- Не надо. Надень свитер, простудишься. И не разводи трагедию – в работе
всякое бывает. Или тебе уже не забавно?
Молча вытерпев сарказм, Томми натянул свитер.
- Если ты в состоянии пережить несколько тысяч падений, и я пару десятков
потерплю. Зато я почти поймал твои руки.
Марио отнял от лица окровавленный платок и улыбнулся.
- Все получится. Не забудь чем-нибудь намазаться, ragazzo. Наверняка у твоей
мамы есть что-нибудь от ожогов. И вот еще что… – он пошарил возле воротника.
– Иди-ка сюда.
Сняв с плечевого шва маленький металлический овал, Марио наклонился и
прицепил его к воротнику рубашки Томми.
- Что это?
- Святой Михаил. Покровитель воздушных гимнастов. Носи на удачу, ладно?
Томми смущенно тронул блестящий кругляш пальцем.
- Я не католик.
- Зато я католик и собираюсь тебя ловить. Может, Святой Михаил присмотрит за
тобой, чтобы не дать мне свернуть шею…
Марио вдруг улыбнулся – не обычной своей зловещей улыбкой, а робко, по-
мальчишески. Снова ощупал измазанное кровью лицо.
- Пойду приложу лед, а ты не забудь смазать ожоги. Беги, Том.
И Томми пошел к трейлеру, продолжая с любопытством трогать значок. Он не
знал, что будет носить этот подарок до конца жизни – не из-за веры, как Марио, а просто потому, что ассоциировал его – и потом, и сейчас – со своей первой
попыткой настоящего полета. А еще из-за смутного ощущения (никогда до конца
не сформулированного), что ради этой неожиданной приязни от резкого обычно
Марио он готов падать хоть тысячу раз.
Первый успех пришел спустя три дня. Затем минули три недели представлений, остались позади Арканзас, Оклахома, Канзас, и однажды утром Марио позвал
его наверх, когда Анжело не покинул еще ловиторку.
- Ну-ка, юный Том. Посмотрим, чему тебя научил Мэтт.
Томми застыл на мостике во внезапном приступе робости, но Марио легонько
хлопнул его по плечу.
- Давай. Попробуй прыжок согнувшись – ничего сложного.
Начав раскачиваться, Томми сложился пополам, затем отпустил перекладину и
полетел к Анжело. Промахнулся – и, неуклюже дернувшись, плюхнулся в сетку.
- Ха-ха! – услышал он голос Анжело. – Да ты смотришься хуже Мэтта, когда он
начал пробовать тройное сальто!
Марио тоже смеялся. Томми сжал кулаки, в глазах защипало. Сильно болело
колено: он слишком неправильно упал. Он начал было доказывать, что кач
Анжело короче, чем у Марио, но вовремя остановился, поняв: если чего и не
стоит делать, так это оправдываться.
- Прошу прощения, – он спрыгнул с сетки, стараясь не щадить ушибленное
колено. – Анжело, можно попробовать еще раз?
Несколько секунд тревожной тишины – и Анжело воскликнул:
- Sicuro! Залезай.
Вот так Томми узнал, что принят. С ним работали безжалостно, тыкая носом в
каждую ошибку, но спустя несколько недель, когда Томми впервые благополучно
вернулся на мостик из рук ловитора, Папаша Тони окинул его жутковатым
взглядом.
- Что ж, Мэтт, можешь учить его номерам Элиссы.
С того дня Томми – за исключением представлений – по-настоящему стал одним
из них. Теперь он работал не только с Марио, а присоединялся к Сантелли на
утренних тренировках. Он стоял с ними на мостике во время репетиций, учась
подавать перекладину – ловить пустую трапецию, толкать ее вольтижеру, убирать ее с дороги возвращающегося гимнаста. Но Марио говорил: «Придержи
коней».
И вот он сказал: «Мы пригласили Большого Джима зайти на этой неделе». А это
означало, что Марио всерьез думает разрешить ему присоединиться к ним на
представлениях. Замечтавшись, Томми очнулся, лишь когда Марио, потянувшись, хлопнул его по руке.
