Он перевел Иолу в режим ожидания, и она, тихонько покачиваясь, замерла в одном шпиле рядом с крупной постройкой, украшенной колоннами. В простеньком квартале бедняков это здание смотрелось аляповато. Хотя, может быть, здесь размещался банк или приемная какого-нибудь важного чиновника, а таким строениям пышность требовалась непременно. Кресло пилота мягко вздрогнуло и поползло вниз. Словно цирковой акробат на качелях, Рикгард спустился прямо на улицу, спрыгнул, нащупал в кармане портативный сканер, подключенный к системам Иолы, и забрал хромидиевый распылитель. Кресло он оставил висеть над землей. Встретить человека с недружественными намерениями в Пыльных Городах было так же трудно, как и человека, настроенного дружелюбно, так что опасаться было совершенно нечего. Другое дело — аномалия. Пути отхода лишними не бывают.
Сканер так и заливался. Рикгард прикрутил громкость и вышел на площадь. Простенького ручного фонарика хватало только на то, чтобы осветить несколько метров под ногами. Иола, ронявшая яркий сноп света, осталась позади, а форма со вшитыми светодиодами лежала в раздевалке при летном ангаре. Рикгард не включал эти лампочки ни разу за те почти двадцать лет, что провел в отделе Ликвидации. На облеты он выходил только днем, но как бы они пригодились теперь! Казалось, тьма вот-вот его расплющит.
Сканер выл так, будто его истязали, но сигнал оставался на четвертой частоте, и Рикгард решил сделать круг. Он двинулся вокруг фонтана, следя за экраном. Мощность сигнала падала, и он развернулся.
Трудность с аномалиями состояла в том, что Рикгард никогда не знал, какую он встретит на этот раз. Чаще всего попадались временные разломы — трещины разной ширины и мощности. Те, которые возникали в одном месте, называли статическими. Динамические раскрывались и двигались в пространстве. Таких трещин попадалось меньше всего, но и трудностей они создавали немало. Они могли уйти под землю или исчезнуть в скалах, и тогда оставалось только ждать. Кроме временных разломов попадались участки с аномальным климатом, непонятными погодными явлениями и прочими катаклизмами. Такими раньше занимались целые отряды, а теперь их не осталось вовсе. Рикгард летал в одиночку, и чаще всего — по крайней мере, раньше — находил пространственные или временные трещины.
Поручиться за то, что именно такую он теперь и встретит, Рикгард не мог. Пока он не подойдет достаточно близко, никаких хоть сколько-нибудь важных показаний он снять не сумеет. Конечно, кое-что на эту аномалию он уже накопал, но собранные материалы пока скорее порождают вопросы, чем дают ответы. Или это он не видит зацепок?
Сканер меж тем завыл чуть выше, и лампочка замигала. Рикгард понял, что сигнал вот-вот пропадет, и переключился на четырнадцатую частоту. Писк возобновился с новой силой. Рикгард пересек площадь и двигался в сторону узенькой улочки, стиснутой меж бурых пыльных стен, но сигнал снова принялся затухать, и пришлось сделать новую петлю. Лампочка замигала у соседней улицы, и Рикгард быстро переключился на сорок четвертую. Странная любовь к четверкам!
Сканер истошно выл в пронзительной тишине долины, и было в этом сигнале что-то чужеродное и устрашающее. Рикгард прекрасно знал, что от аномалий, динамических и уж тем более бродящих по частотам, можно ожидать чего угодно. Он внимательно огляделся по сторонам, ища искривление пространства или размытость, но ничего, кроме бурых стен, не видел. Улица была такой узкой, что пришлось повернуться боком: не хотелось ничего задеть. Когда-то давно, бродя по этим переулкам, он уже разрушил целый дом. Маленький, правда, был домишко, но Рикгарду хватило и этого: он прикоснулся из любопытства к запертой двери, и лачуга рассыпалась в прах. Казалось, пыль легче воздуха, но одна только пригоршня весила как целый тюк цемента, так что Рикгард понял быстро: под обвалы лучше не попадать. Больше он не трогал в Пыльных Городах ничего.
