– И чем кончилось?
– Старик в конце концов просто ушел. Он был побежден и понимал это. Джонни остался. Уже и на ногах-то еле-еле держится. А кричит, вызывает продолжить. Старик даже не обернулся. Ушел в дом, да и все тут.
Трой заглянул в свою чашку. Выплеснул гущу на палые листья.
– Дело не только в ней. Есть такой сорт мужчин, которые, если не могут получить то, чего хотят, берут не то, что чуть хуже, а самое худшее из возможного. Элтон полагает, Джонни был из таких; может, так оно и есть. Но я думаю, он просто любил ту девчонку. Мне кажется, он знал, что она собой представляет, но ему это было пофиг. Думаю, слеп он был только насчет собственной сущности. И потерял себя. Этот мир не по его мерке скроен. Он вырос из него прежде, чем научился ходить. Жениться! Хм… Он со шнурками на ботинках и то не мог справиться.
– Однако тебе он все же нравился.
Трой поглядел туда, где ниже по склону росли деревья.
– Н-да, – сказал он. – Не думаю, что слово «нравился» сюда подходит. Мне не хотелось бы об этом говорить. Я хотел быть как он. Но не мог. Хотя пытался.
– Наверное, он был любимчиком отца.
– О да. Но ничего худого в этом ни для кого не было. Просто все это знали. И принимали. Ч-черт. Тут просто не о чем было спорить. Ты готов?
– Готов.
Трой встал. Упер ладонь себе пониже поясницы и потянулся. Глянул на Билли.
– Я так любил его, – сказал он. – Да и Элтон тоже. Его нельзя было не любить. В этом-то все и дело.
Сложив тряпки, он сунул их себе под мышку вместе с термосами. Они даже не поинтересовались, что в термосе за суп. Он обернулся, бросил взгляд на Билли:
– Как тебе эти места нравятся?
– Очень нравятся.
– Мне тоже. Всегда нравились.
– Так что? Будешь сюда перебираться?
– Нет.
В Форт-Дэвис въехали в сумерках. Над старым плацем для парадов уже кружили козодои, небо над горами позади было кроваво-красным. Перед гостиницей «Лимпия» их ждал Элтон с пикапом и прицепным фургоном для лошадей. На вымощенной гравием парковке расседлали коней, положили седла в кузов пикапа, почистили и обтерли коней и загрузили их в трейлер. Кончив дело, пошли в гостиницу, а там из вестибюля сразу в кофейню.
– И как тебе этот коняшка? – спросил Элтон.
– Да очень даже хорош, – сказал Билли. – Мы с ним нашли общий язык.
Сели, изучили меню.
– Ну, что вам глянется? – спросил Элтон.
Билли с Троем вышли часов в десять. Элтон стоял во дворе, сунув руки в задние карманы. Он все еще стоял в этой позе, видимый как силуэт на фоне лампочки над крыльцом, когда они, обогнув клумбу в конце подъездной дорожки, выруливали на шоссе.
Машину вел Билли. Покосился на Троя:
– Спать ты вообще не собираешься?
– Да ну. Какой там сон.
– Твердо решил?
– Ну, в общем, да.
– А ведь нам придется кое-куда съездить.
– Ну да. Я знаю.
– Ты меня даже не спросил, что я по этому поводу думаю.
– Так ведь… Если бы я спросил, ты бы не поехал, вот я и не спрашиваю. Зачем зря спрашивать?
Билли не ответил.
Помолчав, Трой сказал:
– Ч-черт, а ведь я понимал, что обратной дороги нету.
– Угу.
– Возвращаешься домой, а там все, что ты хотел бы изменить, остается по-прежнему, а все, что тебе хотелось оставить как было, изменилось.
– Я тебя понимаю.
– И особенно когда ты младший. Ты у родителей не был младшим?
– Нет. Я был старшим.
– Не пожелал бы я тебе быть младшим. Прямо сразу говорю. Никакой в этом выгоды нет.
Едут дальше, вокруг горы. Примерно через милю после пересечения с шоссе номер 166 встретили съехавший на траву грузовик, везший полный кузов мексиканцев. Они чуть не выскакивали на дорогу, размахивая шляпами. Билли притормозил.
– Да ну их к черту, – сказал Трой.
