по-другому! Знать бы мне, что ты этим заразишься. Я разрешил Марго учить тебя
акробатике, просто чтобы ты не путался под ногами. А когда ты заговорил о
воздушных трапециях… ну, я полагал, ты передумаешь, не успев и наверх
залезть.
- Откуда тебе было знать…
- О, многие дети воображают себя цирковыми звездами. Я думал, ты поймешь, как
это трудно, и бросишь. И Тони Сантелли так думал. Сказал, что ты просто
развлекаешься, и чем скорее тебе надоест, тем лучше. Специально велел Марио
с тобой не церемониться. А ты взял и всех удивил.
Томми открыл рот, потом закрыл.
- Говори, – разрешил отец.
- Это не просто забава, папа. Нет… забавно, конечно, но все-таки больше… ну, я
хочу этим заниматься и могу, и чем больше я работаю, тем лучше хочу стать…
- Я знаю, – перебила мать. – Но в том и дело, Томми. Если ты забавляешься, самое время остановиться. Наигрался. Они даже позволили тебе с ними
выступать. Так что?
- Мам, я не понимаю. Я совсем не хорош… я даже на запасного пока не тяну. Я
только начал! Как я могу бросить?
- Ты прав, – вздохнул отец. – Для любителя ты неплох. Но если ты хочешь
заниматься полетами на профессиональном уровне, твой путь только
начинается. Но… но я не хочу, чтобы ты через несколько лет проснулся и
обнаружил, что больше ничего, кроме этого, не умеешь.
- Ну… – озадаченно сказал Томми, – а я больше никем и не хочу быть.
Родители обменялись странными взглядами.
- Что ж, – задумчиво кивнул Том, – это и есть ответ. Ладно, сынок… сегодня я
получил письмо от Тонио Сантелли. Он пишет то же, что сказал тебе. Они хотят, чтобы ты выступал с ними в следующем году.
- Папа…
- Я понимаю. Но есть один нюанс. Он хочет, чтобы ты заключил с ним контракт.
На три года. Он говорит, это минимальный срок, за который из тебя можно
сделать что-то стоящее внимания. Зарплата будет маленькая – это нормально, все честно. По крайней мере, на будущий год они остаются с Ламбетом, и ты
будешь жить с матерью и со мной. Но у них есть одно условие. И твоя мать… нет, Элизабет, я скажу ему… твоя мать попросила, чтобы я отказался, даже не
поставив тебя в известность. Они хотят, чтобы ты приехал в Калифорнию на
следующей неделе.
- На следующей неделе?
- Да. Сразу после Рождества. Зиму ты проведешь с ними. Поживешь у сестры
Анжело, она содержит семейный особняк. Будешь учиться, готовиться к сезону.
- Оставить маму и тебя?
- Да. Иначе, сказал он, к началу сезона ты потеряешь форму, и прежде, чем
восстановишься, пройдет половина тура. Он хочет получить наш ответ на этой
неделе. В противном случае им придется найти кого-то в Калифорнии.
- Ой, папа, пожалуйста! Я хочу! Я очень хочу поехать!
- В словах Тони есть резон. Они потратили на тебя много времени и теперь хотят
знать наверняка, могут ли на тебя рассчитывать.
- Но Томми! – вскрикнула мама. – Ты еще такой маленький! Тебе… тебе даже
пятнадцати…
Он подошел к маме и обнял ее за талию, чувствуя, как тонкое тело содрогается
от всхлипов.
- Мама… мамочка, не плачь, пожалуйста. Разве ты не понимаешь? Я так
старался. Сидел и думал, что надо тренироваться, а не отсиживаться вот так.
Если они возьмут кого-то другого, для меня все кончится, не начавшись.
Мамочка, перестань, я не смогу уехать, если ты будешь так плакать, а я должен.
Томми и сам уже почти плакал.
Бесс подняла голову. Глаза ее отсвечивали голубым, и на секунду Томми
показалось, что в зрачках полыхает пламя.
- Том-младший, – сказала она очень тихо. – Посмотри на меня. Сейчас же. Видит
бог, Том, это не игра. Ты в самом деле этого хочешь?
Он сглотнул.