- Эй, ты еще с нами? Спускайся, попробуем двойную трапецию.
Этот номер они начали тренировать только несколько дней назад. Папаша Тони
уже вынимал из креплений вторую ловиторку на дальнем конце аппарата.
Спрыгнув рядом с Марио, Томми помог ему убрать одиночную трапецию и
спустить другую, с более широкой перекладиной. Потом встал у левого плеча
Марио. Ладони слегка вспотели, и Томми вытер их о прикрепленный к боковой
стойке мешочек с канифолью.
Папаша Тони и Анжело бок о бок раскачивались головами вниз – одинаково, точно маятники. Марио и Томми, так же бок о бок, слегка опираясь друг на друга
плечами для равновесия, ждали. Потом Марио шепнул:
- Вперед.
Они схватили перекладину – четыре руки шлепнули о шершавую поверхность, как
одна. Выглядело это просто, но Томми хорошо помнил часы тренировок. Разница
в долю секунды – и трапеция перекашивалась, кач выходил кривой. Но сегодня
им повезло: они вместе сошли с мостика – сильно и ровно, вместе отпустили
перекладину. Ладони Томми встретились с запястьями Папаши Тони, плечевые
мышцы дернуло. Рядом вздохнул, принимая вес Марио, Анжело.
Томми считал в уме, пока они раскачивались. Один – кач. Два – они вместе
выскользнули из рук ловиторов, и пустота привычно отдалась в животе
небольшим страхом.
Ровно ли мы ушли с трапеции? Не отнесло ли ее в сторону порывом ветра?
Три! Его руки обхватили перекладину, рядом сомкнулись пальцы Марио, распределяя вес. Четыре! Две пары ног ударили по настилу мостика, две пары
рук взметнулись словно бы в изящном приветствии, а на самом деле помогая
удержать равновесие.
Томми, разгоряченный и дрожащий, выпрямился. По вискам тек пот.
- Молодцы, ребятки! – закричали снизу, раздался смех и аплодисменты
Там стояли двое: Большой Джим Ламбет, босс (он в самом деле был большим: шесть футов три дюйма и широченные плечи), и Марго Клейн.
Марио быстро сжал плечо Томми.
- Buori ragazzo, – пробормотал он.
И Томми, который уже знал, что Марио переходит на родной язык матери, только
когда разъярен или крайне доволен, надулся от гордости.
На земле Джим Ламбет сказал Марио:
- Твоя идея сделать из парнишки Зейна гимнаста?
- И его собственная тоже. Паренек работал как проклятый, Джим.
- Хорошо, испробуйте его, когда будет готов. Этот ваш парный трюк выглядит
неплохо. Начните где-нибудь в захолустье. Нестрашно, если занервничает и
облажается.
- Не облажается, – уверенно ответил Марио. – И я планировал начать в Сан-
Анжело. У него там приятели.
- Я не против. Только кому-то из вас придется поговорить с его семьей.
Томми, ковыряющий землю босыми пальцами, слегка вздрогнул. Отец-то поймет, но его волновал совсем не отец. Дело было в матери, а отец ее обычно слушался.
Несмотря на довольно нежный возраст, Томми уже смутно догадывался, что
папа, возможно, занялся дрессировкой львов и тигров, чтобы хоть где-то
поступать по-своему.
- Я поговорю с Элизабет Зейн сам, – твердо сказал Тонио Сантелли, и Томми
расслабился.
Трудно было представить, чтобы кто-то – пусть даже его мама – осмелился
спорить с Папашей Тони.
К обеду мама подала жареного цыпленка, но Томми ел через силу. Сидя за
столом, он нервно жевал овсяное печенье. Отец с трубкой растянулся на диване.
Но когда Папаша Тони постучал в двери, отец встал и пригласил его войти. А
Томми отослал со словами:
- Когда слушаешь, что говорят о тебе, ничего хорошего все равно не услышишь.
Ступай к Ма Лейти, обсудим все позже.
Chapter 2
ГЛАВА 3
Трейлер Ма Лейти по обыкновению стоял прямо возле выхода на манеж. Ма
Лейти – все от Джима Ламбета до последнего карапуза называли ее Ма –
заведовала цирковой костюмерной. Говорили, что когда-то она была знаменитой
наездницей, сейчас же Ма Лейти исполнилось семьдесят, а весу ее не
обрадовался бы и слон.