Билли проехал мимо. Глянул в зеркальце заднего обзора, но не увидел там ничего – только ночную дорогу и глубокую тьму пустыни.
Поехал медленнее, медленнее, остановился.
– Да брось ты, Парэм! – сказал Трой.
– Да как бросишь? Надо помочь.
– Так ты добьешься, что мы к утру домой не попадем.
– Я понимаю.
Он включил заднюю передачу и начал медленно сдавать по шоссе назад, ориентируясь по белой полосе, выползающей из-под передка машины. Когда в поле зрения появился грузовик мексиканцев, заметил, что правая передняя шина у него спущена.
Мексиканцы обступили кабину.
– Punchada, punchada, – повторяли они. – Tenemos una llanta punchada.
– Puedo verlo, – сказал Билли.
Съехал с дороги и вышел из машины.
Покачав головой, Трой закурил сигарету.
Им нужен был домкрат.
– А запаска у вас есть?
– Sí. Por supuesto.
Он достал из кузова домкрат, его подставили под грузовик и стали поднимать передний мост. Запасок у мексиканцев имелось две, но ни одна из них не держала давление. Сменяя друг друга, они пытались их накачивать допотопным насосом. Потом свои попытки бросили и обратили взгляды на Билли.
Он выгреб из кузова шиномонтажные инструменты, обошел грузовик, из-под сиденья в кабине достал шинную аптечку и карманный фонарик. Одну из запасок выкатили на дорогу, положили набок; один на нее встал ногами и начал на ней прыгать, чтобы оторвать прикипевшую к ободу кромку покрышки, а потом тот, которому Билли передал инструменты, вышел вперед и под взглядами остальных длинной монтировкой стал сковыривать шину, выводя ее кромку за обод. Камера, которую он в конце концов выпростал из полости покрышки, была из красной резины и вся сплошь облеплена заплатками. Он разложил ее на гудроне, Билли направил туда свет фонарика.
– Hay parches sobre los parches, – сказал Билли.
– Es verdad, – отозвался мексиканец.
– La otra?
– Esta peor.
Один из парней помоложе слегка подкачал камеру насосом, она раздулась и зашипела. Встав на колени, парень стал прикладывать ухо к местам, где обнаруживались течи. Билли тем временем откинул крышку жестяной коробки с аптечкой и стал перебирать в ней заготовки заплаток. Из кабины вылез Трой, стал позади всех и, покуривая, принялся наблюдать за манипуляциями мексиканцев с камерой и покрышкой.
Тут мексиканцы взялись за только что снятое колесо. Обкатили его вокруг грузовика, и Билли направил на него луч света. В боковине зияла огромная рваная дыра такого вида, будто резину грызли бульдоги. Трой молча сплюнул на дорогу. Мексиканцы забросили колесо в кузов.
Из аптечки Билли достал кусочек мела, обвел им дырки в камере, после чего из соска выкрутили ниппель и сперва посидели на камере, потом походили по ней ногами, сделав ее совершенно плоской. Потом уселись посреди дороги рядом с белой полосой под небом пустыни, празднично сияющим мириадами созвездий, неисследимо плывущих в черноте, будто морской светящийся планктон, и, положив круг красной резины на колени, принялись работать над ним, похожие на портных или рыбаков, которые чинят сети. Пошаркали по резине маленькой жестяной теркой, приклепанной к крышке аптечки, наложили заплатки и одну за другой стали греть их зажженными спичками, завершая процесс вулканизации, пока все как следует не прилипли. Снова накачав камеру, сели в тихой пустынной тьме и стали слушать.
– Oye algo? – спросил Билли.
– Nada.
Еще послушали.
Он опять вывинтил ниппель, и, когда камера стала плоской, мексиканец заправил ее в полость покрышки, затем перевалил покрышку через борт внутрь диска, подошел малый с насосом и начал накачивать колесо. Долго накачивал. Когда кромка, оглушительно выстрелив, встала на место, качать перестал, шланг насоса от соска камеры отвинтили, и мексиканец, вынув изо рта ниппель, вкрутил его в сосок камеры, перекрыв ток со свистом вырывающегося оттуда воздуха, после чего все, отступив, устремили взгляды на Билли. Он сплюнул, повернулся и пошел к пикапу за манометром.