Из-за облака выкатилась луна, и по улице протянулась полоса света. Сканер вдруг завыл так громко и пронзительно, что Рикгард невольно содрогнулся. Он обернулся и пошарил лучом фонарика по проходу, но ничего не заметил. Потом повернулся обратно и сделал несколько шагов. Сигнал только усиливался.
Сканер заскользил в руках: ладони Рикгарда покрылись испариной.
— Ну где же ты? — пробормотал он.
То усиливаясь, то затихая, сигнал завел его в тупик, а потом перепрыгнул на четырнадцатую частоту и исчез окончательно. Рикгард проверял четвертую и сорок четвертую еще несколько минут, но сканер молчал как немой. Даже обойдя весь район по крайней мере три раза, Рикгард не смог поймать ни звука.
Неплохой день рождения, подумалось Рикгарду. Старение налицо. С последней звезды прошло два года, а новая ускользает от него так, будто насмехается.
Аномалия опять его обставила, а принести Квинту снова нечего.
Глава 3. Ирис. Столовый нож, Человек-Без-Имени и девчонка с веснушками
После инспекции госпожи Октавии Ирис ясно поняла, что нужно бежать.
Она уже давно подозревала: это лишь вопрос времени. Но продолжала упорно верить, что все как-нибудь да обойдется. Она обводила вокруг пальца серые сканеры в лабораториях, дурила туповатых андроидов из обслуги и виртуозно дурачила воспитателей. Как-то она провела самого прима Магнуса, а уж от него что-то утаить было сложно. Столкнулась с ним поздно вечером, когда вылетела из туалета, утирая последние злые слезы, а он вырос будто из-под земли и осадил ее, прямой как палка и надменный, как будто Центр принадлежал ему, и не было ни Мариэллы, ни Человека-Без-Имени, ни Сената. Ирис тут же вытянулась по струнке и отчиталась: готовится к уроку. Слезы высохли, в глазах — пустота, достойная первого разряда. Прим, конечно, не поверил и полез к ней со своей любимой программой ментального проникновения, но и в голове у Ирис было пусто, словно у дурочки. Он кивнул. Стоило ему повернуть за угол, Ирис победно улыбнулась — быстро, тогда еще неумело.
Беда была в том, что печь зажигали каждый месяц. Ошибки находили часто. Любую, даже самую мелкую погрешность предпочитали выкорчевывать. Изъян порождает изъян, и неважно, сколько стоит очередное уничтоженное тело. Центр — проект Сената, а уж им деньги жалеть нечего.
Нет, Ирис не боялась. Ее тревожные сигналы, которые сообщали о фактах, а вовсе не о чувствах, можно было отключить. Другое дело — человеческий страх. Как только в Центре появлялся человек, который боялся, смятение охватывало и Ирис. Но хуже было, когда всевозможные эмоции захлестывали разом. Да, это были всего лишь картинки чужих радостей и печалей, но эти образы встраивались в ее системы, сбивали привычные настройки, переворачивали все с ног на голову.
В прошлом году, когда Ирис уже поняла, что ее странность прогрессирует, и от нее никак не избавиться, в Центр приехала целая группа ребят. Выпускные испытания менялись год из года, но если для второй части омег вывозили в город, то для первой части в Центр приглашали людей. Эти юноши и девушки громко смеялись, глазели на омег в упор и без стеснения, катались на перилах лестниц, толкали малышню и зачем-то кидались в столовой вилками. Они были разными: возраст, цвет глаз, мысли. Гремучая смесь их эмоций бросала в холодный пот. Заслышав их смех в том конце коридора, Ирис забивалась под одеяло в своей общей спальне номер восемь и затыкала уши. Ее бил озноб, лицо горело, плечи тряслись, хотелось хохотать, плакать и выть в голос. Большинство эмоций к тому моменту она уже выучила и вполне могла воспроизводить сама, но с приездом этих ребят они впитывались и выплескивались бесконтрольно и одновременно, многоцветной липкой жижей. Ирис не представляла, как выйдет на своем экзамене в город, как вступит в этот многомиллионный мегаполис, заполненный разношерстными ощущениями под самую завязку.
Представив во всех красках нехитрые картины будущего, Ирис осознала, что выпускной экзамен не сдаст ни за что. Хуже того: если она и не взорвется, то на экзамене об ее дефекте обязательно узнают все. Но как же глупо после всех ухищрений провалиться на финишной прямой!