- Прости, мама. Я понимаю, ты против. Но ты знаешь, что я в самом деле этого
хочу. И никогда ничего так сильно не хотел.
- Тогда, – ее горло подергивалось, – я больше не буду возражать. Делай, как
знаешь.
Отец встал и обнял их обоих.
- Хорошо, Том-младший. Ты вполне самостоятельный, у тебя есть голова на
плечах, и ты умеешь работать. Я видел, как ты тренируешься по собственному
почину, а в твоем возрасте это нелегко. Ты будешь ходить в школу, но в
следующем году тебе придется стараться самому, никто тебя за уши тянуть не
будет.
- Пап, да мне все равно, закончу я школу или нет.
- Но мне не все равно, – быстро возразила мать. – Обещай, Том.
- Мама, папа…
- Не обсуждается, – сказал отец. – Ты закончишь школу. Хоть как-то, но
закончишь. Сейчас без диплома никуда, а после войны будет хуже.
Томми склонил голову.
- Да, сэр.
Он по-прежнему не видел такой уж строгой необходимости, но сейчас явно было
не то время, чтобы спорить.
- И еще. Осенью из этого вышла неплохая шутка, но теперь они всерьез хотят
объявлять тебя как Томми Сантелли.
- Ну… – сказал Томми, – они все-таки Летающие Сантелли.
- И ты хочешь носить их фамилию? Не быть больше Томом Зейном-младшим?
- Ой, папа… – беспомощно протянул Томми, но тут же сообразил, что отец
улыбается.
- Хорошо, сынок. Вот тебе письмо от Марио, прочти. И подумай еще раз как
следует. Возможно, ты решаешь свою судьбу на всю жизнь. Если я напишу Тони, ты никуда не денешься. Контракт – это серьезный документ.
- Я хочу поехать, – убежденно сказал Томми.
Среди ночи он проснулся, вдруг неуверенный, сможет ли оставить родителей.
Серебристый лунный свет падал на стену, освещая фотографии. Память пришла
на помощь, и Томми видел лица ясно, как днем. Марио, Анжело и он сам возле
веревочной лестницы. Он помнил день, когда Маленькая Энн сделала эту
фотографию. Это был День ее рождения. И первый день, когда Марио смог
сделать тройное сальто на репетиции и не упасть. Правда, на обратном пути
Томми подал трапецию на долю секунды раньше, чем следовало, она ударила
Марио по локтю, рука онемела, и тому пришлось отпустить перекладину. Томми
чуть ли не волосы на себе рвал, понимая, что испортил момент триумфа. Папаша
Тони орал на него минут пять, время от времени прерываясь рявкнуть на Марио, затем в гневе ушел. А Томми спустился с аппарата почти в слезах. Марио, все еще
баюкая локоть, глянул с улыбкой.
- Расслабься, парень. Тебе надо подучить итальянский. Большую часть времени
он вопил на меня.
Анжело, завязывающий шнурки, вскинул голову.
- В следующий раз, Мэтт, падай прямиком в сетку. У тебя так голова кругом шла, что ты не поймал бы перекладину, даже если бы Томми бросил ее правильно.
Твой тайминг полетел ко всем чертям.
Марио развел руками.
- Diomio, что за семейка мне досталась! Я сделал тройное сальто, а им не
понравилось, как я вернулся на трапецию!
- Да-да, – с нежностью ответил Анжело. Запустив пальцы в черные кудри Марио, он заставил того поднять голову. – Думаешь, я не знаю? Но я же не хочу, чтобы
ты свернул шею, ragazzo.
Они совсем забыли про Томми. Или уже принимали его присутствие за должное.
В этот момент мимо проходила Маленькая Энн, со своим новым фотоаппаратом
искавшая, на что бы потратить последний кадр, и сняла их троих.
Лежа в кровати и глядя в темноту, Томми так и не понял, что его настойчивость
по-любому привела бы его в воздушный номер – рано или поздно. Для него
полеты по-прежнему означали Марио.
Неделей позже прибыл контракт. Отец прочел его и объяснил Томми:
- Короче говоря, Папаша Тонио будет твоим законным опекуном, пока тебе не
исполнится восемнадцать. И он несет за тебя ответственность.
- А для чего это все?