Трой, сидя в кабине, спал. Билли вынул из бардачка манометр, принес, мексиканцы измерили давление в колесе, затем подкатили его к грузовику, надели на ступицу и завинтили колесные гайки ключом из торцовой головки, приваренной к куску толстой стальной трубы. Опустили домкрат, вытащили его из-под машины и отдали Билли.
Он взял домкрат и инструменты, убрал коробку с аптечкой и манометр в карман рубашки, а фонарик в задний карман джинсов. Потом все по очереди пожали ему руку.
– Adonde van? – спросил Билли.
Мексиканец передернул плечами. Сказал, что они едут в Сандерсон, штат Техас. Обернувшись, бросил взгляд на темные возвышенности на востоке. Парни помоложе стояли вокруг.
– Hay trabajo alla?
Мексиканец снова пожал плечами. В стране vaquero чужие трудности никого не заботят, так что – к чему слова. Они опять пожали друг другу руки, и мексиканцы забрались в кузов; поскрежетав стартером, грузовик кашлянул, завелся и медленно выполз на дорогу. Молодые парни и мужчины постарше встали в кузове и прощально замахали руками. За возвышением кабины они были отчетливо видны на жженом кобальте неба. Лампочка единственного стоп-сигнала плохо контачила, мигала, словно передавая что-то морзянкой, пока грузовик не исчез за поворотом шоссе.
Билли уложил домкрат и инструменты в кузов пикапа, отворил дверцу и тычком в бок разбудил Троя:
– Поехали, ковбой.
Трой вскинулся, оглядел пустую дорогу. Обернулся назад:
– Куда они делись?
– Уже уехали.
– А который теперь час, как думаешь?
– Понятия не имею.
– Ну ты уже закончил свою миссию? Самаритянин хренов.
– Закончил.
Потянувшись вправо, Билли открыл дверцу бардачка, положил туда аптечку, манометр и фонарик, закрыл, захлопнул дверцу кабины и завел мотор.
– А куда они ехали? – спросил Трой.
– В Сандерсон.
– В Сандерсон?
– Ага.
– А откуда?
– Без понятия. Они не сказали.
– Бьюсь об заклад, что едут они вовсе не в Сандерсон, – сказал Трой.
– А куда, по-твоему, они едут?
– Да хрен-то их знает.
– А зачем кому-то врать, будто он едет в Сандерсон, штат Техас?
– Откуда я знаю.
Едут дальше. На повороте, когда справа от дороги шел крутой обрыв, Билли вдруг увидел белую вспышку, и тут же что-то тяжело бахнуло по машине. Руль дернулся, грузовик занесло, взвизгнули шины. Когда остановились, обнаружили, что машина наполовину съехала с дороги в кювет.
– Что за чертовщина, – сказал Трой. – Этого еще не хватало.
На водительской половине лобового стекла, распластавшись, лежала огромная сова. От удара трехслойное стекло глубоко вмялось, раскинутые крылья накрывали сетку трещин – концентрических и радиальных, будто это бабочка, попавшаяся в паутину.
Билли выключил двигатель. Сидят смотрят. У совы задергалась лапа, конвульсивно сжалась и медленно расслабилась, потом сова чуть повернула голову, будто пытаясь разглядеть их получше, и испустила дух.
Трой открыл дверцу, вышел. Билли сидел, глядел на сову. Потом выключил фары и тоже вышел из машины.
Сова была мягкой и пушистой. Ее голова обвисла и болталась. На ощупь мягкая и теплая, внутри оперения птица была как бескостная. Он снял ее со стекла, отнес к изгороди, подвесил к проволоке и вернулся. Сел в грузовик и включил фары, чтобы понять, сможет ли он с таким лобовым стеклом вести машину, или придется его полностью вынимать. Прозрачное место оставалось только в правом нижнем углу, и он решил, что, если выйдет этак сгорбиться и скособочиться, можно попробовать. Трой отошел по дороге чуть дальше отлить.
Билли завел машину и задним ходом выехал на шоссе. Трой подошел ближе, сел в придорожный бурьян. Билли подъехал к нему, опустил стекло бокового окошка, выглянул:
– Ты чего это? Что с тобой?
– Ничего, – отозвался Трой.
– Ехать готов?
– Ага.