Именно поэтому Ирис решила, что не просто сбежит из Центра — она сбежит из Эмпориума. Затеряется где-нибудь в Пыльных Городах, отключит все лишние программы, которые ее могут выдать, и перейдет в автономный режим. Тогда ей не понадобится ни пища, ни туалет, ни даже кров над головой. Конечно, в таком состоянии ее функциональность резко снизится, но разве нужны ей особые надстройки вроде того же ментального проникновения, которым так любит пользоваться прим Магнус?
Но одно дело решить, и совсем другое — сделать. До выпускного оставалось еще два года, и Ирис все казалось, что времени полно. И она ждала.
Ждала, пока страх, изумление и смятение госпожи Октавии, смешанные в одну тошнотворную кашу, не заставили ее встряхнуться. И тут — словно бы специально для нее — объявили об экскурсии в Эмпориум.
Пару лет назад она бы ужаснулась. То есть, настоящего испуга она бы, конечно, не почувствовала, но ее платы непременно бы перегрелись. Она бы нашла отговорку: поскользнулась бы на главной лестнице, переломала бы себе ноги, отправилась бы в ремонтный отсек на пару суток, и дело с концом. Но теперь Ирис только улыбнулась. Не потому, что радовалась, а потому, что так бы себя повел человек, а ведь именно человечности в Центре и учили. Улыбнулась и пару раз глубоко вдохнула и выдохнула. От прилива кислорода ее голова работала лучше — это свойство своего биоэлектронного организма она обнаружила давно.
Ирис собиралась с духом весь вечер. Вторая половина дня обычно отводилась для игр, укрепляющих занятий или размышлений, так что закрыться в пустой спальне ей никто не помешал. Тем более, что остальные девушки из ее комнаты разбрелись кто куда: из окна виднелся край площадки для игр, и Ирис насчитала по крайней мере четверых. Они играли в волейбол с мальчишками из соседнего спального отсека и смеялись почти как люди. Ирис знала, что их веселость — фальшивка. Они ничего не изучали, ни грамма человеческойрадости, но ей это было только на руку: омеги не мешали думать.
Ей нравилось смотреть в окно. Из спальни номер восемь, если глядеть поверх ограды и россыпи крыш, открывался вид на полуразрушенный арочный свод с круглым витражным окошком. Этот кривой каменный зуб вырастал из мшистых каменных руин, маячил над террасами крыш, казался чуждым, немного инопланетным и безмолвно напоминал о времени, которое уже не потрогать пальцем, не вдохнуть полной грудью. Такие вещи путали процессор Ирис, заставляли ее нетерпеливо ерзать, вскакивать с места, ходить кругами. Программа накопления опыта требовала исследовать, искать и находить. Она мечтала о том, как будет однажды путешествовать и узнавать мир. Весь мир, а не только то, что преподают на уроках в Центре.
Но для этого нужно сбежать. И Ирис была почти готова.
Она еще раз задержала взгляд на зеленеющих развалинах и кивнула сама себе. Перед отбоем оставалось только одно важное дело.
Гео-чип. Нужно его испортить. Не сейчас, а завтра, когда их уже высадят на главной площади Эмпориума. Но чтобы уничтожить чип завтра, нужно вскрыть к нему доступ уже теперь. Она не сможет провести эту странную и малопонятную людям операцию прямо посреди оживленной улицы. Вынуть и разбить чип — это запросто, но для начала нужно до него добраться.
Ирис догадывалась, что омеги, программы которых не сбоили, о местонахождении гео-чипов не задумывались. Вернее, они, конечно, знали, где эти чипы размещены и как они работают, но думать о них не думали. Правильные омеги — безупречно послушные существа. А вот Ирис была неправильной, и мысли у нее тоже были неправильными.
Именно поэтому она еще раз убедилась в том, что дверь спальни заперта, вытащила из своей тумбочки пачку салфеток и подошла к высокому зеркалу, втиснутому между платяными шкафами. Скинула форменное платье, развернулась спиной и нащупала нужный участок на пояснице. Нож для этой операции она украла из столовой еще во время обеда, а о том, что такие инструменты найти в Центре легко, невольно напомнила Мариэлла и ее урок с проверщицей.
