На границе предосторожность никогда не бывает излишней: здесь, как в никаком другом месте, познается справедливость знаменитого изречения «vis pacem, para bellum» .
Вдалеке показался человек. Увы, он шел пешком.
Ложная тревога, напрасная надежда. Незнакомец приближался неспешным широким шагом. За спиной висел карабин с темным стволом и сумка, похожая на солдатский ранец. Голову украшала серая фетровая шляпа, на такую не польстился бы даже старьевщик. Из-под нее торчали блестящие черные волосы, заплетенные в длинные косы; лицо разрисовано красными, синими и черными разводами — свидетельством принадлежности к племени сиу .
Это был самый настоящий индеец, одетый в оборванную красную рубаху и рыжие кожаные штаны того покроя, что называется «оскальпированным» — две брючины без верха удерживались грязной тряпкой, пропущенной между ног. Походка выдавала прирожденного наездника — он шел, выворачивая ступни.
Однако зоркие наблюдательные юноши обратили внимание на одну частность: его оружие выглядело безупречно ухоженным, что в общем-то не свойственно коренным жителям сих мест.
Сиу остановился в пяти-шести шагах от настороженных метисов и, желая показать, что явился с миром, вынул руки из карманов, не дожидаясь приказания.
— Что нужно моему брату? — спросил Жан на правах старшего.
Не отвечая, индеец выпустил изо рта длинную черноватую струйку слюны и тяжело задумался, словно подыскивая слова. Он жевал табак подобно чистокровным янки.
— Мой брат знает Боба? — спросил краснокожий на ломаном английском.
— Да.
— Боба-конокрада? Плохая ковбой… снимать скальп с индейцев…
— В чем дело? — резко прервал Жан. — Что с Бобом, нашим другом?
— Боб — не друг сыновьям Новой Франции… Боб предатель. Выдать вас людям из города.
— Ты лжешь!
— Клянусь моим тотемом , голубой черепашкой со дна озера Минни-Вакан .
— Жак, — сказал Жан брату по-французски, — эта птица должна очутиться в силке. Возьми-ка лассо… А ты, Франсуа, сними шомпол со своего винчестера. Надо всыпать ему по оскальпированным штанам. Краснокожий смахивает на Иуду. Если его сцапать и высечь как следует, он скажет правду.
С молниеносной быстротой на индейца набросили лассо. Братья действовали удивительно слаженно, с невероятной ловкостью и силой, которую трудно было предположить в юношах, почти подростках. Железный прут взвился над пленником и обрушился вниз, оставив на коже лиловый рубец.
— Боб — наш друг, мерзавец, и ты получишь по заслугам! — проворчал Франсуа.
— О! — вскрикнул незнакомец, чей тон и поведение разительно изменились. — Не бейте! Фрэнк, Джим , снимите с меня это чертово лассо… Комедия окончена!
Франсуа в изумлении выпустил из рук шомпол, а Жак — лассо. Жан проговорил, заикаясь:
— Да это же Боб! Чертов Боб!
— Он сам себя не узнал бы в таком обличье! — заметил Жак, распутывая лассо, чтобы освободить лжеиндейца.
— Мы так беспокоились, дружище! — добавил Франсуа, с силой сжимая его ладонь.
— Уф! Полегче! От рукопожатия такого силача, того и гляди, хлынет кровь из-под ногтей.
— Наш смелый друг! — воскликнул Жан. — Как мы рады вас видеть! Я бы обнял вас, но вы так ужасно намазались…
— Так-то будет лучше! Вы собирались задать мне знатную трепку! — Боб смеялся и старался шутить, чтобы скрыть свои чувства. — Как глупо! — проговорил он дрогнувшим голосом. — Ваше доверие, искренняя симпатия, то, как вы бросились на мою защиту… при мысли об этом во мне все переворачивается… Черт побери! Как здорово, что я заявился сюда в этих лохмотьях и разыграл маленькую комедию!
— Но где вы были? Что случилось? Ведь прошло целых три дня! Но главное вы теперь здесь. Однако какой нелепый наряд!
— Ловко я изобразил краснокожего?
— Куда уж лучше! Вы обманули даже нас, метисов! А где ваша лошадь?
— Украли. Подозреваю, что к этому приложил руку бывший хозяин, тот самый блюститель, что вешал меня. Но это не страшно. Добуду себе другую. Я опоздал, зато набит новостями, словно почтовое отделение.