Он встал, обошел спереди грузовик, взобрался в кабину. Билли смотрел удивленно:
– Ты в порядке?
– Ага. Я в порядке.
– Это же всего лишь сова.
– Знаю. Дело не в этом.
– Тогда в чем же?
Трой не ответил.
Билли перевел рукоять переключения передач в положение «первая» и отпустил сцепление. Видно было вполне нормально. Перегнувшись, он мог смотреть в пассажирскую половину стекла.
– Что с тобой? – не унимался он. – В чем проблема?
Трой, отвернувшись, смотрел в боковое окно на проносящуюся тьму:
– Да во всем. Одна сплошная проблема. Черт! Не обращай на меня внимания. Не надо мне было виски пить.
Въехали в Ван-Хорн и остановились: пора было заправиться и выпить кофе; к этому времени родные для Троя места, где он жил в детстве, где была могила его брата и куда он подумывал когда-нибудь вернуться, остались позади. Времени было два ночи.
– Представляю, что скажет Мэк, когда увидит грузовик.
Билли кивнул:
– С утра, может, успеем заехать в город, починимся.
– И во сколько, ты думаешь, это обойдется?
– Не знаю.
– Хочешь, войду в долю?
– Не откажусь.
– Хорошо.
– С тобой правда все в порядке?
– Да. Все нормально. Меня тут просто кое-какие думы одолели.
– А-а.
– Но ведь с них – толку-то.
– Да уж.
Сидят пьют кофе. Трой вытряхнул из пачки сигарету, прикурил, выложил сигареты и зажигалку «Зиппо» на стол.
– Слушай, а все-таки за каким хреном ты там остановился?
– Остановился, да и все тут.
– Ты ж говорил, не мог не остановиться.
– Угу.
– А почему? Что-то связанное с религией?
– Нет. Религия – не моя тема. Просто был такой день, худший день в моей жизни… Мне тогда было семнадцать, мы с напарником, который был моим родным братом, уносили ноги, его ранили, а тут вдруг грузовик, полный мексиканцев – точь-в-точь таких же, как эти, – появился прямо будто из ниоткуда, и они сняли наши задницы с огня. Я тогда даже усомнился, сможет ли их старая колымага удрать от всадника, но ничего, удрали. Им не было никакой нужды останавливаться, помогать нам. Но они остановились. Я даже думаю, им бы и в голову не пришло этого не сделать. Вот и все.
Трой посидел молча, глядя в окно.
– Да, – наконец сказал он. – Вполне себе веская причина.
– Угу. Какая-то нужна же. Ты готов?
– Ага. – Трой допил остатки кофе. – Готов.
У ворот он заплатил положенные два цента, протиснулся через турникет и пошел по мосту. На речном береговом откосе суетились мальчишки, вздымали вверх приколоченные к палкам жестянки, просили денег. Перейдя мост, окунулся в море торговцев, пытающихся хоть кому-нибудь продать кто дешевую бижутерию, кто изделия из кожи, кто одеяла. Некоторое время каждый из них упорно шел за ним, затем в сутолоке сплошного базара, с Хуарес-авеню распространившегося на улицы Игнасио Мехиа и Сантоса Дегольядо{13}, его сменяли другие, тогда как прежние отставали, провожая взглядами.
Встав у конца стойки бара, он заказал виски, оперся сапогом на нижнюю перекладину и оглядел помещение и проституток.
– Donde estan sus companeros? – спросил бармен.
Подняв стопку виски, он повертел ее в пальцах.
– En el campo, – сказал он. И выпил.
Так он простоял два часа. Одна за другой к нему подходили проститутки, приставали и одна за другой возвращались. О ней он не спрашивал. За это время выпил пять виски, заплатил за них доллар и еще один доллар дал бармену сверху. Перейдя Хуарес-авеню, прихрамывая, направился дальше по Мехиа к «Наполеону», сел за столик на улице и заказал стейк. В ожидании обеда сидел пил кофе, наблюдая уличную жизнь. Подошел какой-то мужчина, пытался продать ему сигареты. Другой попробовал продать изображение Мадонны на раскрашенном целлулоиде. Еще какой-то человек с непонятным устройством, снабженным циферблатами и рычажками, спросил, не хочет ли он сам себе устроить электрический стул. Наконец принесли стейк.