Поднеся лезвие к коже, Ирис на мгновение поколебалась. Она не сомневалась, просто задумалась о том, что через несколько минут пути назад уже не останется. Ни одна благонадежная омега не будет вскрывать свою оболочку. Если надрез обнаружат, Ирис немедля отправят в печь. Но его не обнаружат. Ирис кивнула своему отражению через плечо и занесла нож.
В то же самое мгновение в дверь трижды стукнули. Рука Ирис дрогнула. Обычно так стучали андроиды из обслуги, и если она сейчас же не отопрет дверь, то робот вскроет замок самостоятельно. Но зачем он пришел? Что ему такое нужно накануне экскурсии в Эмпориум? Никаких технических проверок в расписании нет. Так каким же ветром его принесло?
Ирис швырнула нож под подушку, быстро натянула платье и, на ходу вдевая пуговицы в петельки, бросилась к двери.
— RS? — прожужжал андроид.
Старенький, четвертого поколения. Голосовая программа не адаптирована, вместо глаз круглые диоды, все суставы и швы наружу, зато надежный. Такими любит пользоваться Человек-Без-Имени.
Только не он.
— Проследуйте, пожалуйста, за мной, — приказал робот и развернулся, не ожидая ее ответа.
— Зачем? Кто меня вызывает?
Ирис шагнула за ним. Андроид не отозвался.
Человек-Без-Имени встретил ее в девятой лаборатории восточного крыла. Воздух здесь был спертый и плохо очищенный, а свет иногда мигал. Этими комнатами пользовались редко: лаборатории считались запасными, и укомплектовали их очень и очень давно, так что техника тут стояла старая. Андроид быстро исчез, и они остались одни.
— Ты же не против сегодня чуточку поработать, милая Ирис? — спросил Человек-Без-Имени, с какой-то затаенной нежностью беря ее за руку и провожая к столу, оплетенному проводами. — Мне нужно кое-что измерить. Много времени это не займет.
Как будто он спрашивал. Присаживаясь на стол, Ирис мельком огляделась. Человек-Без-Имени возился с загоревшимися экранами, подключал аналитические модули, распутывал провода и поминутно посматривал в ее сторону — мягко, дружелюбно, как будто все думал спросить, удобно ли она устроилась. Комнатушка была тесная, плотно обставленная, прямо-таки забитая аппаратурой, но в целом от обычных лабораторий Человека-Без-Имени она не отличалась. И зачем такая срочность? С квартальной диагностики прошло всего две недели — вряд ли за это время что-то сильно изменилось. Но Ирис прекрасно знала, что диагностики Человека-Без-Имени — совсем не то, что кажется и вовсе не то, что говорит он сам. И его кривая, неприятная улыбка подтверждала ее подозрения.
У Ирис, конечно, не было пристрастий в человеческом смысле, и если она что-то любила или ненавидела, то мысли эти основывались на одних лишь фактах. Но сейчас она вдруг подумала, что готова ненавидеть Человека-Без-Имени и без логики. Просто за то, как он так лицемерно-заботливо на нее смотрит. За то, какая у него кривая, уродливая улыбка. За то, какой яркий у него сенатский плащ и за то, что он таскает его повсюду, как форму, словно не может наиграться со своим высоким назначением. За то, какие у него тонкие, почти женские пальцы. За то, как он сутулится и смотрит криво, исподлобья, как будто ждет внезапную подлость отовсюду.
Только и эти мысли были фактами, и Ирис это прекрасно понимала. Значит, Человека-Без-Имени не ненавидеть было никак нельзя.
— Приляг, пожалуйста, на спину, — ласково попросил он, готовя провода. — Я отключу тебя ненадолго, ты и глазом моргнуть не успеешь.
Ирис подумала, что обошлась бы и без любезностей. И зачем он так с ней расшаркивается? От Человека-Без-Имени веяло затаенной злобой, знакомой уже неустроенностью и непонятным, тоскливым стремлением. Впрочем, все эти волны ощущений сглаживались, стоило ему заняться Ирис, и тогда — то ли от того, что в работе думать было некогда, то ли потому, что Ирис никогда не задавала лишних вопросов — его взгляд теплел. А на вопросы он никогда не отвечал, вот и толку спрашивать не осталось.