- Есть разные причины. В том числе по закону несовершеннолетние, не
проживающие с родителями, должны иметь опекуна. А еще он сможет заключать
контракты для всей своей труппы сам, а не присылать мне отдельный, чтобы я
подписал. Но твой контракт он передать никому не может. Здесь сказано, что, пока ты не живешь с родителями, ты должен оставаться под его крышей и под
его личным присмотром. In loco parentis – в качестве родителей. Что касается
зарплаты… ты будешь получать карманные деньги, а остальное пойдет на твой
банковский счет. И никто – ни мама, ни я – не сможем их снять. Только ты – и то, когда тебе исполнится двадцать один.
- Пап, ты что, мои деньги ему не доверяешь?
- Если бы я не доверял ему твои деньги, разве я доверил бы ему своего сына?
Просто хочу, чтобы у тебя был начальный капитал. В общем, никаких денег, пока
тебе не стукнет двадцать один.
Отец улыбнулся, но глаза были серьезные.
- Адский труд и мелочь на карманные расходы. И ты знаешь, как Тони
обращается со своими. Последний раз спрашиваю, сынок. Мне ставить подпись?
Томми кивнул. Отец расписался, потом Томми взял ручку и написал на контракте
свое полное имя: Томас ЛеРой Зейн-младший. И вдруг задумался, каково будет
чувствовать себя Томми Сантелли.
В канун Рождества к Томми запоздало пришло осознание всей важности
принятого решения. Всю неделю, проведенную в разъездах по магазинам, он был
слишком взволнован, чтобы думать. Теперь же отец, развалившись в кресле, курил сигару из присланной Ламбетом пачки, мать напевала рождественский
гимн, а ему хотелось плакать. Хотелось вскочить, разрыдаться, умолить отца
написать Сантелли, что все это ужасная ошибка, что он не собирается никуда
ехать. Потом отец пошевелился в кресле, Томми встретился с ним глазами и
почувствовал, будто отец знает, что у него на уме. Том Зейн столько проработал
с животными, что понимал все происходящее без слов.
- Лентяйничай, пока можешь, – сказал отец с зевком. – Недолго осталось.
Слова застряли в горле. Несколькими дня позже, собирая новый чемодан, Томми
удивлялся, как мог в чем-то сомневаться.
В канун Нового года под яростным ливнем Томми сел в автобус до Лос-
Анджелеса. Махая на прощание родителям, он знал, что прощается с детством.
Когда родные лица исчезли из виду, стало немного грустно. Даже дома у него
больше не было: мама перебиралась к отцу на зимнюю стоянку. Впрочем, если
подумать, это место вряд ли можно было назвать настоящим домом. Томми
ощущал странную неопределенность, подвешенность, но он был слишком молод и
жизнерадостен, чтобы долго печалиться. К тому времени, как автобус выехал на
трассу, Томми уже спал и видел сны.
ГЛАВА 6
Автобусная станция в Лос-Анджелесе кишела людьми. Томми неуверенно брел
сквозь живой поток, волоча тяжелый чемодан и вглядываясь в чужие лица. Он
привык к шумным легкомысленным толпам окраин, и люди большого города
немного его пугали. В зеркальной двери Томми поймал свое отражение – на него
глянул коротенький тонкий мальчик с шапкой рыжих кудряшек, взъерошенный, неопрятный и – хотя, может, просто показалось от усталости и смущения –
перепуганный.
- Томми! Сюда, – не затрудняясь дальнейшими приветствиями, Марио взял у него
чемодан и пошел к выходу. – У меня машина снаружи. Долго ждешь? Я искал, где
припарковаться.
- Нет, пару минут.
- Выглядишь жутко. Эти автобусы – чистый ужас. Почему отец не отправил тебя
поездом?
- Людей много, билет трудно достать. Да и не важно ему было.
- Уже завтракал?
- Останавливались недавно, но у меня не было аппетита.
- Тогда заглянем куда-нибудь перекусить. Новый Год – это дурдом какой-то, дома еда разве поздним утром появится. Люсия – моя мать – хотела за тобой
поехать, но у нее дел по горло. К тому же она тебя не знает, и ты ее не знаешь, так что пришлось ехать мне. Завернул сюда по пути домой. Не был там пару
недель, но позвонил вчера вечером, и они сказали, ты приедешь на автобусе. Вот
я и решил тебя подбросить. Так, это поставим сюда.