Томми было четыре, когда Ма Лейти нарядила его в миниатюрный костюм Дяди
Сэма и усадила на спину самого спокойного пони. Сам он этого не помнил, только
слышал рассказы. С тех пор Томми носил самые разные наряды – на парадах или
зрелищных выходах в начале шоу. В таких парадах-алле участвовали
большинство жен и детей артистов и даже рабочие. Все они наряжались и
маршировали или ехали – на пони, лошадях, в фургонах. Так маленькое шоу
казалось больше. Когда Томми исполнилось десять, он начал помогать Ма Лейти
сортировать костюмы и ухаживать за ними.
Будучи в этом году своего рода ветераном, Томми обычно наслаждался
главенством над младшими детьми. Но сегодня мысли его снова и снова
возвращались к родительскому трейлеру, и терпение Ма Лейти лопнуло.
- Томми, что на тебя нашло? Сосредоточься! Ты положил китайские шляпы к
деревянным башмакам!
- Простите, Ма, – пробормотал он.
В трейлер сунулась Марго Клейн – она собирала розовые газовые юбки для
воздушного балета. Это была высокая загорелая женщина с рыжеватыми
завитыми волосами, одетая в залатанный комбинезон и потрепанную мужскую
рубашку.
- Видела тебя утром, неплохо смотрелся. Слушай, Том, я с утра тебя искала, но ты
был с Сантелли, а потом пришел Ламбет, и я забыла. Бетси Джентри вчера
поскользнулась на лестнице и повредила ногу. Сегодня поехала делать рентген.
Днем я ее заменю, но от этого страшно трудно успеть переодеться на эквилибр.
Если Бетси сломала лодыжку, приходи завтра к нам репетировать. И тебе
придется повыступать с нами несколько дней, хорошо?
Ответа она ждать не стала – перекинула юбки через плечо и ушла. Томми с
досадой поморщился. Черт, черт, его даже не спросили! Просто поставили в
известность. Собирался на этой неделе выходить с Сантелли, а придется
выступать в проклятом балете.
В отдалении послышался звук рожка. Посторонний подумал бы, будто
разминается кто-то из оркестрантов, но на самом деле гудок означал, что уже
открылась билетная касса и пора одеваться к представлению. Подхватив ворох
костюмов, Томми помчался к пустому вагончику, служившему мужской
раздевалкой.
Следующие полчаса он застегивал пуговицы на младших мальчиках, сверял
реквизит по прикрепленному к стене списку, мягко заставлял некоторых детей
выплюнуть жвачку… В другой половине вагончика Маленькая Энн Клейн, дочь
Марго, и Элен Бреди, чей отец был концертмейстером, проделывали то же самое
с младшими девочками. Думая о совершенно посторонних вещах, Томми подсадил
самых маленьких на пони и платформы. Потом занял свое место на платформе, изображающей джунгли, одернул леопардовую шкуру и взял цепочку с
обезьянкой.
В следующем году я буду летать.
Результаты визита Папаши Тони оставались загадкой и на дневном
представлении, и на вечернем, и после, но Томми понимал, что спрашивать не
стоит. Вечером в цирке бурлили сборы, однако мальчик уснул в трейлере раньше, чем они тронулись с места. Он понятия не имел, где проснется – как всегда.
К позднему утру следующего дня безымянная площадка в очередном новом
городе превратилась в точную копию предыдущей. Каждый трейлер встал на
привычное место, каждый аппарат появился там же, где и вчера, на положенном
месте расстилался манеж. В этом городе вместо хлопкозавода был
нефтеперерабатывающий, и пахло до небес. И все равно город казался
приложением к пустырю, частью декорации. Как и все цирковые дети, Томми был
воспитан на историях об артисте, который потерял часы, а на следующий день
заставил весь цирк их разыскивать, хотя место пропажи осталось за тридцать
миль позади.
Томми ждал Сантелли возле аппарата, когда к нему подошла Марго. Сердце
мальчика упало.