— Нужно расседлать лошадей. Пойдемте в дом, закусим и поговорим.
— Нет, пусть стоят наготове. Привяжите их около дома. Всякое может случиться.
— Говорите же, Боб! Мы вас слушаем.
— Так вот. Оставив вас, я отправился на окраину Гелл-Гэпа к другу, с которым в былые, менее счастливые времена, я разбойничал в этих местах. Это верный человек, хотя и отъявленный негодяй. Чтобы изменить внешность, пришлось перевоплотиться в индейца. Это довольно просто, особенно для нас, тех, кто взял в жены индианку. Их племя считало нас своими. Мы, право, недурно изучили язык и обычаи индейцев, вплоть до танцев и тайных обрядов. И вот я вырядился индейцем сиу и, как говорят в театре, полностью вошел в роль. Друг снабдил меня двадцатью долларами.
— Эх! — прервал его Жан. — А я-то отпустил вас без цента!
— Если будете мне мешать, я никогда не закончу. Итак, я направился в салун, где произвел-таки впечатление… Уже давно индейцы не появляются в Гелл-Гэпе. Меня окружили полковники, судьи, профессора, доктора — словом, все титулованные господа, каких в моей стране пруд пруди. Я позволил им напоить себя и стал морочить голову дурацкими историями, как и подобает настоящему дикарю. Между тем я заметил сидящего в углу ирландца — того самого подонка, кому вы наподдали. Он пил в одиночестве, что показалось мне весьма странным, и все время поглядывал на стенные часы. «Этот человек после того, как его отделали, наверняка стал врагом», — подумал я. Он страшно злопамятен, этот пэдди. Я его хорошо знаю, в нем яда столько, что хватит на целое гнездо гремучих змей. Он пил мало — стало быть, боялся захмелеть. Смотрел на часы — значит, опасался пропустить время встречи.
— Очень тонкие и верные наблюдения, — заметил Жан, — ваша логика безупречна. Вы — настоящий следопыт!
— Ну, это пустяки, — отмахнулся Боб, — тем временем я влил в себя около дюжины стаканов. Такая доза уложила бы на месте менее закаленного выпивоху. Затем я вышел… внезапно, будто мне стало плохо… проделал несколько номеров, изображая мертвецки пьяного, а потом рухнул на спину, раскинул руки и ноги и захрапел, словно медведь, обожравшийся медом. Но при этом один глаз не закрывал. Через четверть часа ирландец вышел, держа руку на кобуре и поминутно оглядываясь, как бы опасаясь слежки. Я двинулся за ним той легкой неслышной поступью, которой восхищались даже индейцы. Так мы шли семь-восемь минут и оказались… ставлю один против ста… ни за что не догадаетесь! Мы оказались около телеграфного столба, чью высоту мне довелось измерить при помощи пенькового галстука. Около этой проклятой деревяшки уже кто-то стоял… Разговор велся почти шепотом… с превеликими предосторожностями я подполз поближе, и мне удалось разобрать несколько слов… кажется, было названо ваше имя, затем я уловил слова: «трое братьев», «проклятые метисы», «покончить с ними», «доллары», «след»… Конечно, хотелось услышать больше, но любое движение могло выдать мое присутствие. Впрочем, разговор продолжался недолго. Через десять минут они уже договорились. Но о чем? Вот вопрос. Потом парочка разошлась. Я дал пэдди улизнуть, а сам последовал за вторым. С ирландцем-то было просто, я выследил его играючи. Но второй знал дело как свои пять пальцев — так говаривал мой приятель Реми, парижанин, которого оскальпировали черные котелки. Десять раз он отскакивал в сторону с револьвером на изготовку, дышал мне почти что в лицо. Короче, настоящий дикарь: недоверчивый, ловкий, с тонким слухом. Однако мне удалось его обмануть. Мы играли в кошки-мышки не меньше двух часов, трижды обогнули Гелл-Гэп, преодолевая равнину, перекопанную золотоискателями, и, наконец, он скрылся в роскошном доме — самом красивом в городе, расположенном за зданием суда. Уф! Время было уже позднее, а я буквально валился с ног, так что пришлось улечься попросту возле церкви в компании с пьяными парнями, они в жару часто дрыхнут под открытым небом. Слишком долго рассказывать, как мне удалось увидеть этого загадочного типа, подобраться поближе, чтобы удостовериться, что вчерашний голос принадлежал именно ему, собрать сведения: на что живет, откуда явился, как у него обстоят дела с финансами — хотя бы приблизительно… Скажу только, что на все и понадобилось три полных дня. Я продвигался вперед маленькими шажками, был терпелив, как настоящий краснокожий. Маскарадный костюм сделал меня неузнаваемым, но зато изрядно мешал в расспросах.