Он закинул чемодан на заднее сиденье помятого синего «Крайслера». По
лобовому стеклу бежала трещина, обивка на переднем сиденье была в дырах –
самые живописные из них прикрывал плед. Марио открыл дверцу с водительской
стороны.
- Лезь под рулем, та дверь не работает. Ручка сломана.
Пропустив Томми, он сел и хлопнул дверцей.
- Я и не знал, что ты умеешь водить, – сказал Томми просто ради поддержания
беседы.
- Пришлось научиться. Все так далеко друг от друга, а автобусы ходят раз в три
дня. Но я по дороге нечасто езжу. Анжело не любит, как я вожу, говорит, летаю, как маньяк-самоубийца. Эту я купил по дешевке прошлой осенью, чтобы хоть на
чем-то на работу добираться.
Он включил первую передачу.
- Надо перекусить. У самого крошки во рту не было.
В задымленном кафе они сели на обитые кожей стулья.
- Как Папаша Тони? – вежливо спросил Томми.
- Да как всегда… статус кво, и народы трепещут, стоит ему поднять голову. Меня
не было некоторое время, но, если бы кто-то заболел, мне бы передали.
- Ты не живешь с семьей? – Томми ощутил странное разочарование.
- Как когда, – медленно ответил Марио. – Это у нас вроде семейной традиции. С
конца сезона и до Нового года семейство разбредается кто куда. По желанию и
возможностям. Анжело сейчас с каким-то цирком в Мексике. Я уже писал про
балетную школу…
Стройный темноволосый парень в белой форме поставил на стол толстые
кружки с кофе.
- Спасибо, Ронни. Принеси-ка нам яичницу и сосиски… Устраивает, Том?
- Да, конечно.
Ронни черкнул в блокноте.
- Сейчас будет. Ты сегодня рано освободился, Мэтт?
- Новый год же, – ответил Марио со своей самой сатанинской усмешкой. – Кено
забегал?
- Забегал. Выпил кофе и снова испарился.
Когда Ронни исчез в кухне, Марио взял чашку.
- Сахар? Сливки? Пей, а то совсем в ледышку превратишься.
- Я думал, в Калифорнии тепло.
- Ну, вообще-то тепло, если сравнивать с Чикаго, например. Но ночи здесь
холодные. Короче, на чем мы остановились? Как я уже сказал, под Новый Год
или около того все, кто собирается выступать в будущем сезоне, возвращаются и
принимаются за тренировки. Анжело в этом году будет поздно – он в Мексике с
Тессой, своей дочерью.
- Не знал, что он женат.
- Был женат, – поправил Марио. – Тереза погибла в автомобильной катастрофе
прошлой весной… прямо перед тем, как мы прибились к Ламбету. Вот почему мы
явились в середине сезона. Тессе четыре или пять. Она живет в пансионе в
Санта-Барбаре, но Анжело взял ее с собой в Мексику. Звал и меня, но мне и
здесь работа нравится. А он пошел к каким-то Летающим Барри.
Официант принес тарелки с яичницей и сосисками.
- Спасибо, Ронни. Хочешь еще что-нибудь, Том? Блинчики? Пончики?
- Нет, спасибо, хватит.
Помолчав минуту, Ронни спросил:
- Кого-то ждешь, Мэтт?
- Да не то чтобы. Думал повидаться с Кено, но он, наверное, снова где-то
шляется.
Ронни отошел, и Марио пояснил:
- Парень учится у меня в одном из классов.
- Они тебя все время Мэттом называют?
- Все называют. Включая большую часть родственников.
- А зачем ты имя сменил?
- Я же говорил, в семье всегда был Марио. Я что, никогда не грузил тебя нашей
семейной историей?
- Так, урывками.
Марио глянул на часы – тонкие, на плетеном ремешке – поймал взгляд Томми и
рассмеялся.
- В дороге, как все, ношу карманные. А это подарок. Мне нравится, хоть Люсия и
не любит, когда я надеваю их дома. Парень, который их мне подарил, видно, не