- Как Бетси?
- Неважно. Вся нога перебинтована и болит. Пойдем репетировать… ты с нами
месяц не выступал.
Тут появился Анжело, и Томми побежал объясняться.
- Я скажу Мэтту, – кивнул тот. – Отработаем двойную трапецию позже, невелика
потеря.
Скучный и огорченный, Томми встал в ряд с девятью девушками из воздушного
балета. Разумеется, он знал их всех по именам. Цирк Ламбета был семейным шоу, исполнители выступали здесь годами. Время от времени хорошие артисты
уходили в более крупные цирки – к Соренсону, Вудсу, Вэйленду или даже
Старру. Иногда увольняли запивших или неумелых – именно из-за такого
инцидента появилась вакансия для Сантелли. В целом же, состав практически не
менялся.
Воздушный балет! Томми начал им заниматься в десять лет! Большие трапеции, вроде стальных лестниц, крепились в усыпанных блестками металлических
кольцах; десять девушек, одетые в пышные костюмы, залезали по канату на эти
лестницы и делали простые гимнастические упражнения – одновременно и под
музыку. На лестницах были даже веревочные петли, чтобы держаться одной
ногой, так что упасть никто не мог, а канат придерживали снизу.
Томми скользнул в кольцо позади Маленькой Энн Клейн. В оркестре включили
запись, под которую обычно выступал воздушный балет. Томми начал считать: на
каждый четвертый счет надо было останавливаться, выбрасывать ногу и
переворачиваться. Номер он знал отлично.
- Нет-нет! Левая нога! – крикнула Марго.
Томми сосредоточенно нахмурился, затем сообразил, что ошибся не он, а
девушка рядом. Репетицию вполне можно было отработать, глядя на Маленькую
Энн. Та была низенькой и курносой, с блестящими волосами, собранными сейчас
в два хвостика. Работала Маленькая Энн с сонной уверенностью, будто не до
конца проснулась. Она была старше Томми на год и выступала с матерью с шести
лет.
- Мари, не выпячивай локти! Маленькая Энн, держи руки, не махай абы куда!
Томми, что ты делаешь? Пять счетов и не глазей по сторонам! Зелда, следи за
ступней!
И так всю жизнь – крики и счет.
Томми воровато глянул на спускающихся девушек. Все они были блондинками –
некоторые от природы, некоторые красились. Волосы у всех были завиты, заколоты или завязаны в хвостики. Все одеты в разномастные шорты и блузки.
Томми вдруг подумал, что выглядит среди них жутко смешно.
Когда все разошлись, Марго окликнула его.
- Я подходила к твоей маме, она разрешила.
- Вам не кажется, что я смешно выгляжу? Девять девушек и я один – мальчик?
Томми выступал с балетом три года, но подобная мысль настигла его впервые.
- С париком никто не разберет девочка ты, мальчик или шимпанзе в юбках, –
заверила Марго и, как насторожившаяся птица, склонила голову набок. – Моя б
воля, вывела бы тебя на манеж лет шесть-восемь назад, как Маленькую Энн. Но
Бесс и слышать об этом не хотела. Знать бы, что наговорил ей Тонио. Ну все, после дневного представления придешь в трейлер девочек, дам тебе юбку и
парик.
- Хорошо, мэм, – вежливо сказал Томми и побежал к аппарату.
Но Сантелли там уже не было.
Публика сегодня днем была обычная, в основном, состоящая из детей, но
казалась почему-то чужой и враждебной. Оставив сортировку костюмов Элен
Бреди, Томми поспешил к длинному красно-белому трейлеру Марго, служившему
также раздевалкой для воздушного балета. Марго вышла на стук с охапкой
розовой кисеи. Где-то шли по радио военные новости.
- Ты уже слишком большой, чтобы переодеваться в трейлере, полном девчонок.
Иди к себе, надень все это, потом возвращайся, и Энн приведет тебя в порядок.
Чувствуя, как накрахмаленная кисея царапает руки, Томми пошел к
родительскому трейлеру.
В прошлом году я выступал себе в балете и радовался. Почему же сейчас так
злюсь?