совсем понятные для системы правосудия — такие получают метки. Все просто.
— Но недостаток улик не означает невиновность.
— Означает. В глазах закона.
— Вы признавались? Сами?
— В чем? Мне не в чем признаваться. В случайностях нет умысла. А мой друг... — Ликвидатор запнулся. — Я до сих пор не уверен, как это случилось, не помню точно, как это было. Как будто воспоминание стерлось или в тот самый момент записалось плохо… В общем, я и сам не знаю точно, как это случилось.
Он снова невесело улыбнулся одними губами и отвернулся. Допрос причинял Ликвидатору боль, и вместе с тем Ирис ощущала и его облегчение. Будто бы он молчал о своей метке много, много лет, и, заговорив только теперь, если не снял с шеи камень, то уж точно распустил петлю.
— Простите, — сказала она тихо, когда они вышли на безлюдный перекресток. — Я больше не буду спрашивать. Мне достаточно и этого.
— Ты бы знала, как на меня смотрели в летной школе! — с горькой усмешкой зачем-то продолжил Ликвидатор.
Ирис поняла: ему нужны были эти вопросы. Нужно было кому-то об этом рассказать. Говорил ли он о черной метке хоть с кем-то?
— На сдачу второй ступени даже допускать не хотели. Все шептались. А я влез, сам поставил печать на бумагах, они только рты разевали. И пошел сдавать. И всунул им эту аномалию прямо в руки. Уничтожил, то есть. На сканерах все было записано... Мне все-таки потом разрешили сдавать и третью, и в Ликвидацию взяли — кажется, я их впечатлил. Я притащил им целый ворох аномалий. Звезд мне за них не поставили, но работал я хорошо. Очень хорошо. А люди все говорили... Что я искусный маньяк, этакий человек-невидимка, что меня никак не могут поймать с поличным... Люди так любят шептаться. А про вот такое — особенно. Слухи про черную метку самые аппетитные.