— Боб, опишите нам внешность этого человека, раз вы его видели. Кажется, я догадываюсь, кто он, да и вы, братья, наверное, тоже? — произнес Жан.
— Ему лет сорок пять, крепкого сложения… можно сказать, гигант… не уступит вам, друзья мои. Сильный, как бизон, ловкий, как пантера. Довольно красивое лицо, открытое и приветливое… на щеках щетина месячной давности, видно, хочет отрастить шкиперскую бородку, какой так любят щеголять мои сограждане. Похоже, стремится выглядеть как настоящий янки.
— При этом лживые глаза и небольшой шрам на левой щеке?
— Глаза светло-серые и действительно лживые… Шрам на месте, но со временем его прикроет борода.
— Сомнений нет, это он! — вскричали братья.
— Вы забыли о главной примете, друзья. Он метис, в нем течет кровь белых и индейцев.
— И его зовут Туссен Льбе, не так ли?
— Нет, он обитает здесь под именем мистера Джонатана, но это не фамилия. Его хорошо знают местные жители. Мой друг, сообщивший кое-какие дополнительные сведения, утверждает, что он один из главных заправил контрабандного бизнеса. Товары доставляются из Канады в Америку, и торговля достигла огромных масштабов.
— Так вот где причина его таинственных отлучек! Отец давно подозревал нечто в этом роде. Рынок в Батоше был лишь прикрытием. К тому же он владеет еще одним домом в Буасвене…
— Маленький городок в четырех-пяти милях от границы, конечный пункт на линии Виннипег — Розенфельд — Маниту?
— Именно так.
— В завершение скажу, что мистер Джонатан богат. Говорят, он только что скупил половину земель в устье Мовез-куле. Этот человек уже сейчас стоит не меньше ста тысяч долларов, а через год, возможно, станет миллионером.
— Это мы еще посмотрим! — проворчали братья, сжимая кулаки.
ГЛАВА 7
Двойная жизнь Туссена Лебефа. — Контрабандист, вор, предатель. — Цена крови. — Боба выследили. — Фантастические планы. — Подготовка. — Пьяное воинство. — Смерть им! — Осада Лок-хауса. — Боб вступает в переговоры и получает первую пулю.
Мелкий коммерсант из Батоша, готовый на любые преступления, не был, конечно, первым, кто под видом скромника из франко-канадского селения скрывал невероятное коварство.
Он был хитер, изворотлив, не ведал угрызений совести, однако лез из кожи вон, чтобы сохранить внешнее обличье порядочного человека. Только в последнюю минуту открылась истинная сущность отпетого негодяя.
Хотя тщеславие его было непомерным, а алчность переходила всякие границы, он всегда умел подчинять их обстоятельствам и никогда не торопил события. Поэтому ему так долго удавалось сохранять видимость человека бескорыстного и верного.
Его главная, если не единственная, сила состояла в том, что он умел ждать. От своих предков, индейцев и крестьян из Нижней Нормандии Лебеф получил качества, характерные для обеих рас: вместе с европейской кровью унаследовал осторожность, последовательность, упорство и расчетливость, а от краснокожей родни к нему перешли хитроумное коварство, неумолимая решимость и свирепое хладнокровие.
С виду добродушный и покладистый, приветливый и веселый, он ради выгоды не остановился бы перед убийством лучших друзей, уничтожением города или страны, истреблением целого народа — но при условии, что это не повлекло бы за собой излишнего риска. В случае опасности нормандская предусмотрительность всегда одерживала верх над индейской кровожадностью.
Живя среди людей доверчивых до простодушия, верующих до наивности, бескорыстных до самоотречения, он легко улавливал их в свои сети и обманывал без всяких усилий.
Именно поэтому ему удалось быстро сколотить начальный капитал: не составляло труда обирать отважных метисов, совершенно не испорченных цивилизацией. Они были доверчивыми ягнятами, сами приходили с просьбой остричь себя; безобидными птахами, подставляющими крылышки, чтобы он мог выщипать перья. Негодяй стал преуспевать, наживаясь любыми способами и держа это в тайне ото всех — возможно, и от собственной жены.
Сведения, добытые Бобом, были верны. Туссен действительно входил в шайку контрабандистов — могущественную и хорошо организованную. Его вклад в общее дело оказался неоценимым, и вскоре метис уже сделался вожаком одной из преступных ассоциаций, получавшей огромные барыши. Его люди занимались прокладкой железных дорог и разработкой приисков, что служило ширмой для контрабандных операций. Акционеры действовали безжалостно, убирая всех, кто вставал у них на пути.
Туссен Лебеф превратился в настоящего капиталиста под именем мистера Джонатана, что звучало вполне по-британски, и подумывал о расширении дела. Не то чтобы он пренебрегал мелкими доходами, но с некоторых пор торговля в Батоше потеряла значение в его глазах. К тому же селение метисов располагалось слишком далеко от Буасвена — центра канадо-американской контрабанды.
Туссен чувствовал также по различным, еще не вполне ясным признакам, что его народу грозит уничтожение. При таких обстоятельствах самым разумным было бы навсегда распроститься с родными местами, окончательно утвердившись в новом качестве.
Однако тут вспыхнуло очередное восстание «угольков», они, устав ждать справедливости от властей, взялись за оружие. Мистер Джонатан находился в то время на американской территории, но немедленно пересек границу и, сбросив личину янки, вновь превратился в старину Туссена Льбе и занял место среди повстанцев.
Никого это не удивило. Все хорошо знали Туссена — отважного бунтаря и пламенного патриота, чьему рвению мог позавидовать любой из «угольков». Пожар восстания охватил Бакхэм, Кэрлтон, Бэтлфорд — однако главной цитаделью сопротивления оставался Батош.
Патриот! Но и это было всего лишь маской. Негодяю были одинаково безразличны и метисы, и захватчики-оранжисты. Наблюдая за яростной борьбой двух вражеских партий, он думал только об одном — какую выгоду можно извлечь из этого столкновения?
После неудачного начала военных действий генерал Мидлтон осадил Батош. Туссен не мог упустить такую блистательную возможность. Ему помогла отвага земляков. Благодаря героизму метисов Батош имел шансы выстоять, а штурм селения стоил бы генералу слишком больших жертв.
Старина Туссен знал, что стратегия англичан нередко включает в себя подкуп. Он помнил о недавнем сражении при Тель-эль-Кебире, когда несчастные арабы потерпели сокрушительное поражение из-за предателей, подкупленных генералом Уолсли, — давний враг метисов одержал, таким образом, легкую победу в Египте .
Темной ночью негодяй отправился к Мидлтону и напрямик предложил свои услуги. Английские войска были изрядно потрепаны, поэтому генерал, преодолев первоначальное отвращение, вступил в сговор с изменником, обещав ему десять тысяч долларов.
Читатель знает, как Туссену удалось подложить мину под баррикаду и взорвать ее.
Но это было не все. Друг Туссена Батист доверил ему точно такую же сумму, естественно, без всякой расписки: как и все «угольки», он свято верил данному слову. Перед тем как бежать, Туссен убил товарища выстрелом в спину. Помимо прочего, негодяй опасался, что Батист, оставшись на баррикаде, сумеет проникнуть в его тайну.
Такой человек, как Батист, никогда не просгил бы предательства и расквитался бы с ним за содеянное, даже если бы пришлось ждать десять лет. Одним ударом Лебеф избавился от опасного свидетеля и прикарманил кругленькую сумму. В целом операция принесла ему двадцать тысяч долларов.
Вот каким образом мистер Джонатан за один день приобрел значительный капитал. Воистину восстание «угольков» оказалось ему весьма на руку.
Затем он поспешно скрылся, что не составило большого труда, ибо метисы, преследуемые генералом Мидлтоном, были слишком озабочены собственным положением и не вспоминали о Туссене.
Все, кроме троих. Луи Риль отпустил сыновей Батиста, так как понимал, что дело проиграно, и эти бойцы уже ничего не решат. Братья отправились на поиски Туссена и, вопреки всем ожиданиям, сумели добиться невероятного, выследив негодяя.